Граф невольно коснулся её руки, поняв, что в ней нет того напускного жеманства и притворства, что, к сожалению, присуще многим женщинам его круга. Он сразу понял, что с этой девицей можно связать свою судьбу: она будет не только хорошей женой, но и верным другом, что столь редко бывает в людях их общества. У него так радостно стало на душе, и он в ответ ей ещё шире улыбнулся и произнёс:
– Вы знаете, Мари, я в молодости был влюблён в нашего государя Александра Павловича!
– И не только вы, Николай, – словно подхватив интересную им тему, произнесла княжна. – Я помню, как сидела в беседке, дожидаясь проезда государя, когда он возвращался с юга и должен был проехать мимо моего имения в Ясной Поляне, но что-то меня отвлекло, и я не заметила, как он проехал, а потом весь день расстраивалась, что пропустила этот момент, – вспоминала Мари.
– Когда наша армия вошла в Париж, – продолжал граф Николай, – простолюдины да и большинство богатых горожан встретили русских очень приветливо. Причём если немцы и пруссаки конфисковали и забирали всё, что Наполеон во время своего правления вывез во Францию, то русским забирать было нечего, ибо армия неприятеля была разбита в России, а все трофеи – брошены по дороге. На Вандомской площади в Париже возвышалась знаменитая колонна, сооружённая из орудийных стволов, захваченных в победе при Аустерлице. Венчала колонну статуя Наполеона. И вот те люди, которые только вчера молились на своего кумира, сегодня накидывали на его шею канаты, пытаясь сбросить его с пьедестала. Русский император, проезжая мимо, увидел и запретил это делать, даже поставил караул для охраны статуи французского властелина.
– И она так и осталась стоять? – поинтересовалась княжна.
– Пока мы были, статуя стояла, а что с ней дальше произошло, не ведаю. Я просто бесился, когда иногда меня принимали за парижанина. Я стремился сразу же откреститься от этого, хотя Париж – город весёлый, но грязный. Так что порой хотелось спросить у какого-нибудь француза, осевшего в наших краях, да и тех господ, которые там считают нас дикими: чему вы собираетесь учить Россию? У нас иной дворовый не только чаще моется, нежели их свободные граждане, но и больше разумеет, что такое Родина и как её надо защищать. И это не словеса – это показал двенадцатый год, когда те самые французские генералы бежали, обгоняя друг друга, замерзая в заснеженных полях России и проклиная своего неуёмного Наполеона.
Княжна Мария с большим вниманием слушала графа, и княгиня Трубецкая поняла, что знакомство произошло, ну а дальше – дело самих молодых.
За столом зашёл разговор о семёновской истории, о возникшем конфликте между командиром полка Шварцем и солдатами полка, над которыми он и ряд офицеров издевались. Молодое поколение Трубецких стояло за семёновцев. Княгиня Голицына начала говорить о превосходных качествах русского народа, заметив, что солдат безропотно должен подчиняться своим командирам.
– А что по этому поводу думает княжна Волконская? – поинтересовалась княгиня Мария Александровна.
– Я думаю, что офицеры о жестоком обращении командира полка обязаны были доложить государю императору Александру Павловичу. Верю, он бы разобрался и наказал виновных.
Граф Толстой, услышав наивный ответ княжны Марии, понял её беспредельную веру в государя Александра Первого и не стал вмешиваться в беседу молодёжи. Одной из основных причин ухода в отставку графа Николая было неприемлемое для него жестокое обращение с солдатами и насаждение ненужной шагистики и парадности. Сейчас он как никогда понимал, какими великими усилиями достигалась эта красивость строя.
«А ведь было время, когда я мечтал сам участвовать в этом так называемом маскараде», – подумал он и понял, какой в своё время был наивный, и в то же время гордился, что в тяжёлую для России годину не остался в стороне, а внёс и свою лепту в победу над французами.
Недовольство маменьки
Хотя знакомство графа Толстого с княжной Волконской и состоялось и казалось, взаимоотношения налажены, но каждый из них понимал, что до серьёзных вопросов ещё далеко. Зная антипатию маменьки к князьям Волконским, которые в большинстве своём игнорировали графов Толстых и никогда не посещали их дом, Николай Ильич предчувствовал, что дома недовольства будет много…
«А может, и правда жениться на княжне Долгорукой, и вся недолга? – с какой-то отрешённостью подумал Толстой. Девица была совсем молоденькая, не больше семнадцати годков, грезила балами и нарядами, а главное – щебетала без умолку. – И что я с ней делать буду? – с тоской подумал граф Николай. – Маменька, разумеется, будет довольна, но жить-то мне!» В последний месяц кредиторы всё настойчивее стали требовать возвращения долгов, и пока рассчитаться с ними не было никакой возможности. Один из банкиров недавно потребовал в течение месяца выплатить ему немалый долг, а где взять деньги? Николай вспомнил свой первый взгляд на княжну Волконскую, и сейчас ему стало неудобно. «Неужели она заметила? А впрочем, она и сама знает, что не красавица, и, я думаю, всё понимает!»
Приехав домой, граф Толстой пока не решился ничего говорить маменьке и, мельком пожелав ей доброго сна, ушёл к себе. Сомнение мучило его, и он пытался представить свою дальнейшую жизнь. Молодая жена, вертушка, любительница развлечений никак не вписывалась в его схему. Ему нужна была размеренная жизнь среди семьи, с детьми, а главное – чтобы он чувствовал себя полным хозяином и никто ему не указывал, как и что делать! Находясь на службе в армии, он приучил себя к самостоятельности и сейчас был как никогда уверен в себе. Также он знал, что не позволит никакому управляющему вести своё хозяйство. А посему его устраивает княжна Волконская, и он просто обязан убедить маменьку разрешить жениться на ней. Он хотел было пойти и сразу же переговорить с ней, но, взглянув на часы, увидел, что только четыре часа утра.
«Необходимо поспать», – приказал Николай себе и, не раздеваясь, прилёг на софу, которая для лежания была не приспособлена. Пытаясь устроиться поудобней, он свернулся калачиком, но почувствовал, что затекает рука, да и всему телу не было того простора, к какому он привык, лёжа на кровати. Толстой поднялся и решил выйти во двор. Он слышал, что отец княжны был очень строптивым и властным человеком. Если она пошла в папеньку, то сумеет ли он совладать с ней? Как говорится, мягко стелет, да жёстко спать! Но она, кажется, не такая. Думы и вопросы одолевали его, и он, чтобы не беспокоить дворню, тихонько вышел на улицу.
Было уже светло, но солнце ещё не появилось над горизонтом, и утренняя прохлада с лёгким ветерком словно охладила его. Дышалось легко. Толстой, к своему удивлению, заметил интенсивное движение по улице. Оставив службу в армии, он в последнее время просыпался скорее ближе к полудню. Сейчас же он видел, как много телег и фургонов спешит по делам на рынки и в магазины, а также встретил немало богомольцев, идущих в храмы к ранней обедне. Эти люди заняты своими заботами, и им нет никакого дела до него. Заметив даму с ребёнком, который спокойно шёл за матерью, граф позавидовал, что он не маленький, но, тут же одёрнув себя, тоже решил зайти в церковь.
Слушая певчих, Николай до глубины души проникся происходящим и, отстояв раннюю службу, не торопился покидать храм. Он даже пожалел, что давно не исповедовался, и тем не менее решил посоветоваться с приглянувшимся ему священником. Беседа с отцом Феофаном, который внимательно выслушал Николая Ильича, развеяла его сомнения, подтверждая, что мыслит он правильно. Священник заверил, что даже если первоначально матушка будет выступать против его брака с княжной Волконской, то в дальнейшем одобрит его решение. Вернувшись из церкви домой, Николай прошёл на половину маменьки и сообщил ей, что желает жениться на княжне Волконской. Видимо, старая графиня была так ошарашена решением сына, что ничего ему не сказала.
Убеждение Николая
Возвращаясь из церкви домой в одной карете с маменькой, Николай Ильич понимал её переживания и решил не тревожить. Но, не выдержав, захотел разъяснить ей свою позицию и объяснить, почему он предпочитает княжну Марию, а не молоденькую вертушку.
– В 1813 году наша армия стояла в Саксонии. Помню, остановился я в одном доме и так был удивлён, увидев в комнате девушки фортепьяно и небольшую библиотеку. Вошедшая девица заговорила со мной не о погоде, а о красоте своего края, о Шиллере и Гейне. Я первоначально подумал, что это какая-нибудь графиня или баронесса, а потом вижу, входит отец её, весь в муке, мать зовёт её доить коров, она оставляет фортепьяно и спешит помочь родителям по хозяйству. Как оказалось, это дочь мельника. И я задал себе вопрос: «Отчего в Саксонии девицы так хорошо воспитаны?» Потом понял. У них в каждой деревне есть школа, в каждом городе – училище для девиц, где они обязательно учатся. Когда же, скажите мне, маменька, скоро ли воспитание наше будет таково, чтобы девушка, избегая шумных забав света, не отказывалась бы от священных обязанностей матери семейства и хозяйки дома и, разумеется, училась?
– Я образований никаких не получала и, как видишь, неплохо прожила, – заметила графиня.
– Вы, маменька, жили в другое время, а вот о Полине я не могу сказать, что она должным образом воспитана, да и Александрина больше занималась самообразованием. А отсюда и их личная жизнь сложилась, прямо скажу, неудачно!
– Но на фортепьяне они бренчать умеют и по-французски кой-чего знают.
– Вот именно – кой-чего!
– А вы, Николай, думаете, что княжна Волконская очень образованна?
– Разумеется, да!
– Так почему же она прежде замуж не вышла, коль она такая умная?
– Папенька ей не разрешал.
– Да, он слишком важный был, на козе не подъедешь!
– Вот-вот, маменька, поймите, я женюсь на княжне Марии не из жалости к ней и не из-за того, что мы бедны, хотя это не исключено, а потому что она не глупая пустышка, а умудрённая жизнью дама и именно она станет мне настоящим другом и матерью моих детей!