– Себе, – подсказал Аргза и спрятал посылку под шубу. – Все, чем ты можешь помочь самому себе.
Тот опустил глаза и отошел на шаг.
– Да, – ответил он просто. – Все так. Вы и сами все прекрасно знаете, не так ли? Отдайте это тому, кому предназначено, если вы хотя бы на одну десятую часть тот, кем вы мне показались сначала.
– И кем же я тебе показался?
Двигатели призывно гудели, и пират нахмурился, помня, что топливо лучше сейчас не тратить зря. Но почему-то он хотел во что бы то ни стало дождаться ответа.
И он его дождался.
– Хорошим, но запутавшимся. – Антэ посмотрел на него: в глазах его Аргза нашел не презрение, как ожидал, а только грусть. – Вы показались мне хорошим человеком. И, несмотря ни на что, я все еще уверен, что это так и есть… где-то глубоко внутри. Очень, очень глубоко. Просто вы, может быть, запутались гораздо сильнее, чем думаете. Удачи вам, сэр пират.
Улетал Аргза в неясной растерянности.
Воссоединение кабины со всем остальным телом корабля прошло почти гладко, не считая того, что в последний момент сцепление произошло слишком резко – все судно ощутимо тряхнуло. Из кабины повалил дым, и Аргза поспешил выбраться наружу. Его тут же обступили рабочие и солдаты, столпившиеся поглазеть на возвращение своего капитана.
Синюю макушку, неизбежно возвышающуюся над всеми остальными, он нашел сразу же. Обладатель упомянутой макушки шагнул к нему, хлопая своими глазищами, – вернее, одним глазом, потому что второй был, разумеется, привычно закрыт челкой. Робкая неуверенная улыбка, обозначившаяся на его лице, мгновенно напомнила Аргзе о вчерашнем. В висках все еще стучали отголоски боли.
– Сир, вы…
Кулак Аргзы врезался в его живот почти лениво, в треть силы, но это была треть силы варвара – Сильвенио с судорожным выдохом рухнул на колени, обхватив место удара руками. Копошащиеся вокруг них рабочие замерли в немом удивлении – обычно хозяин щадил своего помощника, исключая пару неприятных случаев. Сильвенио глянул на него с сокрушающей обидой, но ничего не сказал и не спросил. Просто сидел на полу, держась за живот, и молча ждал, что будет дальше. Тогда пират протянул руку, сжал в кулаке его челку. Резко вздернул эрландеранца на ноги. Свободную руку он протянул Темной техникой в свою спальню: вернулась она с длинными ножницами.
Один щелчок – и синие пряди челки плавно упали на пол. Сильвенио проводил их опустевшим взглядом и больше глаз не поднимал. Никакой улыбки больше не было и в помине. Уголки его губ снова опустились, складываясь в привычную маску обреченной покорности.
– Никогда больше не закрывай его, – приказал Аргза, очерчивая большим пальцем свое клеймо на его лице. – Я хочу видеть, кому ты принадлежишь, ясно?
Тот вяло кивнул:
– Да, милорд. Я понял. Могу я идти?
Аргза вздохнул. Смягчившись, он примирительно коснулся клейма губами, потрепав помощника по волосам. Теперь, когда не осталось даже малейших сомнений в том, что перед ним именно его Лиам, злость, как и фантомные боли, быстро растворилась.
– Не сердись. У меня есть на то причины.
Сильвенио отстранился, все еще глядя на мертвые синие обрезки на полу.
– Я просто хотел сказать, что… – на этот раз его улыбка вышла кривой и горькой. – Что рад вашему возвращению, сир. Но, честно говоря, теперь эта мысль кажется мне слегка поспешной.
И он сбежал в глубь корабля, провожаемый десятками сочувственных взглядов и одним – задумчивым.
После, уже вечером, Аргза без стука возник в его комнате. Прежде чем тот успел что-либо спросить, он быстро вложил ему в руки футляр, при виде которого у Сильвенио неверяще распахнулись глаза.
– Тебе подарок. Не от меня, но это поправимо.
Лиам прижал футляр к груди, как самое дорогое сокровище, не отрывая от Аргзы взгляда.
– Вы были на Эрлане. – Голос у него дрогнул. – Этот материал… он оттуда, я знаю…
– Я был там, да. Но не на твоей Эрлане. На другой. И этот подарок тебе передал тот, кто лучше всех тебя знает, так что давай открывай: мне тоже интересно, что там.
– Вы поэтому на меня… злились сегодня? Потому что видели там, на другой Эрлане, что-то такое, что вам не понравилось, а я каким-то образом это вам напомнил?
Ох уж этот невыносимый всезнающий умник. Как он жил раньше без этого зануды?
– Открывай уже.
Сильвенио открыл. В футляре оказался упакован одиночный цветок в узком горшке, с изумрудным стеблем и ярко-оранжевым закрытым бутоном. Медленно выдохнув, Сильвенио бережно поставил цветок на стол.
И тогда оранжевый бутон распустился сам собой, а Сильвенио вдруг застыл как загипнотизированный. Спина у него была очень прямая. Аргза, подойдя ближе, положил ему руки на плечи.
– Он… он поет, сир…
Он повернулся к Аргзе: по щекам у него текли слезы. Вот же глупый маленький птенец.
– Ты же у нас теперь вроде не плачешь? Парень-кремень, а? – Пират сел на кровать и потянул его за руку на себя.
Сам он ничего такого не слышал – цветок, похоже, пел где-то на телепатическом уровне. Но, видимо, пел он о чем-то таком очень хорошем, потому что Сильвенио тихо прижимался к нему, сидя на его коленях и обнимая его за шею.
– Я думаю, в этом случае можно. – Аргза почувствовал на шее его мокрую от слез улыбку. Почему-то от этого ощущения по коже побежали мурашки. – Он… он поет о доме… О том, что где-то нас ждут… о том, что где-то нас любят… О том, что каждый потерянный ребенок рано или поздно вернется назад. Хотите, я покажу вам? Дам вам услышать?
Аргза с усмешкой кивнул. Холодные тонкие пальцы тут же приникли к его вискам.
И он услышал.
Цветок действительно пел. Аргза в самом деле различал слова, причем слова своего родного языка.
«О том, что каждый потерянный ребенок рано или поздно вернется назад». Аргза закрыл глаза, вслушиваясь. Он вспомнил свою мать: забота о потомстве не входила в обычаи варваров. Она выгнала его из дома, как только он стал достаточно взрослым, чтобы самостоятельно добывать себе еду, – он не слишком хорошо помнил ее лицо. Нет, цветок пел не о ней. Он пел о всеобщей Матери. Той, которая будет ждать своих детей всегда, которая примет их в свои объятия, когда они, уже старые и изломанные, придут к ней в конце своего долгого-долгого пути…
«Отдохни», – пели голосом оранжевого цветка звезды над Архаглом из его детства.
Я не устал, возражал он – и сам себе не верил.
«Ты прощен», – пел далекий огонек, мерцающий в бесконечной темноте. Оранжевый цветок качал лепестками в такт.
Я не нуждаюсь в прощении, говорил он, стараясь не замечать, как в горле встает неуместный колючий ком.
«Тебя ждут дома, несмотря ни на что», – пело небо, синее, как на Старой Земле, невообразимо синее.
У меня его нет, вздыхал он отстраненно – и понимал, что это не так.
«Тебя любят, каким бы ты ни был», – пели ему чьи-то удивительно знакомые лучистые глаза цвета того самого неба.
– Спасибо, – произнес он вслух – и не нашелся, что еще он может сказать.
– Сир…
Он моргнул, с трудом возвращаясь в реальность. Реальность, к слову, смотрела на него этими небесными глазами – донельзя удивленными. Щекам почему-то было теперь так же мокро, как и шее.
– Вы плачете, сир…
Изумление в его голосе было настолько неподдельным, что Аргза недоверчиво моргнул. И правда: каким-то образом в его глазах скопилась предательская влага. Он бы не назвал это словом «плакать» – в конце концов, он и сам не знал, как это произошло. Но Сильвенио смотрел на него так, как будто видел впервые в жизни, и Аргза не стал ничего говорить. Такой взгляд, пожалуй, даже стоил того, чтобы позволить своим слезным железам немного протечь. Песня все еще звенела в его голове – и где-то под кожей, под ребрами, в самой его глубине.
– Я… вы… честно говоря, я не знал, что вы на это способны. – Лиам улыбнулся, шмыгнув носом, и поцеловал его в щеку.
– О? Так мы разобрались с вопросом про бездушного монстра?
Сильвенио взглянул ему в лицо:
– Да, сир. Я думаю, разобрались.
[Запись в бортовом журнале номер L3IUX37500_111::]
«Я посмотрел его разум потом, с его разрешения. И… увидел. Во мне шевельнулось предчувствие: что-то страшное, как будто далекий отзвук надвигающейся беды. Там, на другой Эрлане, они вынуждены были изменить правила, чтобы выжить. Но кем буду без этих правил я? Если я откажусь от них, кто сумеет меня остановить?»
[Запись удалена.]
Глава 11Астра
«Чем холоднее осень, тем дольше цветет астра: она хранит воспоминания о лете».
– Сир… Это одеяло нужнее мистеру Ламберту… у него нарушен обмен веществ, и ему сейчас гораздо хуже, чем всем остальным.
– Кто это?
– Ваш главный механик, сир. Вы назначили его после… вы сами знаете, после чего.
– А. Ну да. Точно.
Молчание.
– Так что насчет одеяла? Мистер Ламберт болен. Ему сейчас нужно быть в тепле.
– Безусловно.
Молчание. Облачка пара, оседающие на стекле.
– Одеяло…
– Твоя дурацкая холодная кровь не дает тебе согреться как следует. У тебя иней на ресницах. Тебе не помешает второе одеяло.
– Но мистер Ламберт…
Снова недолгое молчание.
– Лиам, я скорее сдеру одеяла со всех рабочих и отдам их тебе, чем отниму второе у тебя в пользу какого-то механика. Ты мне нужнее. Давай я лучше отдам тебе еще чье-нибудь, мне не нравятся твои фиолетовые губы. Синий тебе, конечно, идет, но признак это нехороший.
– Нет! Не надо ничего больше ни у кого отнимать, пожалуйста! Я в порядке, милорд, честное слово. Двух мне вполне хватает.
Тогда Аргза хмыкнул и, подойдя к нему со спины, согнулся, обнял его сзади, накрывая заодно и своим одеялом тоже. Сильвенио, пошатнувшийся от частично перенесенной на его плечи тяжести варвара, видел, что и у самого Аргзы губы заметно начали синеть, да и руки казались непривычно прохладными даже сквозь собственные два одеяла. Но затылком, прислоненным к груди пирата, он ощущал уверенный жар его сердца, которое продолжало работать обогревателем и сейчас, в окружавшем их ледяном холоде. Невольно он задумался: почему это сердце всегда такое горячее? С характером-то Аргзы это сердце должно было, по идее, вспыхивать злым обжигающим пламенем только в моменты его сокрушительного гнева или во время сражений, а после – гаснуть, потому что во всем остальном Аргза был довольно хладнокровен. Однако вот же, огонь горел ровно, сердце билось уверенно и горячо, словно и не было у пирата никогда ни приступов апатии, ни равнодушной жестокости. Сильвенио нравилось это сердце, как бы он ни относился к его владельцу, потому что собственное маленькое сердечко всегда казалось слишком пугливым и слабым.