е колонистов, вид хороших их домов увеселял меня, и, встречая порядочно одетых крестьян с жёнами и детьми своими, отправляющих сельскую работу, я представляла, что перенесена в чужие краи. Несколько вёрст от Сарского села видели мы в стороне Честму, также загородный дом Екатерины, построенный ею в шутку, чтоб доказать своё могущество.
Проехавши двадцать одну версту по прекрасной мостовой, прибыли мы наконец в Санкт-Петербург. При самом вступлении бросилась мне в глаза соразмерность улиц; потом я была поражена пространством реки Невы и красотою невской перспективы; мы проехали мимо Летнего сада, которого решётка достойна удивления; я увидела также домик Петра Первого, который внушает благоговение всякому русскому, любящему своё Отечество. Вот предметы, которые я мимоездом могла видеть.
Мы приехали на дачу к княгине Варваре Васильевне, на той стороне Невы. Княгиня Варвара Васильевна вышла к нам навстречу; свидание её с батюшкою было очень трогательно. Я с несказанною радостью обняла княгиню Катерину Ивановну; дети её очень выросли; Мария Павловна очень переменилась. После первых минут смятения я осмотрелась и увидела, что дом близко подле Невки, которая видна из окошек; тут поминутно проходят шлюпки и суда; я не могла довольно любоваться сим зрелищем».
Племянник князя
В последние дни старый князь Волконский был всем недоволен, и все в доме ходили на цыпочках. Май 1812 года пришёл холодный, колючий северный ветер обжигал лицо, и нудный дождь стучался в окно. Внезапно в гости к Николаю Сергеевичу приехал его племянник, генерал-лейтенант князь Дмитрий Михайлович Волконский. С детских лет он был записан в гвардейский Измайловский полк, боевое крещение получил в вой не со Швецией 1788–1790 годов, отличился в Итальянском походе Суворова и в девяностые годы совершил блестящую военную карьеру, пройдя путь от поручика до генерал-лейтенанта. По воцарении Александра Первого князь посылался в командировки по особым поручениям государя императора, командовал войсками на Кавказе, будучи одновременно правителем Грузии по гражданской части. В 1805 году занимал пост дежурного генерала при штабе русской заграничной армии, возглавлял крупные боевые соединения в походах 1806–1807 годов, после чего вышел по ранении в отставку.
Услышав звон уличного колокольчика, швейцар Фока невольно вздрогнул, со страхом подумав: «Какого лешего так рано несёт; его сиятельство и так не в себе, а тут…» Но, узнав князя Дмитрия, с радостью распахнул дверь, произнося:
– Милости просим, ваше сиятельство.
– Дома?
– Так точно, вашсиятельство, и хотя малость не в духах, но вам он завсегда рад, – помогая снять шинель с плеч гостя, радостно тараторил Фока.
– Спасибо, Фока, на добром слове.
Старший камердинер Василий провёл Волконского до гостиной и сказал, что немедленно доложит, но вообще старый князь в это время никого из посторонних не принимает.
– Василий, – поинтересовался гость, – князь уезжать в Ясную не собирается?
– Пока на месте, вашсиятельство. Толки в городе всякие идут, антихрист не дремлет, и мир не сегодня завтрево нарушится.
Князь Дмитрий, обычно не замечая челяди, внимательно посмотрел на камердинера, поняв, что не только он всей сутью ощущает надвигающиеся перемены, но и простой мужик чувствует ту напряжённость, которой охвачена Москва.
Архитектор вышел из кабинета князя Николая Сергеевича, и Василий доложил о приезде племянника.
– Пусть войдёт! Ну что, любезный Дмитрий, хотим мы этого или нет, дело движется к баталии. Герцогство Ольденбургское как независимое владение прекратило своё существование, влившись во Французскую империю, – расхаживая по кабинету, громко констатировал дядюшка, как будто племянник не только вошёл, но и прежде вёл с ним беседу.
– Мало того, дядюшка, – с ходу вступая в разговор, продолжал племянник, – Буонапарте жаждет восстановить Польское королевство, а следовательно, какой же мир? Да и континентальную блокаду мы не особо блюдём, растут пошлины, и возникает страшная дороговизна.
– Словом, всё одно к одному. Кстати, Митя, управляется мой человек с мельницей?
– Спасибо, дядюшка. Иван Егорович – очень толковый работник.
– Рад, что он тебе понравился!
– Слышали ли вы, дядюшка, что отставлен Рижский губернатор князь Дмитрий Иванович Лобанов? За то, что позволил выйти четырнадцати кораблям из порта в Данциг, что весьма по нынешним обстоятельствам с французами тоже неполезно нам.
– Дмитрий, а что слышно о мире с турками?
– Должны вот-вот заключить мир! Я слышал, нашего губернатора Гудовича отправили в отставку?
– Посмотрим, посмотрим… Думаю посетить свои дальние имения и навестить старинного приятеля в Зубриловке, так что мы с Машей скоро уезжаем в Саратов.
– А моя супруга с двумя дочерями поехали в Петербург, а оттуда хочет направиться в Либаву, к водам.
В кабинет постучалась и вошла княжна Мария и, поздоровавшись, напомнила папеньке, что сегодня день именин князя Архарова.
– Я помню, поеду чуть позже, а вы отправляйтесь ко времени. Мне музыки и дома хватает, и слушать немцев я совсем не настроен.
Старый князь позвонил в колокольчик, вошёл камердинер и стал помогать ему одеваться к завтраку. Повернувшись к дочери, князь строго произнёс:
– Опять, матушка, читала до полуночи, вместо того чтобы выспаться и быть готовой к дневной деятельности. И повторяю: надо обязательно быть у Архаровых.
– Я поняла, папенька.
– Ваши планы каковы?
– Я сегодня обещала Софи Соллогуб навестить.
– Это ваше право!
Князь Дмитрий заметил про себя, что дядюшка не в меру суров к дочери, которая уже вышла из юного возраста. Ей пора бы замуж выйти, но кто посмеет посвататься за неё, понимая, что она находится под пристальным оком батюшки? Завтрак начался в тишине, и только слышался звон вилок и ложек. Стоявшие за спинками стульев слуги виртуозно меняли блюда и без слов выполняли любое желание гостя и хозяев.
– Дмитрий Михайлович, я слышала, что в Петербурге французская труппа артистов решила на своём языке поставить трагедию Озерова «Дмитрий Донской»? – поинтересовалась княжна Мария.
– Слышал, Мари, но смотреть нашу пьесу на французском не хочу. Мне кажется, что она потеряет своё очарование.
– Меня очень огорчает, что наше общество слишком офранцузилось, и неслучайно господин Ростопчин в своём сочинении «Мысли вслух на красном крыльце» говорит: «Чему детей учат! Выговаривать чисто по-французски, вывёртывать ноги и вскокачивать голову. Тот умён и хорош, которого француз за своего брата примет. Как же им любить свою землю, когда они и русский язык плохо знают?»
– Я с вами, Мари, полностью согласен.
Княжна Мария говорила с таким увлечением, что батюшка взглянул на неё как бы со стороны, и князь Дмитрий увидел, что высказывание дочери ему понравилось. Он взглядом одобрил её, но, привыкнув держать верх в любой беседе, заметил, что они дома говорят только по-русски, и, улыбнувшись, встал и увёл племянника к себе в кабинет.
Самодур
Княжне Марии шёл двадцать седьмой год. В её жизни пока никаких изменений не происходило. Большинство сверстниц давно были замужем и имели детей. «Да, я страшненькая, и папенька пока не решается меня отдать замуж», – с сожалением думала она. Однажды тётенька, княгиня Екатерина Александровна Трубецкая, поинтересовалась у Маши, желает ли она выйти замуж за достойного молодого человека, но небогатого.
– Я не откажусь, – простодушно ответила княжна, – но как на это посмотрит папенька?
– С князем Волконским я в ближайшее время переговорю.
Зная крутой нрав батюшки, княжна Мария не строила иллюзий. Приехав к Николаю Сергеевичу, княгиня Трубецкая предложила отдать его дочь замуж за хорошего, но небогатого молодого человека. Князь опалил её злобным взглядом, вскричав:
– Кто дал вам, сударыня, право вмешиваться в мою жизнь?! Я сам решу, когда моей дочери можно будет выйти замуж! Немедленно прекратите этот разговор и покиньте мой дом!
– Извините, Николай Сергеевич, но разве ваша дочь крепостная и не имеет своего голоса? Прикажете ей оставаться старой девой? – с иронией заметила княгиня.
Волконский опешил от таких речей в свой адрес и чуть не выбежал из кабинета. Он понимал, что Трубецкая права, желал оттянуть этот шаг и был шокирован её словами. «Как она смеет указывать мне, генерал-аншефу?! В своё время я не потерпел замечания императора Павла Петровича и ушёл в отставку, а тут золовка смеет соваться со своими предложениями. Не бывать этому!» Он в запале направился в комнату дочери и, заметив её с книгой, понял, что она не слышала конфликта с княгиней Трубецкой.
– Папенька, вы что-то хотели сказать мне или я вам нужна?
– Нет-нет, Мари, занимайтесь, – произнёс он скороговоркой, направляясь к себе. И вдруг услышал разговор в людской, где экономка Прасковья Исаевна честила князя на чём свет стоит:
– Самодур, истинный крест, самодур! Папаша называется. Другой бы с удовольствием выдал дочь замуж, тем более что княжна детей любит! Нарожала бы ему внуков, а не пустоцветом жила. Сам, голубчик, живёт в своё удовольствие: ни одну крестьянку не пропускает! Без счёту байструков отправил в воспитательный дом, а дочь в своё удовольствие жить не моги!
Князю стало не по себе от правдивых слов экономки.
– Вы, бабушка, потише возмущайтесь. Услышит ненароком князь и отправит вас куда Макар телят не гонял.
– Да и пущай отправляет, я теперь никого не боюсь!
Князь вошёл к себе и прилёг, размышляя: «А ведьма права. Может, отпустить дочь в самостоятельное плавание? А как же я? Пока повременю!»
Болезнь и смерть князя
Осень 1820 года. Болен старый князь Николай Сергеевич Волконский. Княжна Мария в беседке старого яснополянского парка, волнуясь, дожидалась доктора. «Господи, – с грустью думала княжна Мария, – как быстро папенька обессилел! Уже облетает листва и отчётливо просматривается дорога. Весной так интересно наблюдать, как тонкой паутиной, словно коконом, окутываются кустарники и деревья и появляются первые тончайшие прядки, а следом исчезает паутинка и выскакивают малюсенькие листочки, которые с каждым днём набирают силу, и вскоре наблюдаешь, как дерево обрастает кроной и становится статным и красивым растением. А через месяц ветви разрастаются и становятся плотными и сильными, так что им не страшны сильные ветра и грозы. Так и мы: рождаемся, подрастаем, крепнем и живём, думая, что нам цвесть и жить незнамо сколько… Однако проходит несколько десятилетий, и человек уже стоит на пороге своей осени, а там и рукой подать до морозов».