й в кислородной маске, все они слышали звуки рыданий, доносившиеся из соседней комнаты. Человек, ради которого она была готова пожертвовать своей жизнью, ради которого она покинула родину, этот человек навсегда, безвозвратно ее покидал. В течение полувека, проведенного Фаиной в доме Цзян, муж был ее единственной опорой, и кончина его воспринималась ею как конец света — казалось, земля уходила у нее из под ног.
После смерти Цзян Цзинго Фаина стала очень замкнутой и одинокой. Она могла просидеть целый день, не обронив ни слова и не сделав и шага за порог своей комнаты. Домашние были всерьез озабочены ее здоровьем. Цзян Сяоюн говорил, что в результате длительной погруженности в себя его мать перестала проявлять интерес к визитам друзей — когда он сообщал ей, что кто-то из них собирается зайти проведать ее, она все чаще отвечала: «Поблагодари за доброту и за то, что не забывают о нас, и все». Несмотря на ее нежелание встречаться с людьми, старые друзья все же частенько навещали ее.
Но злой рок продолжал преследовать Фаину, которая, не успев еще оправиться от потери мужа, вскоре похоронила одного за другим двоих сыновей, скончавшихся от болезней в 1989 и 1991 гг. Тяжесть утрат была столь велика, что, казалось, она уже не сможет перенести новые удары судьбы, выпавшие на ее долю.
В 1992 году в сопровождении Цзян Сяоюна и его супруги Фаина совершила поездку в Сан-Франциско, чтобы встретиться с дочерью и внуками. Этот визит стал ее второй поездкой за рубеж после переезда на Тайвань (первый раз она выезжала в Америку на свадьбу Цзян Сяоу). Эти дни станут наиболее светлыми и спокойными днями ее жизни после смерти мужа. Цзян Сяоюн надеялся помочь матери хоть на время забыть тоску и горечь утрат. Свежий воздух, солнечные дни и теплые отношения с детьми действительно значительно поправили ее здоровье, но ничто так и не смогло задержать ее в Америке надолго. Фаину тянуло на Тайвань, в дом, где все напоминало ей о муже.
С распадом Советского Союза до Тайваня все чаще стали доноситься вести с далекой родины Фаины. В конце 1991 года в газете «Правда» был опубликован специальный материал с рассказом о ее судьбе; московское радио также передало специальную программу, посвященную ей.
Весной 1992 года Фаина неожиданно получила письмо от старой подруги с родины — М. С. Аникеевой. Чета Цзян дружила с ней в годы работы на Уральском машиностроительном заводе (кажется, именно с ней, судя по ее воспоминаниям, Фаина в свое время советовалась, какое платье ей надеть на ужин со Сталиным). Со времени их расставания в 1937 году, когда Фаина вместе с Цзян Цзинго покинула СССР, прошло уже больше 50 лет. Кто в то время мог предположить, что друзьям не суждено будет не только встретиться, но даже обменяться письмами. Поэтому это «письмо с родины» было поистине драгоценно. В нем, кроме слов о пятидесяти годах разлуки и тоски о друзьях, содержалось и сердечное приглашение «приехать на Север погостить». Письмо Аникеевой глубоко тронуло Фаину, которая была несказанно обрадована и утешена тем, что после долгих лет разлуки и политической изоляции старые друзья все еще помнят ее и скучают по ней. Теплые письма, подобно фантастической машине времени, перенесли ее на пятьдесят лет назад и дали возможность еще раз пережить те трудные, но полные ощущения свободы и значимости годы.
12 июня 1992 года Фаина, отступив от своего правила не принимать гостей из-за рубежа, встретилась с посланцами с родины. Этот день станет для нее одним из немногих радостных и запоминающихся моментов за четыре с лишним года, прошедших после смерти мужа. Она приняла у себя прибывших на Тайвань с визитом мэра и вице-мэра Минска (встреча была организована МИД). Первое, что сказала Фаина, приветствуя мэра А. Герасименко, было: «Я очень рада встрече с Вами!» Эта фраза прозвучала из ее уст впервые за последние пятьдесят лет. А. Герасименко преподнес ей государственный флаг Белоруссии, буханку черного хлеба и русскую матрешку. Преисполненная радости, Фаина приподнялась, чтобы собственноручно принять прибывшие с далекой родины «сувениры», и мягкая улыбка озарила ее лицо, когда она ощутила в своих руках мягкость черного хлеба, которого она не видела уже столько лет. А. Герасименко был также весьма рад возможности встретиться с Фаиной и сказал ей: «Хотя Вы уже в почтенном возрасте, но Вы все еще прекрасная, милая и истинно русская женщина».
Цзян Сяоюн говорил, что одиночество, испытываемое его матерью, не давало ему покоя. Он уже несколько раз пытался уверить ее, что политическая обстановка изменилась и что можно подумать о поездке в Россию или на материк. Мать, по его словам, всячески сдерживала свои чувства по отношению к родине — во-первых, может быть, потому, что к тому времени у нее не осталось там никого из родных, а, во-вторых, политическая среда на протяжении долгих лет заставляла ее сдерживать тоску по родине и не показывать ее другим. Хотя, когда Цзян Цзинго был еще жив, они вдвоем иногда за рюмкой вина говорили на непонятном даже их детям русском языке, а в другие дни отец рассказывал детям о годах жизни в СССР. Но Фаина так и не смогла полностью избавиться от влияния политических настроений и собраться в путь на родину. Позже здоровье станет еще слабее, и ехать так далеко ей будет уже физически невозможно. Осознавая тот факт, что и самому ему из-за серьезной болезни осталось жить недолго и что поездка матери на родину становится поэтому все менее реальной, Цзян Сяоюн в декабре 1996 года, незадолго до своей кончины говорил, что невозможность посетить вместе с матерью Россию и материковый Китай стала самым большим огорчением в его жизни.
Больше всего Цзян Сяоюна волновало то, как сложится жизнь его матери после того, как он уйдет, и она останется одна. При каждом упоминании о матери на глаза его наворачивались слезы. Невыразимая боль и тревога наполняли его сердце. Он говорил, что Фаина — многострадальная мать; в молодости попав в семью Цзян, она пожертвовала всем, всю последующую жизнь ничего не добиваясь для себя, и шла по жизни, безропотно принимая удары судьбы. Она — великая женщина, сумевшая прожить такую простую жизнь в непростой первой семье Китая.
Один из сыновей Фаины, Цзян Сяоюн, фактически посвятил свою жизнь матери и как никто понимал ее и сочувствовал ей. Именно воспоминания Цзян Сяоюна позволяют лучше понять Фаину и ее судьбу, задуматься над судьбами людей России и Китая, которых связывает любовь и родственные отношения.
13 января 1996 года, в день восьмой годовщины смерти Цзян Цзинго, Фаина и три ее невестки посетили его гробницу в Тоуляо (уезд Таоюань). Это все, что осталось сегодня от семьи Цзян — несколько женщин, вместе стоявших в тот зимний день на холодном ветру.
Цзян Вэйго родился 6 октября (по другим сведениям 10 сентября) 1916 года. Хотя он родился в Японии, но воспитывался и рос в любви и холе в Сикоу, в доме Цзян; его любили и нежили не меньше, чем Цзян Цзинго. Мать Цзян Чжунчжэна он звал «бабушкой», Мао Фумэй — «матушкой», Яо Ичэн — «приемной мамой», но фактически считал ее родной матерью. Цзян Чжунчжэн одинаково хорошо относился к обоим своим сыновьям. Цзян Вэйго тоже очень любил Цзян Чжунчжэна и испытывал к нему глубокие чувства. Он вспоминал: «Мне более всего запомнилось, как отец во время самых напряженных битв, в самые острые моменты, тогда, когда он подвергался давлению либо внутри страны, либо извне, всегда любил позвать меня к себе, чтобы благодаря этому снять напряжение». Как только Цзян Вэйго выражал желание повидаться с отцом, говоря, что он соскучился, Цзян Чжунчжэн звал его к себе. Многих трогало, когда они видели как Цзян Чжунчжэн обнимал Цзян Вэйго и носил его на руках, а иной раз мальчик ехал у отца на плечах.
Цзян Чжунчжэн воспитывал Цзян Вэйго в таких же строгих правилах, что и Цзян Цзинго. В детстве Цзян Вэйго был весьма настырен и упрям. Однажды он не стал дожидаться, пока остановятся носильщики паланкина, в котором его несли, и бросился вон; при ударе о землю он едва не погиб. Отец тогда очень разнервничался и крепко всыпал ему.
Когда Цзян Вэйго с Яо Ичэн поселились в Сикоу, он стал ходить в единственный в то время в уезде Фэнхуа детский сад. Там было не более десяти детей, причём из известных в округе семей. Вэйго был живым мальчиком. Он катался на деревянных лошадках, играл в песочек, бегал и падал. Он был любопытен. Это был умный мальчуган. Он все запоминал на лету, в том числе и иероглифы. Его первый учитель очень любил его.
Затем Яо Ичэн увезла его в Нинбо, где Цзян Вэйго пошел в начальную школу. Вскоре они переехали в Шанхай, где жили на даче Чжан Цзинцзяна. В 1923 году, то есть 8 лет от роду, Цзян Вэйго стал ходить в ту же шанхайскую школу, что и его брат Цзян Цзинго. Иной раз он бывал в гостях и у третьей жены своего отца, Чэнь Цзежу, которую называл «матушкой».
Когда Цзян Чжунчжэн разошелся с Яо Ичэн, Цзян Вэйго практически остался жить с ней в Сучжоу, где и учился вплоть до отъезда на учебу в Германию. Учась в средней школе, Цзян Вэйго проявил актерские способности, много играл в самодеятельных спектаклях. Он был очень общительным человеком. Цзян Вэйго обладал чувством юмора.
Окончив школу, он поступил в университет на физический факультет, а также изучал политические и социальные науки, экономику.
Формально в Сучжоу его опекунами были У Синьчжун и его супруга. Однако фактически Яо Ичэн, хотя и не имея опекунских прав, вырастила мальчика. Цзян Вэйго в Сучжоу часто общался с одним из известных идеологов Гоминьдана, Дай Цзитао (того самого, что привез Цзян Вэйго из Японии по поручению Цзян Чжунчжэна). Время от времени Цзян Чжунчжэн присылал за сыном своих телохранителей, которые привозили его к отцу в Нанкин или в Сикоу.
В сентябре 1937 года в возрасте 22 лет Цзян Вэйго по воле отца отправился учиться военному делу в Германию. Благодаря этому он научился бегло говорить по-немецки; он любил рассказывать о своей учебе в военном училище в Мюнхене.
Перед Второй мировой войной Цзян Вэйго выехал в США, где обучался и в сухопутном и в летном училищах, а затем — на курсах для офицеров бронетанковых войск.