Татьяна Шаламова с удовольствием угощается кондером, вскакивает на лошадь и опять едет по степи. Далеко по горизонту движутся силуэты табунов. Цветет травами табунная степь. Старшего табунщика Егора Романова она застает за приготовлением к купанию табуна.
– И приблудную кобылу погонишь купать? – насмешливо спрашивает новый директор.
– Никакой приблудной кобылы у меня давно уже нет, а табун весь сомлел от жары.
Новый директор вдруг предлагает Егору Романову:
– Давай-ка я сама сгоняю его к воде и выкупаю. Заодно с ними и искупаюсь.
Егор Романов улыбается:
– Вам, товарищ директор, не положено.
– Начальству все положено, – отвечая на улыбку улыбкой, говорит Татьяна.
Егор Романов шмыгает за голенищем кнутом.
– Ну что ж… – И строго предупреждает: – На этого жеребца не садитесь, он в воду не пойдет. Дюже норовистый.
– Это мы еще посмотрим.
И вот уже Татьяна на том самом жеребце, от которого предостерегал ее табунщик, гонит лошадей купаться. Зеркалом воды окаймлена подошва древнего кургана, молодые вербочки опушили ее берега. Оглянувшись вокруг и никого не увидев в пустынной степи, Татьяна Шаламова раздевается под вербочками догола и на норовистом жеребце, который все же вынужден подчиняться ей, загоняет табун в воду. Ласково купает она жеребца, плавая вокруг него. Купаются и потом, выходя на берег, вываливаются на молодой траве лошади. Цветет вокруг степь. Верхушки курганов серебрятся ковылем.
Едет мимо по дороге на мотоцикле с коляской ветеринар конезавода, разговаривая со своим спутником, немолодым уже и усатым мужчиной:
– Еще только от титьки отлучили, а уже командует, как тот же генерал Стрепетов. Вот это был начальник. Герой Советского Союза, с Донским корпусом от Терека до Австрийских Альп прошел.
Его пассажир в коляске, изнывающий от духоты, предлагает:
– Свернем к тем вербочкам, скупаемся – мочи нет. Градусов сорок, не меньше.
Мотоцикл, огибая курган, бесшумно скатывается к вербочкам. Купающая табун Татьяна ничего не видит и не слышит, плавает вокруг жеребца, совершая круги по воде, строго наблюдает, чтобы стригунки не отплывали далеко от своих маток.
Ветеринар, подъезжая к вербочкам, удивляется:
– Гля-кась, среди табунщиков баб нет. – И, присматриваясь к одежде, брошенной в развилок вербы, говорит: – Вот тебе и директор! Голяка командует над табуном.
Его черноусый спутник смеется:
– Если одежонку ее припрятать, интересный будет спектакль.
Ветврач, на минутку задумываясь, дергает себя за ус.
– Придется ей тогда до вечера с табуном в воде сидеть.
Посовещавшись, они забирают в мотоцикл одежду Татьяны, бесшумно выкатывают на руках мотоцикл на дорогу и едут.
Выгоняет новый директор табун из воды, жеребец упирается, но Татьяна укрощает его. Из воды она выезжает верхом на жеребце раздетая, не находит свою одежду на той вербе, где ее оставила, вскакивает опять на жеребца и, приподнимаясь, видит вдали удаляющийся мотоцикл. Пока мотоцикл, огибая стог, совершает большую дугу по дороге, она заезжает напрямки ему наперерез с кнутом в руке. В растерянности ветврач останавливает и бросает мотоцикл на дороге, улепетывая вместе со спутником от голой женщины на жеребце. Догнав, Татьяна поочередно хлещет ветеринара и его спутника. Укрыться им в степи некуда. В отчаянии и в ярости закрывая лицо руками, ветеринар кричит:
– Не имеете права как директор своих подчиненных кнутом бить. За это ответите.
Наезжая на него на лошади, Татьяна насмешливо говорит:
– Вот если бы я одетая была, то я была бы директором. А сейчас я просто для вас голая баба. Этого вы хотели! – И снова гонит ветеринара и его спутника по дороге, пока не устает, и, отмахнувшись кнутом, возвращается к табуну.
– Вот это директор, – говорит ветеринару его спутник. – Ну, теперь конокрадам, считай, конец пришел.
С багровым рубцом через все лицо, ветеринар соглашается:
– И не только конокрадам. Это не генерал Стрепетов. Он только по виду был сердитый.
Еще не одевшись, Татьяна лежит в вербочках вниз лицом на траве и бьется в рыданиях. Но потом, уже одетая, гонит выкупанный табун обратно на отделение. Егор Романов встречает ее верхом на лошади.
– А я уже думаю, с чего это вы так задержались. Забеспокоился. Степь сейчас гольная, много всяких людей шатается по ней. Конокрады и днем шастают. Видал я и наших цыган.
– Конокрадов, Егор Тимофеевич, всяких теперь можно встретить – и русских, и калмыков, и от самой Чечни наезжают. У них нации нету.
Егор не согласен:
– Как это нету?
– А так. Сейчас под видом цыган больше воруют лошадей то на колбасу, то на шкуру люди разных наций.
– Нет, – упрямо повторяет Егор. – И нация у них одна: бандиты. Никто теперь работать не хочет. Норовит чужое ухватить.
Директор конезавода спрашивает у Егора Романова:
– А что-то твоей приблудной кобылы, Егор Тимофеевич, я не заметила в табуне, а?
С обидой ей отвечает старший табунщик Егор Романов:
– Далась вам эта кобыла. Она как приблудилась, так и пропала. Должно, теперь уже своих хозяев нашла. Лошади, они, как собаки или кошки, – обязательно находят дорогу на родину. Никакой кобылы или другой коняки у меня, товарищ директор, нет.
Лоснится, блестит под закатным солнцем накупанный табун лошадей. Вокруг цветущая летняя степь. Едет по степи от отделения к отделению сперва верхом, а потом пересев в свою машину, брошенную на полпути на одном из отделений, директор конезавода Татьяна Шаламова.
Едут по степи на стареньком «виллисе» и Ваня Пухляков со своим водителем. Водитель предлагает ему:
– Потренируемся?
– Давай начинай.
Съезжают они в большой глубокий овраг, и начинает Ваню Пухлякова учить его водитель Даниил бою на цыганских кнутах. Показывает сполна науку. Не раз, захлестнутый кнутом, падает Ваня Пухляков, но упрямо встает, и вот уже приходится не так просто его учителю. Обвивается длинный цыганский кнут, называемый батогом, вокруг его ног, падает Данила и, поднимаясь, обрадованно говорит своему начальнику:
– Получается. Скоро вы не хуже настоящего цыгана сможете биться на кнутах.
– А меня и в армии звали цыганом. Только там нам приходилось не на цыганских кнутах биться.
Они сидят в «виллисе» и едут по дороге, продолжая высматривать по сторонам подозрительных людей за скирдами соломы, за лесополосами, в оврагах и ериках, охраняя табунную степь. Между ними продолжается миролюбивый разговор. Водитель спрашивает у своего начальника:
– Неужто вы и вправду в плену у душманов были, в яме сидели?
Не сразу отвечает его начальник:
– Что было, быльем поросло.
– И долго вам пришлось сидеть?
Опять не сразу отвечает своему водителю его начальник:
– Столько, сколько тебе понадобилось от меня невесту отлучить.
Обгоняет «виллис» мотоцикл, за рулем которого сидит ветеринар, а в коляске его друг, черноусый человек. Посигналив, Ваня Пухляков останавливает мотоцикл. Ветврач возмущается:
– Какой такой пропуск? Данька, ты скажи ему.
– Да это наш главный ветеринар, – говорит своему начальнику водитель.
– А вы кто такой будете? – спрашивает Ваня Пухляков у спутника ветеринара.
Тот молча достает из кармана какую-то книжечку. Ваня читает и козыряет ему.
– Можете ехать. Но если вы начальник милиции, то лучше форму носить.
– А это уже не ваше дело, капитан, – сухо отвечает ему черноусый мужчина. – Не вам мне указывать, как с преступным миром бороться.
Ваня Пухляков говорит:
– А кому же тогда указывать? Вы нам указывали дорогу туда, – он показывает движением головы на восток. – Теперь, может быть, и мы вам сумеем указать.
В кабинете директора конезавода Татьяна Шаламова выслушивает подъехавшего к конторе на дорогой заграничной машине цыгана Данилу.
– По чьему приказу в степи расставлены кордоны? – спрашивает Данила.
– По моему, дядюшка Данила, – спокойно отвечает Татьяна. – Мы же, кажется, с вами без пяти минут родственники.
Данила охотно переходит на насмешливо-дружелюбный тон:
– Да, если бы не этот афган, который вам с Данилкой свадьбу сорвал, то уже были бы и родственники. Но, откровенно сказать, понравился мне этот ваш афган. Не выдерживает Данилка рядом с ним. Только вот напрасно он афганские порядки наводит в нашей степи. Я представителю иностранной фирмы хотел показать табуны, а он потребовал пропуск.
– По моему приказу, дядюшка. Вообще бы вам сначала надо было к директору конезавода заехать, познакомить своего немецкого гостя с ним. Говорят, что это знаменитый на всю Германию коневод. Не грех и у него ума набраться.
– Я вижу, мы с вами сможем договориться. Немцы на хороших условиях предлагают в наше коневодство свою струю влить. Обещают многомиллионные барыши за наших конематок и жеребцов.
– Оба мои деда остались в Германии лежать. Они нам должны еще и за это заплатить.
– И заплатят, – уверенно говорит старый Данила. Из папки со змейкой он достает бумагу и протягивает директору конезавода через стол. – Здесь все написано.
– Контракт, – вслух читает Татьяна Шаламова. – Интересно. Если у вас это лишний экземпляр, оставьте его у меня, надо будет посмотреть. Я директор конезавода молодой, кое с кем и проконсультироваться не грех.
Охотно соглашается старый Данила:
– Я вижу, вы деловой человек, без эмоций. Откровенно говоря, Татьяна Ивановна, надоело только с эмоциями дело иметь. Пришла пора деньги считать.
– Я с вами совершенно согласна. За донскую элиту можно хорошие деньги получать. Только вот кто их будет получать, в этом вопрос.
Останавливается «тойота» у окраинного домика поселка, в котором бабка Макарьевна принимает гостей на ночь, торгует вином. И вот уже цыган Данила, разговаривая с Макарьевной, спрашивает:
– Новый директор конезавода у вас квартирует?
– Пока у меня, – отвечает Макарьевна. – Но, должно быть, скоро на квартиру генерала Стрепетова перейдет. Как только он в Казахстан уедет.