еты и ключи от секретов. Никому не было дела до уголка с тетрадями, ручками и чернильницей. Моё место, только моё.
Я достаю чистый лист и заправляю одну из ручек. Мне очень хочется сейчас, здесь, дать библиотеке что-то своё, что-то особенное. Но я не поэт и не писатель, не хронист и не тайнокнижник. Я бессмысленно вывожу имя и фамилию: Liliana Horvat. Получается красиво, не зря нас муштровали в лицее… Я бы могла описать тайну цыганской магии. Кто, кроме меня, мог бы это сделать? Цыгане не пишут магических книг. Маги ничего не понимают в цыганах.
Но некоторые тайны должны оставаться тайнами. Не говори грабителю с пистолетом, что у тебя есть нож и в каком он кармане. Наш народ слишком беззащитен перед империями и государственными аппаратами, чтобы не оставлять ему маленького преимущества. Я ещё раз вывожу своё имя, аккуратно надеваю на ручку колпачок и ставлю её на место.
— Она здесь!
Голос сиротки Рац настолько не подходит библиотеке, что я почти покрываюсь крапивницей.
Не говоря уже о том, что у меня сердце ухает куда-то в живот.
***
Говорят, что одна мать прокляла своих детей. Они бы умерли, но их забрал себе леший. Один ребёнок стал лешим, а другой — святым. Никто не помнит, как его зовут. Но, если пришла крайняя беда, ночью накрывают стол, зажигают свечку и молятся: «Помоги нам, святой цыган!» Угощение — для святого, потому что негоже, чтобы один цыган зазвал другого и не предложил еды.
***
— Вот на этом месте, — Кристо показывает на узкую площадку возле двери библиотеки. — Твоя мать держала Лиляну за волосы и собиралась перерезать ей горло. Лиляна только что упала с лестницы и не могла пошевелиться. У неё вся голова была в крови.
Белёсые брови напряжённо сведены, между ними — две короткие складки.
Он не очень хочет рассказывать дальше. Я пока не тороплю. Но сказать всё ему придётся. Таково было условие. В конце концов, именно он стал меня упрекать, именно он заговорил о доверии. И согласился, когда я предложила просто разрубить наш гордиев узел. Каждому сказать правду, которую давно было пора сказать. Сначала Кристо. Потом Катарина — просто чтобы потянуть время.
Потом я.
— Да, вся в крови, а я дрался с мёртвым жрецом. Здоровенный такой был…
— А Лиляна? Она не могла пошевелиться. Как же тогда умерла моя мать?
— Адомас. Посвящённый. Он метнул ей в спину вилы.
— То есть, какой-то поляк…
— Литовец, — бормочу я.
— Литовец убил мою мать, а все зачем-то говорят, что это сделала Лиляна, — Катарина разводит руками, словно пытаясь самым буквальным образом ухватить мысль. — А почему правду надо было скрывать от меня?! Я уж, казалось бы, допущена ко всем дворцовым секретам, почему, когда я вела себя как малолетняя дура, никто не сказал мне, что я зря раз за разом подставляю Лиляну?!
— Всё-таки подставляла, — я торжествующе смотрю на Кристо. — Ладно, она расскажет об этом в свою очередь. Ты продолжай. Катарина задала очень важный и интересный вопрос. В конце концов, ты сам хотел сказать всё, ещё тогда, дома.
Кристо передёргивает плечами и глубже засовывает руки в карманы кожаной куртки на меху. Кажется, на волчьем.
— Я спустился и отрубил ей голову. То есть, сначала я зарубил того мертвеца. А потом… облегчил её мучения.
— Как?
— Отрубил ей голову саблей.
— Голову, — повторяет Катарина. Кажется, именно таких подробностей она не ожидала. — А куда ты её дел?!.
— Ну… Закопал.
— Без отпевания?! — руки сиротки распахиваются ещё шире. Слишком большое знание, верно, крошка?
— Ну, она уже была жрицей, и я подумал, что, наверное… Что их нельзя отпевать, это же язычество и… Мы её закопали. С Адомасом. В огороде. Она была жрицей именно… местного идола. Кто бы он ни был.
Катарина смотрит на Кристо во все глаза, и я замечаю, что она без линз: глаза у них сейчас совсем одинаковые, яростно-голубые даже в таком тусклом свете. Только у Кристо из-за насупленных бровей кажутся немного темнее.
— Всё, — после паузы говорит «волк».
— Не всё, — я поднимаю руку, как в школе. — Теперь то, что секрет для меня. Есть такой.
— А, — помолчав, говорит Кристо. — Этот. Я думал, ты уже догадалась.
— Мне надо, чтобы сказал ты.
— Я попросил тебя. Я выкупил своим… служением твою честь.
— Он сейчас о чём? — уточняет Ринка. Её руки по прежнему разведены.
— Кристо согласился дать присягу императору… и привязать себя узами крови… в обмен на то, что Батори откажется от меня. Не сделает своей любовницей. Как бы я сама этого ни хотела.
— Ты хотела стать, э, любовницей вампира?
— Первая любовь бывает очень странной штукой.
— О, да, — с чувством произносит сиротка. — И, раз уж мы об этом заговорили, я люблю Кристо.
— Кристо?!
— Что?! — наши восклицания сливаются.
— Да, а что такое? И, знаешь что, раз уж вы разводитесь, я не прочь быть его следующей женой. Я уж точно подхожу ему больше тебя. Я не исчезаю неизвестно куда, не обжимаюсь с посторонними мужиками и могу родить ему ребёнка.
— Стоп, подожди, — я хватаюсь за голову. Иначе она просто разлетится. — Я не обжимаюсь… Он же твой брат!.. И с чего ты взяла, что мы разводимся?! Кристо, я ни с кем не обжимаюсь!
— Да я сама видела, как ты сидела у чёртова Хуньяди на коленях. Я подглядывала!
— Кристо, всё было не так, как выглядело!
— Расскажешь, когда будет твоя очередь. Сейчас очередь Ринки.
— Она сидела на коленях у императора, он её обнимал, я сама видела!
— Это неважно. Повтори. Ты думаешь, что я на тебе женюсь?
— А почему нет? Сто лет назад много кто женился на троюродных сёстрах. И ничего! Слушай, у нас же с тобой здорово ладится. И я могу родить ребёнка!
— Ты что, думаешь, я развожусь с Лиляной, потому что мы с ней не можем рожать детей? Ринка, дело совсем не в этом. И вообще, если я развожусь, это не значит, что немедленно женюсь на ком-то ещё. Тем более… ты же девчонка совсем!
— Ты со мной разводишься?!.
Пока мы смотрим друг на друга, в башне успевает утихнуть эхо.
— Я, наверное, должен был сказать, когда была моя очередь…
— Да, наверное.
Ты же всё равно знала, Лиляна. Всё равно знала, что так будет.
— Ребята, знаете что… Спустимся в кухню. Выпьем кофе, прежде чем продолжить. Ладно?
Лестница гудит под нашими шагами; гул заполняет всю башню.
В кухне пусто. Печь — как обычно — тёплая. Я неловко раздуваю угли, пока не занимаются подложенные щепки. Пристраиваю сразу две джезвы с кофе. Одна старая, медная, чеканная, с какой-то жанровой картинкой на боку, а другая — эмалированная, в голубых незабудках.
— Не глядите, садитесь… гости дорогие, — как можно небрежней говорю я. Кристо с сироткой опускаются на стулья так резко, будто их толкнули. Я подкидываю ещё несколько щепок и решаюсь.
— Ринка, ты не просто так перестала на меня злиться. Кристо… Ладно, тебе потом. Катарина, ты помнишь, как ты увидела у меня в руке локон матери и рассвирепела?
— Ну… А что? Это были не её волосы? Ты тогда соврала?
— Нет, отчего же. Локон Люции Шерифович. Когда ты пыталась вытянуть его из моей руки, тебе на пальцы соскользнул мой браслет. В результате ты продёрнула локон сквозь него. Подожди…
Щепки прогорают очень быстро, но в ящике для дров, кроме них, ничего нет, так что я быстро засовываю в гаснущий огонь ещё несколько.
— И что?
— Ничего. Ты выполнила ритуал. Разорвала узы крови. Вот почему ты больше не кипишь. Теперь ты, Кристо…
— Но я же ничего не почувствовала! — прямо кричит сиротка.
— Ну, это вроде того как стать взрослой. Тебе выдают паспорт и говорят «поздравляю». А ты не чувствуешь ни-че-го.
— Может быть, эта штука просто не сработала?
— Тебе только что сказали, что единственный, наверное, человек, которому ты доверяешь на сто процентов…
— Не единственный.
— …убил твою мать. И как? Обрушилось небо? Кстати, Кристо, я думаю, ты тоже ничего не почувствовал. Тем более что, когда я разрывала твою связь с императором, ты спал.
Вот это, надо сказать, было непросто. Мне удавалось сделать или так, чтобы Кристо рефлекторно сжал локон Батори, или так, чтобы его пальцы прошли сквозь браслет. Один раз муж почти проснулся, и пришлось прерваться. Всё же в конце концов мне удалось.
— С тех пор ты ел его кровь только раз или два. Так что магия крови на тебя больше не действует. Можешь спокойно его ненавидеть… Пока что. Ненавидишь?
Кристо пожимает плечами.
— Мне кажется, я никогда не относился к нему спокойно.
— Именно кажется. Впрочем, может быть, ты уже просто привык к нему.
Кофе, наконец, закипает, и я быстро разливаю его по кружкам.
— Сахара нет, есть немного овсяного печенья. Хотите?
Кристо с Риной дружно мотают головами. Я устраиваюсь на свободный стул и всматриваюсь в свою кружку. Кофе пахнет одуряюще. С утра мне пришлось вставать без него, утомительно долго отлёживаясь в постели, пока силы не вернулись.
— А ты? Свои узы ты тоже порвала? — даже не видя лица Кристо, я точно знаю, что он опять свёл брови. Эта привычка у него появилась, кажется, недавно.
— Нет, — рассеянно говорю я. В голове у меня сейчас совсем не Батори. Я готовлюсь выложить самое главное и соображаю, как бы сделать так, чтобы после признания «волки» не выволокли меня из замка за руки и ноги.
— Почему?
— Потому что тогда я потеряю… луну, — я касаюсь пальцами ожерелья на шее. — А Батори потеряет силу, и страну ждёт новый вампирский передел. Империя развалится сразу, как Ловаш будет убит; а желающих убить его полно. Мы слишком отвыкли жить все вместе. И война была слишком недавно… Пруссия и Австрия попытаются взять реванш, а жрецы — расширить территории влияния. В общем, я не вижу причин разрывать узы. Да уже и не смогу. Браслет утерян.
— Нет, я подобрала его с пола, когда ты упала в обморок, — говорит Катарина. — Там, в подвале. Он дома лежит, в твоей шкатулке. Так что, знаешь, когда Янош Хуньяди Третий начнёт и в самом деле с ума сходить, можно быстренько всё провернуть. Чтобы мне не убивать и тебя заодно.