– Может, и придется. Вон наши казаки никак не найдут для себя атамана по всей табунной степи. В третий раз собираются на свой круг. Если и теперь не выберут, пришью лампасы и тоже на этот круг заявлюсь.
– Туда баб не пускают.
– Баб не пускают, а меня пусть только попробуют. Они у меня все – зоотехники, ветврачи и табунщики – вот где. – И Татьяна показывает зажатые кулаки. – Я их заставлю тогда по одному репешку из всех конских хвостов выбирать. Ты, бабушка, что-нибудь положила мне в сумку?
– Нет, голодную тебя отпущу. До тебя у меня такая же скаженная жила, только цыганка. Я ее тоже каждый день снаряжала. А потом она в город уехала, и там убили ее. Но то давно было. Ты небось еще в школе училась.
– Кто ее убил? И за что?
– Говорят, выследила, кто ее разлюбимого Будулая чуток не убил. А ее и застукали в последний момент. Чтобы не совалась куда не надо. А то возмечтала даже на прокурора выучиться. Чтобы у цыган свой прокурор был. Вот и выучилась. – И, провожая Татьяну до калитки, Макарьевна предупреждает ее: – Смотри по сторонам. Степи у нас глухие, пропадешь – и хоть с вертолета ищи. – Вдруг увидев у калитки самосвал, Макарьевна радостно оповещает: – А вот и твой адъютант подъехал. Что же ты, верхом поедешь, а он тебя будет на самосвале сопровождать?
Распахнув дверцу самосвала и выглядывая из кабины, Данила, полуотвергнутый жених Татьяны, заявляет:
– Мне сам генерал Стрепетов приказал тебя, Таня, по всем отделениям провезти.
Татьяна треплет коня за холку и, отвязывая его от акации, передает поводья Макарьевне:
– Отведи, бабушка, в сарай. Повесь торбу с овсом и надергай из стога сена в ясли. Я тебе за это из степи подарок привезу.
Макарьевна усмехается:
– Жеребеночка?
– С жеребеночком я сейчас поеду по степи. – Татьяна смеется. – Он у меня смирненький, еще один год согласен подождать. Правда, Даня, подождешь?
Данила сердито захлопывает дверцу кабины.
– Вот я тебя высажу где-нибудь посреди степи и жди, когда кто-нибудь подберет, – грозится он. – Сейчас машины больше носами в сугробах стоят.
– Скорей, я тебя высажу, сяду за руль, а ты за мной будешь следом бежать, – не остается в долгу Татьяна. – Хватит выступать. Это тебе не казачий круг. Трогай.
От отделения к отделению объезжает конезавод Татьяна Шаламова, главный коневод. За всем надо присмотреть. В родильном отделении разрешаются от бремени чистокровные донские конематки, пожилой усатый ветврач уже не в состоянии помочь кобылице, у которой не идет плод, и главный коневод, надев белый халат, сама помогает матке и жеребенку. А когда новорожденный появляется на свет, разгибаясь, презрительно говорит ветеринару:
– Тебе, Харитон Харитонович, уже пора только у кур роды принимать.
На другом отделении она сурово спрашивает у старшего табунщика Егора Романова:
– А эта рыжая кобыла откуда появилась?
– Приблудная, – шмыгая за голенищем сапога кнутовищем, отвечает Егор. – Выгнал табун на солнышко, а она тут как тут. Не дать же живой душе погибнуть?
– Смотри, Егор. Ты Указ Верховного Совета знаешь?
– У меня на нее и конский паспорт есть, – не сморгнув, отвечает Егор Романов.
– Это приблудная кобыла его в зубах тебе принесла? Чтобы ее и духу здесь не было. Где взял, туда и отгони. Еще не хватало, чтобы милиция сюда нагрянула с обыском.
Не доезжая третьего отделения, водитель самосвала, адъютант и бывший жених Татьяны, притормаживает.
– Всё. Бензина только на обратную дорогу хватит, – говорит он. – Всего две банки залили, и больше ни капли нет, а мотор жрет вдвое больше нормы. Самосвал-то старый. На нем до меня кто только не ездил!
– Эх ты! – Татьяна вылезает из кабины и спрыгивает в снег. – Кавалер. Заворачивай обратно. Здесь я и пешком дойду.
– А как же назад?
– Уж как-нибудь найдется для меня на отделении верховой конь. Без бензина доеду. Пора всю механизацию на конскую и воловую тягу переводить. При таком дефиците горючего в стране скоро президент со своей дачи до Кремля будет пешком ходить.
И она идет по дороге в степи, а ее водитель нерешительно развернул самосвал и медленно едет обратно. Пустынна укутанная снегом степь. Но уже лысеют вершины придорожных казачьих курганов, оттаивают на мартовском солнце. Грачи гомонят в лесополосах и выхаживают важно по обочинам дороги. Удаляясь на самосвале в сторону поселка, водитель-жених видит в смотровое зеркало одинокую фигурку, которая, уменьшаясь, скоро превратилась в далекую черную точку.
Идет по дороге главный коневод в теплой ондатровой шапке, в тулупе, в джинсах и в сапожках на высоких каблучках. Внимательно осматривается по сторонам и вдруг видит за скирдой лошадей. Решительно сворачивает с дороги к скирде, натыкается на двух мужчин с автоматами и спрашивает:
– Кто такие? Откуда у вас конематки?
– С Первомайского конезавода гоним за Дон. Вот и документы.
Один из мужчин, приставив автомат к ноге, лезет за документами за пазуху. Главный коневод внимательно читает их, в то время как другой мужчина игриво спрашивает у Татьяны:
– А ты кто такая будешь, чтобы документы проверять? Небось замерзла одна в степи. Может быть, погреемся?
Возвращая первому мужчине документы, Татьяна спокойно говорит:
– Все в порядке. Действительно, обе конематки куплены на Первомайском заводе – одна за сорок, другая за пятьдесят тысяч. Но во-первых, сейчас уже такой цены нет. А во-вторых, в Первомайском разводят буденновскую породу, а это с нашего конезавода матки. Донская элита.
Теперь уже и первый мужчина, вскидывая автомат, говорит:
– Проваливай своей дорогой, пока сама цела. Я тебя давно знаю. Едем, Стас.
Его дружок, Стас, садится верхом на кобылу, но, когда первый мужчина, поставив ногу в стремя, тоже хочет вскинуться в седло, Татьяна неожиданно выдергивает у него автомат и, отступив на несколько шагов назад, приказывает:
– Слезайте с лошадей. Но-но, – предупреждает она Стаса, который хватается за свой автомат. – Я тебя сразу перережу пополам. Кому говорю – слезайте!
Конокрады растерянно повинуются ей. Старший, тот, у которого документы, переглядывается со Стасом, явно стараясь оттянуть время, но Стас вдруг кричит ему:
– Самосвал!
Налетает, сворачивая с дороги, тот самый самосвал, за рулем которого сидит бывший жених Татьяны. Теперь уже и он выскакивает из кабины с двустволкой в руках, кричит:
– Руки вверх!
Конокрады нехотя поднимают руки. Данила разоружает Стаса.
– Вяжи им, Даня, руки, – говорит Татьяна.
– Зачем вязать? – говорит миролюбиво старший конокрад. – Можно и полюбовно. – И он протягивает Татьяне сумку. – Тут ровно двести тысяч.
– Вяжи, – говорит Татьяна. И пока Данила, взяв из самосвала моток проволоки, вяжет конокрадам руки за спиной, она говорит им: – Мало с собой откупного возите. За таких кобылиц теперь вдвое больше дают.
– Можно и втрое, – обрадованно говорит старший конокрад. – Надо только доехать до ресторана на яру, над Доном. Знаете? Его еще крепостью и теремом называют.
– Как же, знакомый нам терем. Правда, Даня? – обращается она к своему бывшему жениху. – Знаем мы и хозяина этого ресторана. Ты кем ему приходишься, Даня? Внучатым племянником, да?
Старший конокрад совсем радостно говорит:
– Так это же на вашей свадьбе мы были. Тогда совсем другое дело. А я вижу, лицо ваше мне знакомое. Тогда нам стоит только к твоему родичу заехать – и все будет в порядке.
– Придется нам сперва в милицию заехать. Давайте я вам соломы подстелю и подсажу в самосвал.
– Вот и мне теперь есть на чем доехать до отделения, – вскидываясь в седло, говорит Татьяна. – Смотри, Даня, на потеряй их по дороге – тебя твой дедушка за это по головке не погладит. Драгоценный груз везешь.
– Никакого родственника мы не знаем, ничего вам не говорили и ваших конематок видим в первый раз, – кричит, выглядывая из-за борта кузова, один из конокрадов. – Мы еще с тобой встретимся, коневод.
– Ну конечно. – Татьяна смеется. – Через год нам еще придется свадьбу доиграть. А можно, Даня, ее и на пять лет отложить, чтобы таких гостей не потерять. По Уголовному кодексу сколько за конокрадство полагается?
Старший конокрад говорит спокойно:
– Это смотря сколько следователю и судье дадут.
– У твоего родственника, Даня, денег много, а государству сейчас они нужны. Смотри не потеряй по дороге такой груз.
И Татьяна отпускает поводья лошади, на которой она сидит в седле ровно, как свечка. Другую лошадь она ведет рядом с собой в поводу. Самосвал разворачивается и едет в обратную сторону. На соломенной подстилке в его кузове, прислонясь к стенке кабины, сидят двое конокрадов, о чем-то разговаривая.
В разные стороны разъезжаются Татьяна на лошади и ее неудавшийся жених на самосвале.
Ваня Пухляков поднимается по стареньким шатким ступенькам в такой же старый курень на окраине хутора под горой. Еще чакановой крышей покрыт он. Добротная, теплая в холода, а в жару прохладная крыша, обстриженная аккуратно по краям. Видно, когда-то хозяин дома знал, как надо на долгую жизнь увенчивать крышей дом.
На скрип двери поднимается с кровати такой же старый, как и его курень, хозяин, стучит деревянным протезом по полу.
– Кто там? Какого гостя Бог послал? Доброго или злого?
– Доброго, дедушка Муравель, доброго, – говорит Ваня Пухляков.
Хозяин дома даже отступает на шаг назад.
– Будулай! Да откуда ты взялся?
Ваня ставит на стол большую плетеную корзинку и говорит укоризненно:
– И вы туда же, дедушка Муравель. Неужто я на какого-то залетного цыгана похож?
Дедушка Муравель приближается к нему вплотную, моргает подслеповатыми глазами.
– Постой, постой… Если не Будулай, то кто же ты такой? Действительно, Будулай уже старик, а ты еще молодой, хоть и с бородой. Она меня и попутала. Ты чей будешь?
– Вот, мама вам каймака стопила, – говорит Ваня Пухляков, доставая из корзинки махотку и ставя ее на стол. – И еще кое-что приказала передать. – Он выкладывает на стол яички, круги домашней колбасы, последней вынимает бутыль с вином.