Виктор сделал стойку, переспросил героически равнодушным голосом:
— С женой, не с ним?
— У жены ко мне конфиденциальный разговор. Голос у нее загадочный. Она сказала — встреча в моих интересах. Странно, конечно, что не с ним. Левкаса почему-то не подозвали. Я-то надеялся от него вызнать все для вас. Позвонил, подошла жена к телефону, выслушала. Сказала, ждет на городской квартире. Что Мирей? Не вышла до сих пор на связь? Ну что же это такое, не нахожу объяснения…
— Думаю, скоро объясним. До завтра мы ее найдем. Надеюсь. Мы как раз за ней почти уже едем.
— Так она во Франкфурт приехала? И отвлекает от работы вас троих? Я чего-то подобного и ждал! Заупрямилась: хочу, мол, во Франкфурт со всеми. Говорила об этом не раз. Но я против. Самоуправство! Так и передайте Мирей, что я возмущен. Я ей только что отказал. Всему свое время. А она настояла, как вижу… Передайте ей, мне нужен обратный билет из Москвы. Хорошо? Слышали? Сделает?
— Бэр, попросите лучше Сергея, он вам на месте организует билет.
— Ладно, попрошу. Но вообще Мирей подвела меня, конечно, здорово.
«Пидманула, пидвела!» — икнул чей-то грубый бас в готовом к помешательству мозгу Виктора.
Бэр пока что рассерженно гнул свое:
— Гостиницу в Москве Сергей заказывал. Вселил меня в «Космос», в блядюшник, с разваленными лифтами, неработающими кранами, с официантами-полемистами, с какой-то активной жизнью, нацеленной вовсе не на меня. И интернета нет… Вся-то радость, что забивают перед самым фасадом последний кол в творение местного серийного убийцы, этого архитектора…
— Какое творение убийцы?
— Перед гостиницей доделывают истукана, вашего спасителя, Зиман. Шарля де Голля. Сдали памятник еще в мае, дошлифовывают, весь из золота.
— И сам «Космос», помню, год дошлифовывали, когда построили. И через год все равно в ванной раковина отходила от стены… А де Голль, да, золотой человек, мой спаситель.
Дальше молчать невозможно. Виктор зажмуривается и решает наконец сказать Бэру (осторожно и не все) про Мирей. Что Мирей не во Франкфурте. Да и он, Виктор, не во Франкфурте сейчас. Он в Италии. Как раз Мирей ищет. И конечно, найдет. И уже нашел почти. Думается, в Тоскане Мирей оказалась. Это, вероятней всего, одна российская домработница подстроила.
И про передоверенный Роберту аукцион.
Похоже, на том конце провода потерян дар речи.
— Бэр, вы в порядке?
— И вы мне ничего не до сих пор не говорили?
— Извините, Бэр, но я сам мало что знал. Теперь ситуация обрисовалась. Мы действуем. Я позвоню. Но сейчас, вы извините, я действительно говорить не могу, потому что мы доехали до этнографического института и бежим проводить экспертизу голоса этого шантажиста на акцент. По результатам, обещаю, перезвоню.
Выходит Стелла, злая, ибо уже окончился рабочий день, который вдобавок пятница. В полувоенном комбинезоне, он же и в мае был на ней, когда катались на катере на Лаго-Маджоре. Наряд, правда, смотрится очень эффектно, но доставил уйму проблем, когда настало время стаскивать с нее эту тесную сбрую при лунном свете. Стелла выходит в комбинезоне, видит перед собой Наталию. Замирает. Отмирает. Ноу коммент. Та тоже держится по-британски. Глазами не стрижет. Всем не до того.
Не теряя времени, Стелла повела их в лабораторию, где сидели, честно не уезжая домой, беллинцонские лингвисты.
Наталия лепечет, что хотела проделать экспертизу для одной статьи в газете. Что она собирает материал о работе экспертов.
Виктор закатывает глаза — он-то Стелле совершенно другую версию излагал.
Но та, морща лоб, соображает техническую сторону, на болтовню не реагирует.
«Виктор, помоги! Спаси меня! Они меня хотят… Виктор!» — надрывается на повторяемой и повторяемой пленке по-французски Мирей.
— Миленький материальчик для эксперимента, — поджавши губы, наконец выцеживает Стелла-этнограф. — А можно поинтересоваться, Виктор, отчего у тебя ботинки неодинаковые?
В этот момент он наконец понимает, что же безотчетно нервировало его с самого рассвета. Вот результат обувания одной рукой под телефон. На правой ноге — шнурованный туфель, на левой — мокасин с кисточками.
Виктор теряется, заталкивает ноги под стул, алеет. Но выхода не предвидится. Разве что, если подумать, заталкивать можно только одну, любую, ногу.
— Акцент мужского голоса, — высказывается один из двух беллинцонских экспертов, — это или Луниджана, или побережье Тосканы, Версилия.
Другой, поколебавшись, склоняется определенно в пользу Версилии.
Ученые переводят голос в звуковой файл и отправляют в Беллинцону на компьютер к шефу лаборатории. Тот, разумеется, уже дома, и у него уикенд и уже почти барбекю, но ради срочного запроса он извиняется перед своими приглашенными — слышится со двора гогот — и приникает к компьютеру. Сразу перезванивает. Телефон ставят на конференс-колл.
— Версилия, неоспоримо. Но если мы хотим понять, какое именно место в Версилии… Должен напомнить вам, коллеги, что диалекты на территории Версилии крайне неоднородны. Камайорский в Валь-Фреддане, а южнее в районе Массарозы выговор уже ближе к диалекту Лукки. В то же время в Пьетрасанта и Форте-деи-Марми распространен вариант «версильезе», из группы гарфаньино-версильских наречий…
— Которые отличаются от луккского.
— Которые кардинально отличаются от луккского! Они гораздо ближе к северным формам, сходным с теми, что наблюдаются в речевом обиходе Массы и Луниджаны. Там уже выговор по эмилианско-лигурийскому типу. А в долине Камайоре, в зоне Моммио, Корсанико-Бардеккии и Стьявы… почти так же, как в Массарозе… присутствует версильский вокализм, то есть закрытый дифтонг ie. Дифтонг uo трансформируется в ó. Консонантизм же у них луккский, выраженный элизней интервокального c.
Ну, в общем, удается понять вспотевшим слушателям в Монце, мораль сей сказки — что похититель говорит с акцентом Фортедеи-Марми, Серавеццы, Стаццемы, какого-то из этих мест.
— И вот туда она везла ребенка! Она везла Марко к какому-то мерзавцу в Версилию! — выкрикивает Наталия таким диким голосом, что пугается на том конце провода беллинцонский спец.
— А вот этот голос — другое дело, это Турин, район Монкальери, — лепечет он, придя в себя.
От Джанни на заглушенном телефоне уже шесть неотвеченных звонков. Наталия наконец, когда кончается экспертиза, нажимает кнопочку отзвона.
— Все в порядке, сидим с дитятей запертые. Я заказал нам на дом мексиканские такос. Но наш сын Марко почему-то их не ест. Я не думал, Наталия, что у него такой инфантильный вкус. Так что я их сам все пока что съел.
— Джанни, я тебя прошу, ты умеешь делать пасту с пармезаном?
— Пасту нет. Но я могу просто дать ему пармезан.
— Марко не будет есть просто пармезан. Сто тысяч проклятий… Ничего, это я так, не тебе. Будь так, Джанни, добр, дозвонись до пиццерии против дома и попроси, чтоб принесли пиццу маринару без чеснока, ту, что всегда у них берем для Марко.
Лопаясь от злости, Наталия сщелкивает телефон-ракушку, но мигом, вспомнив, что с ребенком все в порядке — в то время как могло бы быть! Какой бы ужас мог быть! — блаженно и широко улыбается.
Распрощавшись и разблагодарившись, расцеловав всех участников, Виктор с Наталией покинули Стеллины владения. Что в душе Стеллы после этой встречи всклокотало — Виктор не узнает никогда, учитывая Стеллин хмурый нрав. Ведь успела, наверное, настроиться на очередную воскресную поездку. А повела себя на высоте. На большой высоте.
Наталия, видимо, вся в мыслях об услышанном.
— Так. Версилия. Что будем делать, Виктор? Надо туда двигать. Нам пригодился бы Джанни, конечно. Но на нем висит Марко. Ох, до чего у меня мозги уже плывут. Чуть было не сказала — дождется Любы, Люба придет и отпустит Джанни… Привыкла к этой Любе. А все-таки, кстати, я не могу забыть дурацкую историю с ключом твоей квартиры. Ты мне скажи все-таки, какая у моего бывшего мужа новая пассия? Ты зачем привечаешь их в квартире, гостиниц разве в Милане свободных нет?
— Ох, да у мужа твоего ничего такого. Ключ к нему не имеет отношения. Скорее у меня новая пассия.
— Да, и кто же эта счастливица?
— А вообрази себе, ты! Из-за тебя и весь сыр-бор. Из-за этого, я думал раньше, и Мирей неадекватно себя повела. Сейчас я уже, впрочем, так не думаю.
— Ну давай, скорей, за поиск. Немедленно отправляемся в Версилию. Кстати об экспертах. О тебе, Виктор, и твоих делах, как и обещала, я не буду распространяться. Но об экспертах-языковедах, способных определять по акценту местность, об этих потрясающих людях могу я все же написать? О том, что я видела в Монце сегодня? Не уточняя, какой именно материал мы приносили?
— Пиши, что хочешь, конечно. Хотя они этого совершенно не ожидают. Увидев тебя, Стелла уже не верит ни в какие предлоги…
Так, проболтался и про Стеллу, получил укол — холодный удар синих глаз. Ума у тебя, Виктор, на подобную женщину совершенно не хватает.
Виктор мысленно пинает себя и тут вспоминает, что надо звонить и Ульриху и Бэру. Сначала Бэру. Тот не берет. Ну ясно, в Москве одиннадцать, привычки Бэра никогда не меняются. Звонить ему с этой минуты до завтрашнего утра — напрасный труд.
Теперь, что ли, Ульриху? О, где взять сил. А трезвонит кто? Роберт с Сэмом Клоповым из Франкфурта. Блестяще продаем Ватрухина, самые высокие ставки в истории международных аукционов. Исчезновение Виктора и Бэра сработало на руку. Все решили, что они скрылись, потому что дело опасное. От этого, естественно, котировки возросли.
— А вот если к тому же нас с Бэром укокошат…
— У, как тогда поднимутся котировки! Да, еще познакомились наконец с Ортанс Франкини. Передали ей твои слова. Но Ортанс все-таки пошла искать болгар.
— Да их уже простыл и след.
— А она их вызвонила по телефону. Болгары уже в Болгарии. Но Ортанс их достала и там.
— А где она взяла их телефон? Мне они так его и не дали.