рке. Аккомпанировали ему великолепный гитарист Костя Казанский и мой товарищ мультиинструменталист Лев Забежинский, он выступал с сольным номером игры на балалайке, а потом вставал за контрабас.
Не вся публика была готова воспринимать самобытное искусство Димитриевича. Из зала раздавались бестактные выкрики: “Спой “Аидише мама”, “Очи черные” давай!”
Было видно, что Алеша устал и простужен, но он без раздражения, очень тихим голосом, с улыбкой отвечал: “Этих песен нет в моем репертуаре”…»[29]
Димитриевич и контрабасист Лев Забежинский. Нью-Йорк, 1984
Вернувшись в Париж, Димитриевич продолжил выступать в «Распутине». Но время неумолимо. Вспоминают, что за полгода до кончины он исполнил романс «Пора собирать чемоданчик» и, закончив петь, задумчиво повторил строчку вслух.
Он работал, можно сказать, до самой смерти. За месяц до его кончины врач предупредил Алешу, что не надо петь, совсем плохо с легкими. Даже если бы он не курил, он все равно в ресторанах вдыхал этот ужасный дым, от этого, думаю, и заболел. Я чувствовала, что муж уходит. 12 января он вернулся домой и сказал, что больше не пойдет петь. А в тот день – 21 января – он собирался крестить сына своего друга Чиковани – маленького Сандрика. Но когда пришла пора выезжать, сказал, что ему нехорошо. «Наверное, я заболел». Решили подождать немного. Он прилег и через некоторое время умер, в своей постели. Не смог дышать и задохнулся. В последний момент, задыхаясь, улыбнулся и произнес: «Мама». Он как бы увидел свою мать. Когда я рассказала это его племяннице, дочери Вали, та сказала: «Алеша нашел всю свою семью. Сейчас они будут праздновать»…[30]
Алексей Иванович Димитриевич умер 21 января 1986 года. Похоронили его на русском кладбище в Париже, известном всему миру Сент-Женевьев-де-Буа.
«Над могилой не пели. Только играли. Холодно было», – вспоминала участница траурной церемонии Наталия Медведева.
Прошли годы… Больше четверти века нет с нами артиста, но его искусство живет. В середине девяностых замечательный музыкант Николай Иванович Эрденко (1945–2005) записал пластинку-трибьют и снял документальный фильм «Цыган Алеша», который, несмотря на то что туда не попали кадры с видеозаписью выступлений Димитриевича (тогда их еще не отыскали коллекционеры), остается, на мой взгляд, лучшей работой о Легенде.
В 2000-е было снято еще несколько картин: одна – телеканалом «Культура», а две другие – автором этих строк.
В 2010 году в рамках передачи «Старая пластинка» («Шансон-ТВ») было записано три 15-минутные программы, а в 2012 году для канала «Ля-минор» я снял большой 39-минутный фильм «Памяти Алеши Димитриевича». Все вышеперечисленные работы можно легко отыскать в Интернете.
Что остается добавить? В образе цыганского певца сегодня работают Александр Ф. Скляр, записавший вместе с группой «Братья Жемчужные» своего рода пластинку-посвящение под названием «Цыганский рок-н-ролл», и его друг музыкант Гарик Сукачев.
В последние годы на разных лейблах вышел десяток переизданий пластинок Димитриевичей. Лучшим, по общему мнению, стал хорошо оформленный, с многостраничным буклетом диск компании «Русский стиль». В магазинах его отыскать трудно, а на «Горбушке» еще есть.
Так что живы и песни Алеши, и его уникальный образ. И, дай бог, будет жить еще очень-очень долго.
Жил один скрипач…
«Незабываемая скрипка – она шептала, она пела, говорила, а какое пианиссимо… Под струны он клал водочную рюмку… Незабываемо…»
В дореволюционной России пользовался большой популярностью скрипач Жан Гулеско (1877–1953), ставший после переезда из Бухареста в Петербург Иваном Тимофеевичем Гулеско. Судя по всему, происходил музы кант из семьи румынских цыган. Наряду с Варей Паниной и другими премьерами сцены он был одним из любимцев Николая Второго.
В дневнике самодержца за 1917 года есть примечательная запись: «5-го февраля. Воскресенье. Очень холодный ясный день… Были у обедни. Завтракал и обедал Сандро (деж.)…Погулял с Марией и Анастасией. В 9 час. пошли на ту сторону и послушали оркестр Гулеско. Румыны играли отлично. Разошлись в полночь».
В книге «Распутин и евреи» Арон Симанович пишет: «Николай II был сторонником строгого абсолютизма, но его сильно стеснял обязательный для него как монарха придворный этикет. Он охотно обходил его. Для него было большим удовольствием разговаривать с завсегдатаями петербургских увеселительных домов, которые не всегда вели себя с ним подобающе. Я не хочу здесь рассказывать подробности, но могу только заметить, что царю очень нравился румын Гулеско. Главной причиной этому было то, что он сочинил песенку, в которой распевалось про офицеров царского конвоя, забывших в публичном доме уплатить по счету. Песенка кончалась припевом: “Отдай мне мои три рубля”, и царь по поводу этой песенки много смеялся…»
В книге Н. В. Вороновича «Потонувший мир» находим описание полкового праздника Казанского пехотного полка, который по традиции почтил своим присутствием император Николай II:
Еще задолго до праздника начинались совещания командира полка со старшими офицерами…Надо было обсудить с буфетчиком, какие горячие и холодные закуски сервировать к обеду, первому и второму ужину; проверить состояние погреба, вычистить запасное столовое серебро, сговориться с румынским оркестром Гулеско и цыганами, которые должны были увеселять гостей между обедом и ужином. В эскадронах заготовлялись перцовка и другие настойки, а также пиво, которое целыми ящиками свозилось в эскадронные цейхгаузы. Кашеварам было приказа но, кроме положенных обеда и ужина, приготовить обильный второй ужин…Государь никогда не пил дорогого французского шампанского, и, следуя его примеру, в офицерских собраниях на всех торжественных обедах подавалось русское шампанское “Абрау Дюрсо”. Перед десертом в столовой появились управляемые вахмистром Степаном Ивановичем Гейченко полковые песенники. Государь любил народные и солдатские песни, а Гейченко знал, какие из них особенно нравились царю…Долго еще сидел за столом государь, слушая русские народные песни, которые он так любил. Наконец, он поблагодарил и отпустил песенников и по приглашению старшего полковника перешел в гостиную. Здесь гостям был предложен концерт румынского оркестра Гулеско и знаменитого хора цыган из Новой деревни…
Оркестр Жана Гулеско. Фото из книги К. Казанского Cabaret russe
Оркестр Гулеско был частым гостем залов дворянских собраний, фешенебельных ресторанов и открытых летних эстрад столичных театров.
27 февраля 1911 года «Петербургский листок» писал:
«Вчера было несколько вечеров и балов, из которых самый грандиозный у князя и княгини Орловых. Около полуночи залы и гостиные, убранные со всей роскошью старинного барства, дома-особняка, принадлежащего князю Орлову, наполнились многочисленными приглашенными, которых было несколько сот. Начался вечер с изысканного ужина на многочисленных столах, роскошно сервированного в нескольких залах. Во время ужина играл румынский оркестр Гулеско. После ужина начались затянувшиеся почти до утра танцы, под звуки того же оркестра. Танцами дирижировал с большим entmen штабс-ротм. конного полка барон Мейендорф. Гостей принимали с обычным радушием хозяева, свиты генерал кн. В. Н. Орлов и княгиня О. К. Орлова (рожденная княжна Белосельская-Белозерская) с сыном, юным князем Н. В. Орловым».
В канун революции, в январе 1917-го, у Ивана Тимофеевича родилась дочь, которую назвали Лидией. Ей, как и отцу, тоже было суждено связать свою жизнь с музыкой. В годы революционной смуты, спасаясь от большевиков, Гулеско вместе с родными пополнил ряды изгнанников. Бежать из «красной» России помог ему давний поклонник казачий генерал Андрей Григорьевич Шкуро. По прибытии известного музыканта тут же пригласили в один из многочисленных клубов, открытых ловкими соотечественниками на берегах Босфора. Александр Николаевич Вертинский упоминал в мемуарах:
В фешенебельном игорном доме, открытом предприимчивым одесситом Сергеем Альдбрандтом, выступал Жан Гулеско, знаменитый скрипач-румын, игравший в свое время у Донона и у Кюба, любимец петербургской кутящей публики. Было одно желание – забыться. Забыться во что бы то ни стало. Сперва играли в баккара, потом ужинали, потом пили «шам-питр». Собирались мужскими компаниями по нескольку человек и кутили, вспоминая старый Петербург.
– Жан, нашу Конногвардейскую!
Гулеско знал наизусть все «чарочки» всех полков. Раздувая свои цыганские, страстные ноздри, он подходил к столу.
– Гулеско, наш Егерский! Ну-ка!..
– Встать! Господа офицеры!
Вставали. Пили. Требовали «Боже, царя храни».
Гулеско играл, сверкая белками цыганских глаз, и как-то особенно ловко подхватывал на лету и перекладывал в карман брошенные десятки…
Василий Шульгин в книге мемуаров вспоминал зазывные афиши, развешанные по самой русской улице турецкой столицы Пера:
«Дамы и господа! Pele-Mele – театр-ресторан. IV цикл. Беспрерывное веселье. Новая программа. Все оригинально. Кабаре неожиданностей. Уголок Востока. Бар Америкэн. Исключительный успех “Три аршина морали” (цензурованная нагота) Юрий Морфесси. Цыганские и русские песни – Анна Степовая. Песенки мистера Алли: Юлия Герман. Итальянский ансамбль и т. д. Два оркестра. Конферансье мистер Алли. Съезд к 5 часам вечера. Оркестр Жана Гулеско. Цены умеренные. Вход бесплатный».
К 1922 году русские стали покидать Константинополь. Отправился в путь и Гулеско. Сначала в Германию. Актриса Варвара Кострова вспоминала: