до уехать! Я не шучу!
– А мне действительно надо доделывать фильм! Если ты уедешь – ты уволен! И я тоже не шучу!
– Хорошо. Увольняйте. – Федор без лишних слов развернулся и направился к комнате, у открытой двери которой его ждали, прислушиваясь к диалогу, друзья.
– Уже уволил! – рявкнул ему вслед Михалыч и в подтверждение грохнул дверью.
– Федь, ты чего? – Макс выразительно покрутил у виска. – Ну, придумал бы что-нибудь. Зачем увольняться?
– Не пропаду, – буркнул Федор, протискиваясь мимо друзей, уселся на лежанку и взял лежавший на краю стола дневник. – Но у нас есть целая ночь, чтобы узнать, чем закончилась история генерала. Впрочем, я и так знаю… но…
– Но до утра далеко, и делать нечего… – закончил за него Кир.
– Точно! – Федя утащил с блюда булочку и впился в нее зубами. – Может, хоть приблизительно выясним, где вам искать клад.
– Вам? – нахмурился Петр. – А ты с нами не пойдешь? До утра еще вся ночь!
– Заманчиво… – Федор бросил взгляд на пакеты из местного сельмага, доверху набитые веревками и фонариками. – Можно, только если позже. После полуночи. Тогда даже самые стойкие уже уснут.
– Типа Пальцапупы? – усмехнулся Макс.
– Михалыч не в счет! Альбина к тому времени из него все соки высосет, – отмахнулся Федя, открыл дневник в самом конце и замолчал, разбирая убористый почерк генерала Русалова.
– Ладно. Вечер литературного чтения – тоже неплохо! – хмыкнул Кир, усаживаясь рядом с Федором.
– А я слышал, что если читать дневник мертвеца, представляя образы, то можно попасть в прошлое и узнать то, что скрыто! – зловеще пробасил Макс, тоже плюхаясь на лежанку.
– Федь, не томи! Читай уже! – Петр заставил Федю очнуться от засасывающего его, словно в топь, прошлого. Тот помолчал и заговорил…
«Марья вздрогнула и отпрянула от окна, словно с улицы ее кто-то испугал. Мгновение она смотрела на меня, а потом снова бросила быстрый взгляд сквозь забранное решеткой оконце. Мне вдруг показалось, что взгляд ее вспыхнул радостью, в синих глазах заблестели яркие всполохи, но они быстро потухли. Я подошел ближе и привлек дочку к себе. Она, совсем как в детстве, обхватила меня ручонками и прижалась всем телом, словно искала защиты.
– Папенька, мне страшно. Я сейчас внизу, у входа в монастырь, Алешу видела.
Она подняла голову и посмотрела на меня с надеждой.
– Ангел мой, – поспешил успокоить я, – Алешенька дома, спит в кроватке. С ним нянька. Не волнуйся. А хочешь, сейчас же домой отправимся?
– Вы не поняли, папенька. Я не о сыне сейчас говорила.
Она снова спрятала лицо и прижалась ко мне еще сильнее. У меня не находилось слов. Да и пустые были бы все слова сейчас. Ничем они Марье не помогут, только душу растеребят. Алексея убили, а с того света никто не возвращается.
– Тебе показалось, родная. Может, кто из работников там был? – Я и сам понимал, что говорю вздор, но смолчать было бы хуже.
– Монастырь достроен, и рабочих здесь нет, вы же знаете. А Алешу я видела совсем как вас сейчас. Только он был другой какой-то. Одет странно, в какую-то яркую клетчатую рубаху и штаны смешные – светло-голубые. А волосы у него коротко стриженные и темнее, чем были. Но это был он! Я ведь помню, каким был мой Алешенька.
На всякий случай я выглянул в окно, но во дворе никого не было. Сгущались сумерки, и Марье вполне мог привидеться кто угодно, а разум сам дорисовал картинку. По Алексею она тосковала страшно и много раз говорила мне, что чувствует себя предательницей, каждую ночь с нелюбимым ложась в постель. Но я знал, что ложь это все! Подслушал как-то ее разговор с подругой Аннушкой. Ей Марья доверяла даже те секреты, которые мне рассказать не могла. Но этот секрет был мне в утешение:
«Аннушка, мне Евгений противнее жабы. Так и чувствую запах болота, когда он рядом. Хоть он духами себя поливает, а запах этот ничем не перебить. Каждую ночь лежу, глаз сомкнуть не могу, все кажется, вот-вот сейчас он до меня дотронется, и увижу я у него между пальцами перепонки да бородавки по всему телу мерзкие.
– Подожди-ка, он что же, до сих пор тебя не коснулся даже?
Марья замолчала и, стыдливо запинаясь, ответила:
– Только тогда, на балу, поцеловал в шею, и все. Только ты не говори никому, он мне муж все-таки. Бабушка скандал мне устроит. Посчитает, что это я его отталкиваю. Может, и оттолкнула бы, да только муженек мне повода не дает!
Девушки рассмеялись, а затем послышался голосок Анны:
– Но как же так? Неужели он на тебе из-за богатств женился, а сам пассию на стороне завел?
– Да я только рада этому, милая подружка. Порой хочется Алешеньку забрать и сбежать из дома. Куда глаза глядят! Хоть в лесу жить, лишь бы не с ним. Только о папеньке пекусь. Пропадет он без меня…»
Вот с того самого разговора я весь извелся. Захотелось мне вывести этого проходимца на чистую воду. А коль и впрямь дочке моей изменяет, выгнать как собаку безродную! Да только как узнать? Весь последний год Марья почти жила в монастыре. Домом его считала, и не мудрено! Монастырь на ее глазах вырос.
– Что с вами, папенька? Вы бледны и кулаки сжали так, словно злоба вдруг нахлынула. – Марья отвлекла меня от воспоминаний и сама о видении своем позабыла.
– Ничего, Марьюшка. Не бойся за меня, моя хорошая. Просто что-то сердце щемит, сейчас пройдет все.
– Пойдемте тогда в трапезную, папенька, – в голосе ее зазвучали тревожные нотки, – Павел чаю заварит с листом смородиновым.
По крутой лестнице мы спустились на первый этаж и по длинному мрачному коридору прошли в трапезную. Шаги наши гулко отзывались эхом. Иногда казалось, что кто-то идет позади. Я даже оглянулся несколько раз, но так никого и не увидел.
Дверь в трапезную была приоткрыта, и оттуда слышались голоса. Один принадлежал Павлу, второй был женским.
– Я благодарна вам, святой отец. Мы с сестрами считаем за честь поселиться в этом монастыре.
– Вот и славно, а теперь ступайте. Буду ждать вас в начале месяца.
В дверях мы едва не столкнулись с монахиней. Не поднимая глаз, она коротко поклонилась нам с Марьей и тенью проскользнула мимо.
– Павел, о чем ты сейчас говорил с этой женщиной? – Я прошел и сел за дубовый стол, на котором стоял кувшин с молоком и блюдо, накрытое белой тряпицей.
– Как же, Силантий Матвеевич, – Павел отодвинул стул для Марьи, – мы ведь с вами обсуждали это на прошлой неделе. Монастырь не должен пустовать. Сюда скоро прибудут сестры из столицы.
Мария слушала наш разговор молча, не вмешивалась и между делом накручивала на палец короткие белокурые прядки. Со дня свадьбы она больше не носила красивых платьев, одевалась в мешковатые серые или черные хламиды. Волосы ее теперь всегда были коротко острижены.
– И когда же они прибывают?
– Скоро, Силантий Матвеевич.
– Павел, – неожиданно заговорила Марья, – я бы хотела забрать чертежи монастыря. Можно?
– Конечно, Мария Силантьевна. Тем более архитектор любезно копии предоставил.
– На что тебе чертежи? – удивился я.
– Считайте это моей прихотью, папенька. – Она ласково мне улыбнулась и спросила: – Вам уже лучше? Может, все же чаю выпьете?
– Все хорошо, доченька. А чаю мы и дома с тобой попьем. Ты вроде хотела Алешку на недельку в монастырь забрать.
– Да, папенька! Очень по сыночку соскучилась! Поедемте скорей!»
– Так, я что-то не сильно понял, – перебил Федора Максим. – Это сейчас что было? Ты прочитал, будто она увидела в окне убитого возлюбленного, только какого-то другого?
– Да ладно тебе! – осадил его Кир. – Ну, видения у барышни. В девятнадцатом веке это было нормальным! Читай дальше, Федь.
– Не-не-не! – Макс посмотрел на Федора. – Ты что, не понял, что прочитал? Все вы не поняли? – Он оглядел друзей и выпалил: – Она увидела нашего Федю! А он видел ее! Как такое возможно?
– В смысле увидела? – Федор нахмурился. – Этот дневник был написан в конце девятнадцатого века! Сто лет назад! Как она могла меня тогда увидеть?
– Честно? Не знаю! – Макс вскочил и, потоптавшись на маленьком пятачке комнатки, снова сел. – Но ты перечитай заново! Клетчатая яркая рубашка и голубые джинсы!
Он указал на Федю, и все уставились на него, как будто только сейчас увидели красную в черную клетку рубашку и застиранные светло-голубые джинсы.
– Может быть, здесь для ваших душ есть какой-то портал? – заговорил Петр. – Или именно здесь она увидела то, что произошло спустя сто лет?
– Ладно, дело ясное, что дело темное! – хмыкнул Макс и разрешил: – Читай дальше.
Федор поворошил волосы и уткнулся в текст. Разбирать написанное было трудно. Буквы то стирались до едва различимых черточек, то жирной вязью сливались в темное пятно.
«– Силантий Матвеевич, – заохала нянька, как только мы переступили порог поместья, – что же это творится такое? Алешенька криком заходится, а этому хоть бы хны.
Женщина в сердцах топнула ногой и указала пальцем на потолок:
– Как вы уехали, к нему сразу товарищ прибыл. Они взяли вина в погребе и в комнате заперлись. Я стучала, а меня к черту послали и сказали, что если я Лешеньку не успокою, он сам этого – она запнулась, не решаясь произнести, – «этого ублюдка пристрелит». Простите, Силантий Матвеевич, ни словечка от себя не добавила. А Евгений ваш сущий черт. Можете прогнать меня, да только плохой он человек.
Марья, охнув, кинулась в детскую, а я, стиснув зубы, направился к лестнице. Ну все! Пришло время избавиться от гнилого семени и семейство мое освободить!
Нянька то ругалась, то охала да крестилась, но следовала за мной по пятам.
Я не понял, как взлетел по лестнице (куда подагра делась?) и забарабанил в дверь: