– Мне интересно, бабушка, узнать от вас, как в здешних краях жил мой племяш.
– Какой племяш?
– Будулай.
Не сразу отвечает Макарьевна, испытующе смотрит на старого цыгана Данилу:
– Его давно и след простыл. Говорят, подался своего сына искать.
– Разве у него есть сын? Я знаю, что дочка у него.
– Видела я и дочку. Приехала искать свою тетку и попала на похороны. Убили ее.
– Кто убил?
– Об этом я ничего не знаю. А вот другие говорят, что, кроме дочки, и сын у него есть. Но может быть, цыганское радио и брешет.
– У вас тут много цыган?
Бабка Макарьевна не спешит отвечать старому цыгану, и тот, отщелкнув свой чемоданчик, достает из него хороший цыганский платок.
– На память о нашем знакомстве.
Накинув платок на плечи и покрасовавшись перед зеркалом, Макарьевна все же осторожно отвечает:
– И цыган много, и казаков.
– А кого больше?
– Середка на половину.
– И хорошо они между собой живут?
– Все время жили по-людски, а теперь какая-то вражда между людьми пошла. Много разных чужих людей командируется по степи, смущают народ. Одни говорят, что скоро казаки всех цыган начнут резать, другие грозят, что цыгане уведут за Волгу донские табуны. А третьи…
– А что третьи говорят?
– Про гражданскую войну. Опять брат на брата, отец на сына пойдут. Да уже и начинают идти. При Сталине хоть порядок был, боялись его. Наш народ привык кого-нибудь бояться, привык, чтобы хозяин был.
– А как вы, бабушка, считаете?
– С меня какой спрос, я свое уже отдежурила. Но все-таки, если бы на телик меня пустили, сказала бы, что пора уже перестать кровушку лить. Я за свою жизнь уже четырех мужей похоронила, а два сына не вернулись с последней войны. – Она снова приосанивается в накинутом на плечи платке и благодарит своего гостя, интересуясь: – Это сколько же он по нашим временам стоит? Зря такие подарки не раздают.
– Я, бабушка, и не зря вам его подарил. Мне было интересно про ваш конезавод услышать от вас, и про казаков, и про цыган. До свиданья, бабушка.
Уходит странный гость Макарьевны. Выглядывая в окно, она видит, как отъезжает он от ее двора в заграничной машине. Задумывается, покачивая головой. Потом вдруг спохватывается, увидев у ножки стола забытый гостем чемоданчик. В накинутом на плечи платке с чемоданчиком в руке выбегает за ворота, но заграничной машины со странным гостем и след простыл. Вместо нее она видит подъезжающую на своей машине Татьяну.
– Что это за платок у вас, бабушка? – с восхищением спрашивает она.
Бабушка Макарьевна, потрясенная случившимся, протягивает ей чемоданчик.
– Да тут был у меня один человек. Про казаков и цыган расспрашивал и про тебя, а потом уехал и свой чемоданчик забыл.
Татьяна рассматривает чемоданчик.
– Нет, не забыл, бабушка. Этот чемоданчик мне уже знаком. И про меня он тебя не зря расспрашивал.
Она вдруг отщелкивает крышку чемоданчика, и бабка Макарьевна, потрясенная, хватается руками за голову. Чемодан набит пачками денежных купюр. Все сторублевки, перехваченные банковскими ленточками. Все новенькие, одна к одной.
Возвращаются из поездки по степи Ваня Пухляков с водителем. Опять встречается им ветеринар на мотоцикле, но уже без спутника. Зачем-то он снова едет из поселка в степь. Должно быть, неотложная нужда заставляет его. То на одном, то на другом, то на третьем отделении останавливается мотоцикл Харитона Харитоновича, разговаривает он со старшими и младшими табунщиками, со сторожами. Одному обещает:
– Можешь не сомневаться. Чистейший ректификат. С Апаринского винзавода привез.
У другого, Егора Романова, спрашивает:
– Ты, Егор, на казачьем круге будешь?
Егор независимо отвечает:
– Если других цыган позовут, то и я буду.
– А если только тех цыган позовут, кто в Донском корпусе служил?
– Тогда еще посмотрим. Я от своих откалываться не буду.
– Вечером можешь подъехать ко мне домой, у меня оказался лишний овес. Мешков пять могу дать.
– Не нуждаемся, – независимо отвечает Егор.
– Ну, дело твое.
На третьем отделении Харитон Харитонович достает из коляски мотоцикла большой десятилитровый баллон и вручает старшему табунщику Шелухину.
– За это тебе спасибо, Харитон, – принимая и обнимая баллон обеими руками, благодарит ветеринара Шелухин.
– Со своего винограда, ладанок, – поясняет ветеринар и добавляет: – Лучше этого донского муската по всей земле не найти.
– А с чего это ты так расщедрился, Харитон? – спрашивает Шелухин.
– Односумы должны друг друга не забывать. На Балатоне ты меня на себе из-под немецкого танка вынес.
Харитон уже отъезжает на мотоцикле, когда Шелухин спрашивает у него:
– Значит, завтра опять казачий круг?
– Только уже самые чистые казаки будут, – отвечает Харитон. – Вот как мы с тобой. Никаких цыган и других наций допускать не будем. Пусть в наши дела нос не суют.
Но Шелухин не соглашается с ним:
– А по-моему, все, кто в наших степях живут, да еще и с конями дело имеют, тоже теперь казаки. Чем, например, Егор Романов хуже других?..
Едет дальше по степи Харитон Харитонович, вызывает из вагончиков табунщиков, разговаривает с ними, передает им в руки какие-то свертки.
Объезжают табунную степь и начальник охраны конезавода со своим водителем. Заглядывают за скирды и находят каких-то бродяг, которые сидят за бутылкой и за задушевной беседой в холодке. Не пропускают ни одного верхового и ни одной машины без того, чтобы не спросить, кто и откуда едет, заворачивают некоторых назад. Время от времени водитель предлагает своему начальнику:
– Потренируемся?
Они спускаются в балку, достают длинные цыганские кнуты, и между ними опять начинается сражение. Ваня Пухляков заявляет водителю:
– Давай уже по-настоящему.
Водитель сомневается:
– Это будет не по правилам. Тебе еще рано.
– Это мы сейчас посмотрим, рано или нет.
– Ну что ж, будем считать до трех, – соглашается водитель. – Кто два раза победит, того и будет.
– Будем считать до трех, а потом как она сама решит.
В балке, невидимой со всех сторон, они сражаются на кнутах. Мимо по дороге взад и вперед проносятся машины, но никто их не видит. Обвивая ноги Вани Пухлякова, кнут его противника вырывает у него из-под ног землю.
– Я же тебе сказал, что еще рано.
– Завтра продолжим, – заявляет Ваня Пухляков.
Между двумя лесополосами на ипподроме, где всегда проходят в табунной степи скачки, на этот раз собрался казачий круг. По четвертому заходу выбирают атамана казаки. Ни женщин нет, ни цыган – никого, кроме казаков. Все тот же представитель из области сидит за маленьким столиком, допытываясь у собравшихся:
– А с Первомайского завода все приехали?
– Ровно пятьдесят пять человек, – отвечает ему молодой с лампасами казак.
– И с завода Первой конной?
Еще подъезжает бортовая машина с одетыми в казачью форму людьми.
– С третьего отделения тридцать один казак, – рапортует их командир.
Обращаясь к Харитону Харитоновичу, представитель из области спрашивает:
– Ваши все явились?
– Так точно, господин есаул, – отвечает Харитон Харитонович.
– Что-то я не вижу молодежи.
В это время с другой стороны ипподрома подъезжает большая машина, и из нее вываливаются бывшие афганцы. Еще не сняли они армейскую форму, но уже нашили себе лампасы. Сверкают на груди у них ордена и медали, хотя и ни в какое сравнение их блеск не идет с иконостасами орденов и медалей у Ожогина, Шелухина, Егора Романова и других пожилых казаков, которые стоят особняком.
– Господа казаки, открываем круг, – говорит представитель областного круга.
Но тут же из группы пожилых ветеранов раздается:
– Что еще за новости? Тут господ нету.
– Мы уже отвыкли от этих слов.
Представитель из области не теряется:
– Значит, опять надо привыкать, если будем господами над своей землей. Сами и будем решать, кому ей принадлежать.
– Любо, любо, – подает голос Харитон Харитонович.
Только бывшие афганцы молчат, оставаясь в стороне.
– На этот раз без атамана мы не разъедемся. Вы должны были все заранее обсудить. Есть предложение Харитона Харитоновича Чернохлебова проголосовать.
– Любо, любо! – слышно с одной стороны, тогда как другая, бо́льшая половина казаков молчит.
Молодой голос из группы афганцев насмешливо спрашивает:
– Пусть он сперва расскажет, где он заработал этот рубец через всю физию. С Великой Отечественной или уже в наше время?
Всеобщим хохотом встречаются эти слова. Слышны выкрики:
– С голой бабой воевал, вот и получил.
Насмешливо раздается:
– Любо, любо. Настоящий казак.
Но более многочисленные голоса возражают:
– Не хотим Харитона. Пусть себе собак обдирает. Он уже давно траченный молью.
Председательствующий прикрикивает:
– По старшинству казаки обязаны ветеранов уважать. У Харитона Харитоновича вся грудь в медалях. Не зря они получены. Односумы могут подтвердить.
Шелухин подтверждает:
– Коней он на фронте хорошо лечил.
– Ожогина, Ожогина, он разведчиком на фронте был!
Молодые казаки не соглашаются:
– Мы ветеранов уважаем, но атаман должен быть молодой.
Выходит вперед Ожогин:
– Спасибо за доверие, но лета мои уже не позволяют мне.
– Какие есть кандидатуры?
– Голосовать, голосовать!
В степи, в глубоком овраге, сражаются на кнутах Ваня Пухляков и его водитель. На этот раз отступает соперник Вани Пухлякова, для которого цыганская наука не прошла даром. Концом длинного батога Ваня выдергивает землю из-под ног у своего соперника, и тот, вставая, с удовлетворением, но и с тревогой в голосе говорит:
– Если бы я не знал, кто ты такой, то подумал бы, что цыган. На этот раз твоя взяла.
– Может быть, сразу и по решающему кругу пойдем? – спрашивает Ваня Пухляков.
Его соперник предостерегающе говорит: