– Ну-ну, только не вздумай заржать. Не нервничай. Нельзя, чтобы услышали нас.
Сама же она, судя по всему, все внимательнее вслушивается в говор, который доносится ей навстречу по балке. Глубокая балка, густо заросшая по склонам кустами ярко рдеющего красными розочками шиповника, выводит ее с лошадью в поводу к большому стогу сена. Из-за кустов шиповника Татьяна видит удобно расположившихся за скирдой двоих мужчин, занятых на приволье беседой и трапезой. Мотоцикл с коляской стоит неподалеку от них, а на разостланной газете к их услугам все, что положено в подобных случаях: бутылка, полкруга домашней колбасы, крутые яйца, хлеб, огурцы, помидоры. Разговор, который ведут между собой мужчины, настолько заинтересовывает Татьяну, что она, оставив свою лошадь пастись на траве внизу на склоне балки, доползает до них почти вплотную. Укрываясь за мотоциклом, она уже не только их видит, но и слышит каждое слово:
– Старик рвет и мечет. Из прежней партии три головы явный брак. От полукровок клиенты наотрез. За валюту им только элиту подавай.
– С одного взгляда их не всегда можно отличить.
– Зачем же с первого? Ему по долгу службы положено регулярно табуны объезжать. А за двадцать пять косых я бы тоже научился отличать.
Слушая их разговор, Татьяна запускает руку в коляску мотоцикла и что-то нащупывает там.
Пьют и с аппетитом закусывают на зеленом приволье мужчины. У подножья скирды на склоне балки лошадь объедает кустарник.
– Передерживать их в логове тоже нельзя.
– График есть график.
– Могут с вертолета засечь.
– Давай лучше пропустим по одной и можно перед дорогой закурить.
– А вот этого я вам позволить не могу, – выступая из своего укрытия, из-за мотоцикла, вмешивается в их разговор Татьяна. – Кто же в такую сушь курит возле стогов сена?
Одновременно вздрогнув и подняв головы, мужчины обмениваются взглядами.
– Это еще что за явление? – спокойно спрашивает один из них, доставая из кармана на груди сигарету и протягивая к своему другу руку за огоньком.
Вынимая из-за пояса пистолет, Татьяна в тон ему говорит:
– Можно и без огонька прикурить.
Без всяких признаков беспокойства тот же самый мужчина укоризненно говорит:
– А вот этого от такой красавицы мы, признаться, не могли ожидать. Ну что ж, нам для развлечения как раз и не хватало такой компании. Придется ради этой амазонки донских степей джинсы спустить.
Его спутник, взглянув на часы, небрежно говорит:
– Оставь ее. Не время сейчас связываться.
– Она сама напросилась на знакомство. Эта амазонка взяла нас на прицел и держит. Как я понимаю, у нее в руке ракетница, чтобы чересчур назойливых кавалеров пугать.
– Правильно, – говорит Татьяна. И, доставая другой рукой из-за спины, из коляски мотоцикла, автомат, она вскидывает его наперевес. – А это, как я понимаю, автомат системы Калашникова.
Мужчины явно ошеломлены таким оборотом дела. Один из них испуганно предупреждает:
– Вы с ума сошли?! Он может выстрелить. Это не игрушка.
– То же самое мне говорил и один из моих кавалеров из военных. Но для того, чтобы он не выстрелил, вам придется спустить джинсы.
Другой мужчина недоверчиво спрашивает:
– Вы это серьезно?
Она наводит дуло автомата.
– Даю предупредительную очередь.
Треск автоматной очереди над головами заставляет их заспешить с исполнением ее приказа. Но они еще пробуют отшутиться:
– Стриптиз на лоне природы?
Путаясь в штанинах, спросивший это мужчина прыгает на одной ноге.
– По вашему же сценарию. Все снимайте с себя. Все.
Его менее расторопный товарищ, вынув из кармана брюк пачку денег, подбрасывает ее в руке:
– Может быть, сойдемся?
– Ну-ка, перебросьте мне, – говорит деловито Татьяна Ивановна. – Надо сосчитать.
– Ловите! – Он бросает ей пачку денег. – Там двадцать пять косых.
– Нет, не будем пересчитывать. Я вам верю. Могу их и по адресу передать.
Теперь уже в вопросе, обращенном к ней, неприкрытая тревога звучит:
– Откуда вам может быть известен адрес?
– Ничего не стоило из вашей беседы вычислить.
Полураздетые, они переминаются с ноги на ногу.
– И вам потом не будет стыдно?
– Будет. За вас. Всего-навсего беззащитная амазонка донских степей и два таких лба. Мне и в милиции могут не поверить.
– Теперь милицию ничем не удивишь.
– И этой игрушкой?
Она поводит автоматом из стороны в сторону.
– Осторожно! – напоминает один из мужчин и добавляет: – Самое большее одна косая штрафа – и дело с концом.
– Вот это, пожалуй, вы правильно сказали. Я с вами согласна. А потому мне придется эту игрушку в штаб вневедомственной охраны передать. Надевайте свои джинсы, садитесь в мотоцикл – и чтобы больше вашего духу не было здесь. Какие вы мужчины? Я теперь на всю жизнь насмотрелась на ваш стриптиз.
И в то время, когда они, обрадованные неожиданной развязкой, одеваются и садятся в мотоцикл, она с автоматом на груди спускается в балку, где ее встречает лошадь, подняв голову и чутко прядая породистыми ушами.
Еще не успевает прорваться сквозь низкие предвесенние тучи солнце, но уже светится кузница Будулая, вокруг разносится из нее звон и плеск металла, стучит большой молот по наковальне и раскатывается дробь малого кузнечного молотка.
К дверям кузницы Будулая неслышно подкатывает заграничная машина «тойота», выходит из нее старый цыган Данила, снимая с себя дорогую шубу, останавливается в дверях кузницы и весело спрашивает:
– Где тут у тебя ее можно повесить, Будулай? Я уже не помню, когда у наковальни плясал.
Оглядываясь, Будулай узнает своего дядю, радостно идет к нему навстречу, берет у него из рук и вешает на крючок дорогую шубу с лисьим подбоем.
– Здравствуй, дядя Данила, – говорит он. – Спасибо, что не забываешь меня.
– А как я могу забыть? Я тут по просьбе одной германской фирмы переговоры веду и сделал небольшой крюк. Ну-ка дай мне твой молоток. А ты побудь у меня молотобойцем, мне уже не по возрасту такой кувалдой махать. А как же ты без молотобойца? Я же помню, был он у тебя.
– Повез на санях мою дочку в районную больницу.
Дядя Данила искренне пугается:
– Неужто и она заболела?
– Нет, дядя Данила, сейчас у меня уже, наверное, внук или внучка есть.
Бурно радуется дядя Будулая:
– Это я в хорошую минуту попал. Ты это должен запомнить, Будулай. Я ведь к тебе не зря заехал. Очень ты мне нужен. У меня никакой другой родни, кроме дочки Тамилы, не осталось, но она далеко в городе живет и не интересуется моими делами. Она среди цыган в Ростове сама себе княгиня. А мне без своего человека никак нельзя. Тем более что ты в донских лошадях понимаешь толк. Да и не только в донских. Тебя в нашей табунной степи и цыгане и казаки помнят. Я хочу, чтобы ты всегда у меня под рукой был. Сейчас не на кого даже мне свой дом оставить. Как ты на это посмотришь, Будулай?
Изредка ударяя по металлу на наковальне большим молотом между ударами маленького молота в руке у своего дяди, Будулай говорит:
– Не знаю, что тебе и сказать. Теперь же у меня здесь внук или внучка будет.
– Я же тебе говорил, что потом и дочку с мужем мы к себе возьмем. После нас все им и их детям достанется. У меня, правда, больших своих денег нет, но дело я развернул по-крупному, Будулай. На всем бывшем Диком поле пора коневодство в хорошие руки взять. А правду говорят, что на войне ты из конюшни самого короля Михая племенную лошадь увел?
– Мало ли что говорят. И не уводил я ее, а только перекрасил.
Дядька Данила смеется:
– И про это я слышал. Арабскую светлую масть с помощью цыганской смеси в вороную превратил. От этой королевской лошади на Терском конезаводе и теперь потомство растет. Ну так как ты, Будулай?
Будулай, взмахнув молотом, не сразу опускает его на наковальню:
– Не могу тебе, дядя Данила, ответить пока.
– Я от тебя и не требую сейчас. Подумай, посоветуйся с дочерью и с зятем и потом отбей мне телеграмму. Вот тебе мой адрес. – И, вытянув из нагрудного кармана визитную карточку, дядя Данила отдает ее Будулаю. – Сейчас лучше всего самолетом лететь. Я тебя в ростовском аэропорту встречу.
– Спасибо, дядя Данила. Сперва мне надо на своего внука или внучку посмотреть.
И вот они уже прощаются. Дядя Данила надевает свою меховую шубу, Будулай провожает его на порог кузни и долго смотрит вслед дорогой заграничной машине, пока она не исчезает вдали.
Возвратившись в кузницу, он берет зажатый в клещи кусок металла, раскаляет его на огне, покачивая рычаг горна, и о чем-то задумывается. Его заставляет вздрогнуть веселый голос. Даже не один, а сразу два:
– Вот мы и снова к тебе нагрянули, Будулай.
Ожогин и Егор Романов стоят в раскрытых дверях кузницы улыбаясь. В задумчивости Будулай и не слышал, как подъехал к дверям кузницы затрапезный старенький «виллис», на котором когда-то ездили большие начальники на фронте. Одна за другой радости свалились сегодня на голову Будулая. Он обнимается и целуется с фронтовыми друзьями, которые сразу же и спрашивают его:
– Ну и как, у твоей дочки уже есть наследник? А может, и сразу двойню подвалила? Мы на всякий случай с собой и донского вина привезли.
Будулай смеется:
– Я и сам еще не знаю. Скоро зять из больницы должен приехать.
Ожогин и Егор Романов почти в один голос радуются:
– Смотри-ка, прямо на крестины попали. Значит, Будулай, тебе на этот раз не отказаться. Нас сам генерал Стрепетов за тобой прислал. У нас сейчас в табунной степи такая заваруха пошла между цыганами и казаками, что только ты их сможешь помирить. Тебя и те и другие помнят и уважают. Подождем, как твоя дочка из больницы выпишется, погуляем на крестинах и заберем всех с ее мужем-германцем и наполовину цыганским ребеночком с собой. Договорились, Будулай?
Берет Будулай кузнечными клещами кусок металла, взмахивает молотом в другой руке.
– Даже железо не любит, когда его без ума куют, – говорит он.