И хотя мужчины все еще оглядываются ей вслед, когда она на неизменных шпильках идет своей танцующей походкой по Столешникову, она понимает, что былая слава осталась в прошлом. В 1972 году Ляля окончательно уходит из театра.
Последнее десятилетие ее жизни оказывается очень непростым периодом для нее.
Коллега Ляли замечательный артист Петр Деметр вспоминает в мемуарах:
Я учился в студии при нашем театре вместе с сыном Надежды Сергеевны Алексеем. Высокий, статный, такой русский богатырь, очень похожий на отца – Николая Павловича Хмелева. Жили они рядом с театром – на Козицком, и поэтому я частенько бывал у них в доме. Ляля любила молодежь и была гостеприимной хозяйкой. Надежду Сергеевну к этому времени благополучно проводили, чуть было не сказал «выпроводили», на пенсию, и жила она несколько замкнуто и, видимо, бедно. Я это понял, когда в очередной приход, поздоровавшись, я несколько игриво, как бы вторя хозяйке, спросил: – Ну что, попьем чайку?
– Да попили бы, да что-то «чай-жидок – хозяин-русский», да и сахарку не припасла, – шутила Ляля, проходя в гостиную. Я как бы невзначай шагнул на кухню. Холодильник был, увы, пуст. Мы попили чайку.
– А теперь и закусить можно! – Ляля достала помятую пачку «Беломора». Папироса в пачке была одна, и я вызвался сбегать к «Елисееву», поскольку этот чудо-гастроном находился напротив ее дома. Все деньги, которые у меня были, а мы в этот день получили стипендию, я потратил на какие-то продукты, и, вернувшись в дом, незаметно попрятал в холодильник (если бы Ляля это увидела, мне бы точно не поздоровилось!).
Я был удручен и дома рассказал эту историю Розе. Несколько минут понадобилось Розе, чтобы принять решение. Она вдруг встала, решительно надела на себя хорьковую шубу (наше богатство) и решительно сказала:
– Пойдем!
– Куда?
– К министру!
…Роза никак не могла справиться с очень тяжелой, скорее всего, дубовой дверью министерства. Я толкнул дверь плечом, и перед нами вырос, сверкая золотом на солнце, красавец швейцар:
– Вы к кому, молодые люди?
– Здравствуй, мой генерал! Здравствуй, мой ласковый! А мы к министру, – сверкая всеми тридцатью двумя жемчужинками, улыбнулась Роза и стремительно двинулась к лифту.
Я за ней, а «генерал», совершенно обалдевший, смотрел нам вслед. Мы поднялись на шестой этаж и очутились перед дверью с табличкой: «Министр культуры СССР. Демичев Петр Нилович». Женщина, видимо, референт министра, посмотрела на нас через очки в золотой оправе взглядом, не предвещавшим ничего хорошего:
– Вы по какому вопросу?
– Нам, моя золотая, к министру очень надо, срочно! – выступила вперед Роза.
– К министру нельзя! Существует определенный порядок. Вы должны…
– Как это нельзя, хасиям! Ходоки к Ленину ходили, а мне нельзя? Видимо, на наше счастье, дверь кабинета приоткрылась и вышел высокий, стройный, седовласый мужчина. Он какое-то время с любопытством смотрел на Розу и, улыбнувшись, спросил: – Вы кто?
– Я тебя знаю, ты – министр, а ты меня не знаешь? А я – твоя артистка! Цыганка я – Роза Джелакаева. Министр, мой золотой, должен знать своих артистов! Что же мы на пороге? В ногах правды нету!
Петру Ниловичу не оставалось ничего другого, как распахнуть дверь, жестом приглашая нас в кабинет (все это время я стоял столбом, хлопая ресницами, не проронив ни слова, даже не предполагая, чем все это может закончиться).
Роза заговорила очень громко и быстро, не давая никому и слова сказать.
– Ты Лялю Черную знаешь? Она цыганка, она красавица! Поет, танцует. Кино «Последний табор» видел? Ей же равных нету! Она на пенсии с голоду пухнет! Мы ее с собой на концерты берем, так у нее нету этой… как ее?.. тарификации! Не заслужила! Пять рублей заплатили… Золотой мой, в церковь пойду, свечку за твое здоровье поставлю… Помоги, красавчик! От всех цыган прошу! – Роза разрыдалась, тушь растеклась по ресницам, оставляя черные струйки на щеках. Перед нами стояла героиня спектакля «Девчонка из табора», которую с блеском играла Роза в театре «Ромэн». В этот же день заслуженная артистка республики Ляля Черная получила самую высокую разовую концертную ставку – 38 рублей (для сравнения: Л. Г. Зыкина и И. Д. Кобзон имели ставку 25 рублей).
Ляля Черная. Кадр из фильма «Последний табор». 1935. Режиссеры Е. Шнейдер, М. Гольдблат
С этого и до самого своего последнего дня Ляля Черная выступала в наших концертах. Я подъезжал за ней в Козицкий на своей желтенькой «копеечке», а она, как правило, уже ждала возле чугунных ворот своего дома – маленькая, забавная, с желтым чемоданчиком (он хранится у меня до сих пор) и обязательно с папироской во рту. К моему великому огорчению, я познакомился с Надеждой Сергеевной, «когда весна ее уж миновала», и мог судить о ее умопомрачительной красоте лишь по изумительным портретам выдающихся мастеров кисти да тем «виршам», которые посвящали ей поэты:
Как цыганка поет – передать невозможно,
да и есть ли на свете такие слова!
То с надрывной тоской, то легко, то тревожно,
то с отчаяньем вдруг, так что с плеч голова!
Ляля Черная, которая одним взглядом колдовских, лукавых, черных глаз приговаривала мужчин к страданиям и мукам, к страсти и блаженству! Красавица Ляля, которой судьба позволила выбирать между Н. П. Хмелевым и М. М. Яншиным, а он даже после развода нянчил сына Хмелева и Ляли Черной, чтобы просто иметь возможность видеть свою возлюбленную. Наша Ляля, Надежда Сергеевна, и сегодня была хороша! При разговоре брови изгибались дугой, а глаза блестели жарким, знойным маревом:
– Замахал ты своими концертами, – ворчала Ляля. – У меня голова болит, мне на свалку пора, а ты – на концерт!
– Надежда Сергеевна, народ ждет!
– Ничего, подождет!
– Там Демичев будет!
– А он меня знает?
– Тебя весь мир знает!
Заслуженный артист России Петр Деметр
Какой-то подобный диалог присутствовал всегда, перед каждым концертом. Наши коллеги-артисты поговаривали, видимо, по доброте душевной, что Петя с Розой сами уже ничего не могут, поэтому и таскают с собой бабушку Лялю.
– Собака лает – ветер носит, – незлобно парировала Роза.
Она понимала, что такая артистка, как Ляля, не может жить и дышать без сцены…
Широко известный в 60–70-х годах в среде столичного бомонда подпольный исполнитель хулиганских песен, сибарит и плейбой Костя Беляев (1934–2009) вспоминал, что снимал в 1974–1975 гг. комнату в квартире Ляли Черной в Козицком переулке. «Бывало, к ней приходили ее друзья – актеры, художники, музыканты, – и мы гуляли, гуляли… Пели и пили до утра…» – ностальгировал шансонье.
Ляля Черная в роли старой цыганки в фильме «Табор уходит в небо». 1976
Начиная с 1973 года, после тридцатилетнего перерыва, Ляля возвращается в кинематограф. Она снимается в небольших ролях в картинах «Огонь» (1973), «Белый круг» (1974), «Вкус халвы» (1975), «Табор уходит в небо» (1976), «Расколотое небо» (1979), «Краткое наставление в любви» (1982). Невзирая на возраст, изредка она еще выступает с концертами.
«Улыбки Эрмитажа» – так назывался уникальный спектакль, который несколько сезонов шел в театре сада «Эрмитаж». Это представление было уникальным прежде всего по составу: Утесов, Шульженко, Райкин, Федорова, Русланова, Мартинсон… Зритель буквально ломился на концерты, чтобы успеть насладиться своими кумирами. Почему успеть? В новом сезоне не стало Утесова, затем ушла Зоя Федорова…
Н. Н. Рыкунин, постановщик спектакля, обратился ко мне с предложением придумать номер, в котором будут выступать Р. Джелакаева, П. Деметр и Ляля Черная. Это была моя первая в жизни режиссерская проба.
Рыкунин дал задание: передача эстафеты – смена поколений. Я воспринял все буквально. Задал себе вопрос: чем прежде всего знаменита Ляля? Кинофильмом «Последний табор». Значит, должна прозвучать ее песня «Бродяга» из этого фильма. Какая самая значительная роль Надежды Сергеевны на театре? Грушенька (по Лескову). Это надо использовать! Я позволю себе предложить вашему вниманию этот номер.
Музыканты начинали за кулисами играть песню «Бродяга». Под шквал аплодисментов появлялась Ляля Черная. Она шла по центральному проходу зрительного зала и пела: «Ой, расскажи, расскажи, бродяга…» Зрительный зал ревел от восторга и забрасывал ее цветами. Ляля поднималась на сцену, а я, до того скромно стоявший в кулисе, накидывал ей на плечи шаль и обращался со словами Голована (героя «Очарованного странника» и «Грушеньки»):
– Все-то у тебя есть, красавица, и красные «косачи» (указывая на красные цветы у нее в руках), и синие «утицы» (подаренный кем-то букет незабудок), а вот «белых лебедей-то» и нету, – и я преподносил Ляле-Грушеньке букет белых хризантем. – Не ты ли землю и небо сотворила?! Краса, природы совершенство! Пройдись, лебедушка.
И Ляля медленно начинала танцевать «Цыганскую венгерку». На сцене стояла старая, круглая афишная тумба (москвичи помнят такие), на которой, меняя друг друга, появлялись афиши-плакаты выступающих на сцене артистов. Ляля, постепенно набирая темп, дотанцовывала до этой тумбы. Музыка продолжала набирать темп, и из-за тумбы в танце выбегала Роза, успев воткнуть в волосы Лялин цветочек и накинув на плечи Лялину шаль, которая только что была в руках у цыганской «легенды». Потом мы вместе пели цыганские песни, а Роза танцевала «Сарэ патря». Вот таким номером несколько летних сезонов мы работали в этом уникальном шоу.
Свой последний в жизни концерт Ляля Черная вместе с нами играла в «Эрмитаже», ей стало плохо. Она, задыхаясь, принимала свой «тэофедрин». Я вызвал «скорую», ее увезли в больницу, где она вскоре и умерла. Мы с Розой были в это время на гастролях. Позвонила Женя Якулова (жена нашего «Паганини» – А. Якулова), которая тогда работала референтом зам. министра культуры Флярковского.