— Вы ранены? — тревожно спросила Гарда.
— Нет, ничего, я омыл уже обожженное место спиртом. Не больнее, чем от крапивного ожога. А вы теперь как себя чувствуете?
— Мне лучше, — ответила Гарда. — Досадно только то, что эльф от нас ускользнул. И, представьте себе, у меня такое было ощущение, что я должна во что бы то ни стало открыть ящик. Если вы бы не пришли, я, вероятно, это и сделала бы. Что вы на это скажете?
— Знаете, я большой скептик, — ответил он. — Я даже ваши переживания склонен был объяснять, как чисто субъективные явления. Но то, что сегодня произошло... Прямо думать жутко... Ведь это отрицание научной логики... Наука ясно доказала, — так, по крайней мере, мы привыкли верить, — что переход от растительного вида к животному совершается медленно, с чрезвычайно медленной постепенностью. То, что мы с вами видели и чувствовали, эта попытка эльфов воздействовать на вас; эти старания освободить заключенных эльфов и оказанные мне противодействия — все это опрокидывает всякие научные положения. Я прихожу к самому фантастическому предположению. Для нас с вами ясно, что мы имеем дело с сознательными существами. Но на нашей планете, на земле, непосредственный переход из растений в сознательные существа немыслим. Стало быть, «Звездная роса» явилась к нам с какой-то другой планеты.
Это предположение не так фантастично, как, быть может, вам кажется. Мысль о зародышах, рассеянных в мировом пространстве, высказывалась многими знаменитыми учеными. Сванте Аррениус[16], например, точно вычислил — сколько времени должен лететь маленький зародыш от Нептуна до земли. С какой планеты явилась «Звездная роса», вряд ли мы узнаем. Я вам снимки свои последние показывал? — добавил он.
Он поставил перед нею под стереоскопом небольшой снимок. Гарда несколько мгновений внимательно рассматривала его.
— Послушайте, да тут что-то есть... — тихо и изумленно сказала она.
Они подошли оба к окну.
— Да, да... совершенно явственные фигурки... Одна летает, другая сидит.
— Те же самые очертания, как у тел эльфов, которых я видела однажды ночью в моей комнате.
Они молча и взволнованно разглядывали один снимок за другим, и с каждым мгновеньем перед ними все глубже и увлекательнее раскрывалась сказка жизни.
— Это сон, доктор Эйнитц!.. — тихо сказала Гарда.
— Мы с вами на зачарованном острове, в царстве эльфов, — так же тихо ответил он. — Мы с вами вдвоем, и никто этого не знает. Гарда... — почти без звука промолвил он.
Она подняла на него свои лучистые глаза.
— Мне домой пора, — сказала она. — А что вы намерены сделать с этим несчастным пленником?
— Это задача, — сказал Эйнитц. — Ни видеть, ни поймать его нельзя. Попробовать разве резиновыми перчатками? Но что мы с ним будем делать? Остается только наблюдать и ждать. Попробуем еще воздействовать на него какими-нибудь световыми или химическими способами. Быть может, удастся каким-нибудь способом усыпить его или убить, и таким образом сделать его тело более доступным исследованию.
— Мне жаль тебя от души, мой прелестный эльф, — шутливо сказала Гарда, обращаясь к ящику. — Но завтра у тебя будут товарищи. Смотрите, доктор, тут распускаются новые чашечки. А теперь я пойду...
Доктор Эйнитц принялся за работу с удвоенной энергией. За дни усиленных наблюдений за «Звездной росой» он проследил уже все стадии ее развития и момент отделения эльфа от цветка. Ему удалось вовремя покрыть цветки тонкой сеткой и заметить, что она легко приподнимается. Сильной струей хлороформа он предупредил вылет эльфа. Сетка опустилась, и по некоторым слабым световым отражениям он заметил, что в чашечке действительно находится какое-то безжизненное тело. Этот опыт он проделал несколько раз, и все парализованные таким образом организмы положил в спирт. Обо всех своих наблюдениях он написал обстоятельный доклад, который хотел послать двум известным ученым — зоологу и ботанику — и спросить у них совета или указания. Он чувствовал недостаточность своего знания для продолжения дальнейших опытов. Гарда смутилась, когда он сообщил ей свой план. Ей казалось, что чужие люди отделят их от царства эльфов, к которому они так близко подошли, и разрушат мечту, которая озарила ее жизнь таким радостным смыслом. Она не решалась сознаться себе в этом — она не хотела, чтобы тайна, связывавшая ее с этим симпатичным, милым доктором Эйнитцем, сделалась общим достоянием. Но он был прав, и она ничего ему возразить не могла. Со своей стороны она заявила, что напишет своему другу — дяде, известному ученому географу Гео Сольвесу.
Гарда с увлечением заполняла страницу за страницей. Она сидела за столиком у «Богатырской могилы», где пришлось пережить ей столько незабвенных чудесных минут. Кругом была глубокая тишина, та удивительная летняя тишина, в которой голоса природы становятся близкими и понятными человеческому уху. Незаметно внимание Гарды перешло от письма к дяде Гео к таинству, совершавшемуся вокруг нее. Многоликая, многозвучная жизнь вила свою бесконечную нить. И каждый атом этой великой объединенной работы был полон чудесного, таинственного смысла. Тихо, нежно и все отчетливей и яснее уловила Гарда какие-то необычные, трепетные голоса. Из отдельных слов, из отдельных фраз складывалась в ее сознании стройная речь. Говорили растения. Говорили об узости человеческого понимания, об эгоизме и властолюбии людей. Говорили с негодованием, что один человек убил забредшего на землю эльфа и убьет еще многих для каких-то своих корыстолюбивых интересов. Говорили, что надо положить конец долготерпению и отомстить людям за их беспощадный эгоизм. «Мстить, мстить, мстить... — слышала Гарда на разные голоса. — Это преступники!.. безбожники...»
Гарда сидела, как оглушенная. Кругом опять была глубокая мирная тишина.
«Преступники!.. Вернер Эйнитц и она — Гарда?!. Идоны что-то замышляют против нас. Они хотят мстить, мстить...»
Гарда в ужасе вскочила. Она была уверена, что то, что она сейчас пережила, не было сном. Она была убеждена теперь, что вокруг нее существа сильнее ее... Что во власти их делать людям добро и зло... И люди беспомощно бьются и долго-долго еще будут биться в сетях неразрешимых загадок, недоказанных предположений и робких, жалких догадок. Она вернулась домой удрученная, прибавила к письму своему дяде описание только что пережитых минут и прилегла на диван. Она чувствовала бесконечную усталость во всем теле. Каких-то невиданных очертаний ветви скоро затрепетали над ее головой, какие-то фантастические цветы склонялись к ее ищу. Эльфы хороводом кружились перед нею, и вдруг на нее полился золотой дождь. Золотые крупинки сталкивались и звенели, как далекие струны — тихо, тихо... и все затихло... все погасло...
Жизнь Гарды разделилась теперь на две половины. Одна протекала в семье, в хозяйственных хлопотах, в заботах о близких. Другая — в заколдованном кругу ее новых интересов и захватившей ее тайны.
Отец уезжал по делам, и тетя Минна волновалась. Ей надо было ее успокаивать. Все хозяйство лежало на ее плечах, и служащие, начиная от управляющего и кончая ночным сторожем, за всяким пустяком обращались к ней. Потом вдруг от Фрикгофа пришло письмо с обстоятельным изложением его нежных чувств и предложением. Надо было и ему ответить. Гарда знала, как огорчит отказ и его, и ее отца. Но теперь она говорила себе, что не имеет даже нравственного права соединять свою судьбу с чужою жизнью... Теперь, когда ей грозят какие-то неведомые опасности, ее прямой долг избегать кого бы то ни было... Разве только, конечно, если человеку грозит такое же несчастье, как ей... Но это совсем другое дело...
Она широко открыла окно в сад. Стояло чудесное солнечное утро. Она быстро оделась и побежала в лабораторию. Было всего только семь часов, но доктор Эйнитц сидел уже за работой и встретил ее с сияющим лицом.
— Вы поверите, что я вчера слышала идон?
— Кого- кого?.. Идон?.. Это что такое?..
— Ну да! Представьте себе. Они так себя называют... идонами.
И Гарда с бьющимся сердцем рассказала доктору, что она слышала от существ другого мира.
— Что же, этого надо было ждать! — сказал Эйнитц. — Раз наш глаз воспринимает движение и очертание этих таинственных существ, то очевидно, формы, в которых проявляется их сознательная жизнь, могут передаваться нам в доступных нашему пониманию звуках. Ведь речь идет об индивидуальном представлении сознательности у растений, и собственные имена, как «Идоны» и «Био», создались в вашем мозгу. Неведомые нам формы растительной речи проникли в ваше сознание какими-нибудь акустическими образами, прозвучавшими для вас, как «Идоны» и «Био». Все это в высшей степени интересно, и мне кажется порой, что мы с вами находимся по ту сторону действительности. И кто знает, что мы еще увидим и услышим! Я пойду наверх, посмотрю, что сталось с заключенными эльфами, а вы подождите меня здесь.
— Нет, нет, ни за что! — твердо сказала Гарда. — Я пойду с вами.
Они осторожно вошли в темную комнату.
— Как сильно спиртом пахнет!... — заметила Гарда. — Но в ящике ничего нет...
Она повернула электрическую кнопку и осветила комнату.
— Исчезли! Взгляните-ка: в сетке будто выпилено отверстие. А здесь, а здесь, — воскликнула Гарда, — осколки стекла!
Сосуд со спиртом, где лежал мертвый эльф, разбит.
— Глядите-ка, глядите-ка сюда!..
В комнате стоял хаотический беспорядок. Все ящики были разбиты. Сетки и крышки были разбросаны по всем углам. Весь материал, который Эйнитц тщательно собирал, был уничтожен. Даже фотографические снимки и рисунки были совершенно испорчены. Сохранились только снимки аппарата, лежащего в шкафу. Шкафа идоны не коснулись. Доктор Эйнитц мрачно смотрел на опустошенную комнату. Все погибло... Надо отказаться от всех дальнейших попыток изучить эти таинственные мстительные существа. И с прекращением работ прекратятся и частые встречи с Гардой —золотые минуты его жизни. Он взглянул на Гарду. Она сидела за столом и безмолвно смахивала с ресниц набегавшие слезы. Эйнитц подошел к ней.