Алексей Иванович Димитриевич родился в 1913 году[23]. Точное место рождения Алеши определить не представляется возможным: цыганская семья часто была в дороге. Это был клан потомственных музыкантов: дед Алеши некогда играл на гитаре, и делал это, по словам очевидцев, столь искусно, что выступал даже при дворе Николая II.
Мать Вали и Алеши Димитриевич – Евдокия
Отец также собрал труппу, с которой гастролировал по российским весям. Семья Димитриевичей была большая: отец Иван, мать Евдокия, четыре сына и две дочери.
В коллективе у каждого была своя роль: кто-то пел, кто-то играл, а кто-то танцевал. Поклонником хора Ивана Димитриевича был Григорий Распутин. Загадочный старец со своей пестрой свитой часто приезжал в заведения, где пели цыгане.
Воспоминаний о встрече «злого гения» непосредственно с труппой Димитриевичей нет, но зато есть невероятно интересный рассказ о приезде Григория Ефимовича в «табор» к московским цыганам Лебедевым, приключившемся в 1915 году.
Отец А. Димитриевича Иван Димитриевич
Гришка Распутин в гостях у цыган
Цыганский дом Лебедевых был хорошо известен завсегдатаям «Стрельны» и «Яра».
Нередко, когда во втором часу ночи закрывалась «Стрельна», завсегдатаи напрашивались в «табор».
Гости и хор шли пешком, благо от «Стрельны» до нашего дома было пять-семь минут ходьбы. А на лихачах и «ваньках» спешили к дому официанты, нагруженные корзинками с холодной закуской, вином, фруктами, посудой. Спешили, чтобы к приходу гостей стол был бы уже накрыт.
Войдя в дом, гости неторопливо рассаживались вокруг стола, официанты, хлопая пробками, наполняли шампанским бокалы. Хор размещался вдоль балконной стены. Отец выходил вперед, брал аккорд, и мать запевала:
За дружеской беседою,
коль пир идет кругом,
примеру дедов следуя,
мы песню вам споем…
Ужин «с цыганами», начатый в «Стрельне», продолжался.
…Кроме гостей из ресторана, нашу цыганскую квартиру запросто посещали фабриканты Морозов, Попов, сахарозаводчик
Харитоненко…Навещали нас и сыновья Толстых. Один из них ходил в цыганской поддевке, шевровых сапогах, в рубашке, подпоясанной кавказским ремешком с серебряными подвесками.
Как-то зашел великий князь Дмитрий Павлович с каким-то блестящим офицером.
Таких гостей мать угощала цыганским крепким чаем, рюмочкой ликера. Вспоминала с ними старые романсы.
Гости не засиживались. Поговорив о том о сем, вежливо раскланивались, целовали у матери руку и уходили.
…Однажды проснулся я от торопливого говора, перестука посуды, позванивания бокалов – гости!
Я вскочил, приоткрыл дверь в коридор. Обычно, проходя мимо меня, знакомые официанты на ходу совали мне вкусные конфеты, пирожное, а иногда и угощали рюмочкой ликера. Но сейчас они быстро, не замечая меня, проносились мимо – строгие и сосредоточенные. Я высунулся из двери – и замер. В коридоре, у входа в гостевой зал, стояли высоченные жандармы. Один из них, впиваясь взглядом, стал приближаться ко мне.
Я мгновенно скрылся за дверью. Встала и бабушка.
Из зала послышались звуки гитар, потом вдруг хор грянул:
Григорий Ефимович,
ай да молодец!
Изволил ты пожаловать
к цыганам наконец!
С твоим покровительством
мы не пропадем —
чарочку заздравную
тебе поднесем.
…Распутин!.. Бабушка быстро оделась, приникла к дверной щели.
Я пристроился ниже, на полу.
Как всегда, хор в полном составе стоял у балконной стены.
Отец – впереди хора. Мать сидела с краю гостевого стола…
За столом – подтянутые, вышколенные военные. В центре, лицом к нашей с бабушкой двери, откинувшись на спинку стула и опустив руки на колени, сидел Распутин.
Он был в поддевке, в русской, вышитой васильками косоворотке, в темных брюках и сапогах. Гладковолосый, с черными отвислыми усами, не очень длинной и густой бородой, он исподлобья внимательно оглядывал соседей по столу, хор.
Мне он показался похожим на того, картонного цыгана, что висел над моей постелью.
Мать пела:
Выпьем мы за Гришу,
Гришу дорогого —
свет еще не видел
милого такого.
После поднесла ему на перевернутой тарелке бокал шампанского. Хор гремел:
Пей до дна,
пей до дна,
пей до дна…
Распутин, не меняя позы, устало взял бокал – выпил. Отец чуть пошевелил гитарой, и хор так же, чуть слышно и медленно, запел:
Барыня, барыня,
сударыня-барыня…
Постепенно темп все убыстрялся, звук усиливался.
Цыгане, приглашая Распутина плясать, захлопали в ладоши.
Военные заулыбались и, тоже хлопая, подбивали Распутина на пляску.
Распутин все сидел, только слегка выпрямился и положил руки на стол.
Песня заполнила зал. У гитаристов рвались струны.
Бабушка не выдержала. Выпорхнув из комнаты, вдруг пошла в пляс по-русски, взмахивая белым платочком. В пляске она подошла к столу, поклонилась в пояс Распутину, приглашая его плясать.
– Это по-нашему! – проокал Григорий Ефимович и, тряхнув плечами, пустился в пляс.
Плясал он неожиданно легко, приседая перед бабушкой, хлопал по голенищам сапог. Все вокруг хлопало, ухало, подкрикивало…
Распутин махнул рукой и разом оборвал пляску. Немного отдышавшись, обратился ко всем:
– Прошу, господа, потише, – и неторопливо вышел из зала, оставив дверь полуоткрытой.
В коридоре, возле кухни, был туалет. Все подумали: «Может, понадобилось», но вдруг услышали окающий голос (в коридоре, у входной двери, висел телефон).
Все замерли, напряженно прислушиваясь. Распутин говорил:
– Мама?! Это я – Григорий… Благословляю!.. Олеша спит? Ты не волнуйся. Я молюсь за него, за тебя. За папу. Молюсь! Все будет хорошо. Верь, мама, верь, – настойчиво повторял он, как бы внушая. – Хорошо, хорошо, хорошо…
Кто-то восхищенно прошептал: «С императрицей!!»
После паузы вошел Распутин. Не глядя ни на кого, остановился у стола, распахнул поддевку. Указывая на ворот и подол рубашки, торжественно возвестил:
– Сама вышивала! Сама! – И, обратившись к военным, сказал: – Поехали с богом!
Кто-то из бывалых ресторанных гостей крикнул:
– Чавалы, отъезжую!
Хор дружно запел:
Надоели вы, как черти, —
спать нам хочется до смерти…
Спать, спать, спать,
пора нам на покой —
целый день пляши да пой!
На этой песне все удалились.
После пляски с Распутиным авторитет бабушки возрос до небес.
– Подумать только! – восклицали соседи, знакомые.
Бабушка скромничала: «Уж очень хорошо пели…»
…Через несколько месяцев в Петербурге был убит Распутин. Застрелен Юсуповым как взбесившаяся собака и сброшен в полынью.
Отец и мать к этому отнеслись равнодушно. Князя Юсупова они знали, не раз пели ему. У отца были записка, в которой Юсупов разрешал ему ловить рыбу в своем владении в Архангельском.
«Зазря бы Гришку не убили… Значит – довел!» – рассуждала мать. Отец молчал.
После убийства Распутина о нем стали распространяться легенды, догадки, анекдоты. На улицах открыто распевали непристойные песни о нем и царице. Его презирали, ненавидели. Мать заключила: «Сам, жеребец, виноват. Хвалился – вот и дохвалился!»[24]
Вернемся к рассказу о судьбе цыгана Алеши.
В 1919 году Димитриевичи с остатками армии Колчака ушли из Владивостока в Харбин – началась эмиграция. Маленький ансамбль побывал с выступлениями в Японии, Индии, на Филиппинах, на островах Ява и Суматра, в Бирме, на Цейлоне, в Марокко и Греции. Дольше обычного табор задержался лишь в Каире, где их «дикими плясками» очаровался египетский король Фуад. В конце 20-х годов семья приехала во Францию, в Париж.
Алеша, Иван, Юра, Николай, Дмитрий, Тамара, Ольга, Валя, Полина Димитриевичи
Вот как описывает их появление на страницах своих мемуаров великий Вертинский: «Табор Димитриевичей попал во Францию из Испании. Приехали они на огромном фургоне, оборудованном по последнему слову техники, с автомобильной тягой. Фургон они получили от директора какого-то бродячего цирка в счет уплаты долга, так как цирк прогорел и директор чуть ли не целый год не платил им жалованья. Их было человек тридцать. Отец, глава семьи, человек лет шестидесяти, старый лудильщик самоваров, был, так сказать, монархом. Все деньги, зарабатываемые семьей, забирал он. Попал табор вначале в “Эрмитаж”, где я работал. Из “Эрмитажа” они попали на Монпарнас, где и утвердились окончательно в кабачке “Золотая рыбка”…»[25]
Все предвоенное десятилетие юный Алеша танцевал на сцене кабаре и аккомпанировал своей сестре на гитаре.
Слева направо: Дмитрий, Иван, Николай, Алеша, Ольга, Рая, Маруся и Валя Димитриевичи
Недавно появилась информация, что в середине 30-х годов Алеша периодически играл в ресторанах вместе с цыганским гитаристом с мировым именем Джанго Рейнхардтом.
Тогда же произошло знакомство Димитриевичей с Юлом Бриннером, который в ту пору был совсем юным. Это через несколько десятилетий он станет известным актером, получит «Оскара», сыграет в «Великолепной семерке», приобретет репутацию великого мистификатора и красавца-мужчины. А пока он живет с матерью и старшей сестрой Верой в Париже. Его отец бросил жену и детей ради новой любви, но изредка помогал им деньгами. По возможности их поддерживали друзья, среди которых был секретарь известного артиста балета Сергея Лифаря. Он-то и привел первый раз Юла и Веру в ресторан, где пели цыгане.