– Ушли, Данька, ушли! – возбужденно смеется Татьяна. И ласково треплет за холку лошадь, успокаивая ее. – Теперь, моя хорошая, можно и не спешить. Вот, Даня, что значит донская верховая. Других бы ни за что не удержать.
– А я, по-твоему, не казак?
– Полностью признаю свою вину. Дай я за это поцелую тебя. – Лошади их уже спокойно идут рядом, и они целуются на ходу. – Нет, только один раз. Остальные оставим, когда нам гости будут «горько» кричать.
– Они там уже все выпили и поели без нас.
– Смотри-ка, а мы и не заметили, как кончилась метель.
– Не до того было. Думал, вот-вот выпаду из седла.
– Испугался?
– Не за себя.
– Совсем тихо стало в степи. И оказывается, не поздно еще. А до Дона уже совсем недалеко.
– Надо бы дать лошадям где-нибудь в затишке остыть. От них как от радиаторов пар идет.
– Да, моя мокрая вся…
От столиков отделяется щеголеватый, в казачьем обмундировании с лампасами человек и идет к оркестру, доставая на ходу из кармана синего чекменя деньги.
– А какие-нибудь песни, кроме этих рок-н-роллов, вы играете?
– Все играем, – отвечает дирижер.
Казак протягивает ему деньги, но дирижер отворачивается от него:
– Сегодня мы за музыку не берем.
Из глубины сцены на край выходит певец, тоже с казачьими лампасами на шароварах.
Нет, это неправда, что слава о Доне
Теперь только в песнях одних остается,
По следу копыт на суглинистом склоне
Найдем и отроем казачьи колодцы, —
поет он чистым высоким голосом.
Аплодируют, вставая за столиками съехавшиеся на свадьбу табунщики, зоотехники, агрономы. Среди них и молодцеватый, в казачьей форме с лампасами ветеринар Харитон Харитонович, к которому за столик подсел распоряжающийся, судя по всему, в ресторане смуглый человек с седой уже бородой, в добротном черном сюртуке. Белая рубашка выглядывает из-под сюртука. О чем-то беседовали они, пока не прервала их песня:
Достанем воды из подземного чрева,
Напоим коней и в походные фляги
С собой наберем у бессмертного древа,
До самой Москвы запасая отваги.
От гордой станицы до славной столицы
Весь след воскресим, постигая безмерность
Пройденных дорог, и граненые лица
К Кремлю обратим, присягая на верность.
Бурный восторг выражают присутствующие, особенно казаки. Как вдруг сквозь аплодисменты и музыку раздается женский голос:
– Это еще посмотрим, как там будут казаков встречать.
Все разом оборачиваются к двери. Татьяна в заснеженном тулупе стоит рядом со своим женихом на пороге. К ней бросаются из-за столиков:
– Пробилась!
– Вот это настоящая казачка!
– А мы уже без вас решили гулять.
– За стол молодых!
С жениха и невесты снимают шапки, тулупы. Татьяна достает из сумки фату и надевает ее, оставаясь в джинсах. Присутствующие уже требуют:
– Горько! Горько!
Захлопали по всему залу пробки шампанского. В раковине эстрады оркестр переключился на мелодию вальса. Пришла в движение свадьба, начала которой заждались гости. Съехались они – и мужчины, и женщины, и казаки с лампасами, и цыгане в своей пестрой одежде – со всей табунной степи. От столика к столику громко комментируют:
– Напрямки по самой глушине.
– А вдруг те же волки?!
– Они теперь стадами стали бродить по степи.
– Какого коневода могли бы потерять!
– Она и от тигра отобьется!
– Ну держись, Данька, в седле – она еще не раз взбрыкнет!
Между цыганками и цыганами за столиками свой разговор:
– Говорят, Данила за эту свадьбу ни копейки не взял.
– Значит, какая-то выгода ему.
– Себе на уме.
– Богатый у нашего Будулая дядька.
– Всю дорогу после войны неизвестно где золотую шерстку стриг, а теперь взял и объявился. Кроме этого ресторана, уже два совхоза скупил.
– А под рестораном колбасный цех.
– Называется «югославский модуль».
– Говорят, и к конезаводу подбирается. Хочет донской элитой торговать.
– Ты еще громче ори. Видишь, как он из-за прилавка ушами шьет?
– А Будулай как с одним кнутом явился на конезавод, так и ушел.
Перепархивает со столика на столик разговор, звякают вилки и ножи, звенят бокалы, целуются по настойчивому требованию гостей молодые.
Утихомирилась метель и в заволжской степи. Слепая жена Будулая ушла на другую половину дома и там глухо и с надрывом кашляла, вертясь с бока на бок в кровати. Их дочь ненадолго выходила на крыльцо со своим провожатым и вот уже вернулась в тот момент, когда Будулай достал из шкафа новую бутылку водки. Она молча отбирает у него бутылку и возвращает на место в шкафу.
Будулай не препятствует ей, но говорит:
– Не рано ли дочь начинает командовать отцом?
– Если бы с малых лет могла им покомандовать, то, может быть, и не стала теперь.
– Получается, что задолжал он тебе?
– Получается, что на конезаводе все наговорили на ее отца, что он был самый трезвый цыган.
– И дочь теперь боится за него?
– Нет, радуется, когда он по целым часам сидит над стаканом и молчит.
– А если он всегда такой неразговорчивый был?
– И на войне?
– В разведку больше по ночам ходят. Не разговоришься.
– А после войны он у своей квартирной хозяйки в хуторе тоже всю дорогу молчал?
Поднимая глаза от пустого стакана, Будулай встречается со взглядом Марии.
– Может быть, будет лучше, если дочь о себе начнет рассказывать отцу?
– Она уже все ему рассказала.
– Все?
– Ну да. Жили, как все. Мама астмой маялась всю жизнь – приступ за приступом. Я из-за этого и в медицинское училище пошла. Чтобы ей всегда первую помощь суметь оказать.
– И до сих пор своей семьей не обзавелась…
Будулай смотрит на дочку вопросительно и с состраданием.
– Не до того было. Учеба, потом работа, да и домой всегда спешила сломя голову. Ну, как с мамой что случилось?
– Спасибо тебе, что сберегла ее.
– Ладно, спать пора. – Маша резко встает из-за стола. – Слышишь, уже вторые петухи кричат, и тебе, батя, совсем скоро в кузню идти.
– Постой. – Он берет дочь за руку. – Неразговорчивый я из-за того, что виноватым себя перед вами обеими чувствую. А оправдываться не умею. Ты уж прости меня, дочка.
– Я, наверное, в тебя пошла. – Она наклоняется и быстро целует отца в щеку. – Чего попусту разговаривать? Я вижу, что ты нас любишь. А остальное меня не касается.
Кашляет в соседней комнате Галя. Маша берет кислородную подушку и уходит к ней. Будулай подходит к закрытой двери на другую половину дома и слушает. Мать и дочь о чем-то тихо разговаривают между собой, и кашель вскоре замирает. Но Будулай еще долго стоит у закрытой двери.
Сверкает голубой снег. Целые горы намело поперек дороги. Слева вдруг открывается череда ярко освещенных окон.
– А это что такое? – спрашивает капитан у водителя.
– Это и есть ресторан цыгана Данилы. Терем-теремок. Его еще крепостью называют в наших местах.
– В самом деле как крепость. Ну что ж, сворачивай к ней. Будем эту крепость штурмовать.
С дробным стуком каблуков высыпаются из кузова КамАЗа солдаты. Капитан тут же и приказывает им:
– Но кто-то должен остаться у машины. Время такое, что со всеми вещмешками и музыкой ее могут угнать.
– Не угонят, товарищ капитан, – успокаивает его сержант. – Моджахеды не угоняли, а в своей степи и подавно убережем. Я здесь сам останусь, товарищ капитан.
В придорожном ресторане, на самом деле похожем на ярко освещенную крепость, в разгаре свадьба. Мелькают в окнах силуэты, слышна веселая музыка, раздаются всплески смеха, крики: «Горько! Горько!»
Но когда солдаты во главе со своим командиром оказываются у дверей «крепости», два милиционера встречают их с автоматами наперевес:
– Свободных мест нет. Ресторан занят под свадьбу.
Ропот возмущения встречает эти слова:
– Это что еще за жандармерия?
– Вот тебе и встретили дорогих воинов.
– Здравствуй, Родина-матушка!
– А ну-ка с дороги!
Капитан говорит милиционерам:
– Но разве вы не видите, с кем имеете дело?
– Нас наняли, мы и охраняем. Вы должны знать службу, капитан.
Ропот нарастает:
– Так это же телохранители хозяина.
– Продажные души.
– Моя милиция меня бережет.
– Здравствуйте, славные герои бесславной войны, да?
Стражи берут на изготовку автоматы. Безоружные солдаты вплотную идут на них. Капитан тихо командует:
– Разоружить.
Не успевают милиционеры прийти в себя, как афганцы уже успевают и разоружить их, и заломить им назад руки. Но в это время в дверях ресторана вырастает фигура ее владельца в добротном сюртуке и с бабочкой под горлом.
– Что за недоразумение? – спрашивает он и строго пеняет охране: – Для афганцев у нас всегда найдется место. Пропустите их. А вы, капитан, прикажите вернуть им оружие. Они только выполняют свой долг.
– Верните, – приказывает капитан.
Двери в ресторан распахиваются настежь. Яркий свет, ослепив афганцев, заставляет их на минуту замереть на пороге. Волны теплого воздуха встречают и тихая музыка приветствует их. Хозяин ресторана лично находит для них в глубине зала резервные столики и сам откупоривает первую бутылку шампанского. И вот уже, сбросив с себя армейские бушлаты, солдаты со своим командиром становятся гостями на свадьбе. От столика к столику разносится известие:
– Афганцы! Афганцы вернулись!
Но другие крики заглушают эти слова:
– Горько! Горько!
Встав за своим столом, целуются невеста и жених.
Солдат Усман спрашивает у своего командира, который, встрепенувшись, привстал на стуле:
– Что с вами, товарищ капитан?
Капитан пристально смотрит в ту сторону, где целуются невеста с женихом, и медленно опускается на стул.