– Так это и неудивительно, большинство наших аристократов, воспитанных дома, прекрасно общаются на французском, пренебрегая русской речью, – заметила Ёргольская.
– Мы недавно прочитали третью главу «Евгения Онегина». В ней необыкновенное движение поэтического духа. Есть места удивительные, и, читая их, весь отдаёшься чувству, которое в них скрыто, буквально сливаешься с душой поэта. Письмо Татьяны – это голос чистой невинности. Это место вместе с русской песнью, которую поют девушки вдали, собирая ягоды, – лучшее во всей главе.
– Вы, Мария Николаевна, так заворожительно рассказываете, что мне самому сразу же захотелось прочитать это произведение поэта.
– Пока опубликована только третья глава, но я уже сейчас верю, что это будет шедевр!
Горчаков с интересом слушал графиню Марию. Сейчас как никогда он осознал, почему ему понравились мысли этой женщины. Она не походила на светских дам, которые любили играть, интриговать и кокетничать. Высказывалась только о том, что сама прочувствовала и что её волновало, причём говорила не ради того, чтобы покрасоваться или показать, какая она необыкновенная, а открывала собеседнику то, что непосредственно понравилось и взволновало её.
– Как я заметил, твоя супруга – большая умница!
– Да, князь, она во многих вопросах умнее меня, и мне от этого только радостнее, ибо мы с ней прекрасно понимаем друг друга, а это дорогого стоит! Она и к Ёргольской привязалась всей душой, и они стали подругами.
– Не ревнует?
– Мари выше этого, да и повода нет. Даже старший сын Николенька очень привязался к ней.
– А маменька?
– У неё, к сожалению, иногда глупая ревность проскакивает, но Мари с первой минуты сумела с ней поладить.
– Я от души рад за тебя, граф, – с чувством произнёс генерал.
Однажды Николай показал Горчакову записки графини Марии о её поездке с папенькой в Санкт-Петербург в 1810 году. Андрей Иванович с большим интересом приступил к чтению. Бывала княжна Мария в театре и наблюдала за игрой знаменитой французской актрисы мамзель Жорж в роли Медеи. Была в кунсткамере и в Александро-Невском монастыре, где увидела «образа, которые… суть мастерские дела лучших живописцев… И отдали долг почтения праху Суворова». С папенькой также она ездила смотреть шпалерную фабрику, а затем Бертову фабрику, где «видела паровую машину, огнём приводящую в движение множество пружин. Сия удивительная механика заменяет очень много рук». Была она и на стекольной фабрике, где наблюдала, как делают стаканы и рюмки, а также корзины для десерта, и на фарфоровой фабрике.
Князь Горчаков понял, что записи в десятом году молодая княжна делала с удовольствием и не просто фиксировала всё, что её заинтересовало, а обращала внимание на практическую сторону жизни. Она всей душой жила в красоте, никогда не забывая при этом полезной стороны наблюдаемых ею явлений.
«Повезло графу Николаю с женой, она и детям своим сумеет дать настоящее образование и воспитание. Жаль только, что до сих пор этого не хочет понять старая графиня, а впрочем, ей этого, к сожалению, не дано».
Неоконченная повесть
Княжна Мария до замужества с упоением читала биографию Сэмюэла Ричардсона и его роман «Памела», сразу же приняла и полюбила главную героиню Клариссу. А через некоторое время захотела написать свою повесть, «Русская Памела». В ней она рассказывает об аристократической семье князя Разумина. Казалось бы, ничего особенного: семья как семья, в которой рождаются и воспитываются дети. Но вот у крепостного садовника рождается девочка Сашенька, и княжне ребёнок так понравился, что она решила воспитывать его вместе со своими детьми. Сашенька оказалась не только красивой, но и одарённой многими талантами: овладела несколькими иностранными языками, хорошо играла на различных музыкальных инструментах, обладала прекрасным голосом.
Князь дал ей вольную, и она была приписана к купеческому с званию. Став взрослой девицей, понимает, что, хотя сын князя Евгений Разумин любит и благоволит к ней, выйти замуж за него ей никто не позволит.
У князя Разумина есть ещё дочь Софья, избалованная и капризная девица, которая не только завидует простолюдинке Сашеньке. Она временами тоже пытается блистать, но, когда осознаёт, что не может достичь высот в познаниях и талантах этой простой девушки, начинает злиться и делать всё вопреки здравому смыслу.
Графиня Мария не закончила эту повесть, так как у неё перед глазами был живой пример. Ёргольская любила графа Николая Ильича, которому мать запретила думать о своей возлюбленной Туанетт, и он вынужден был жениться на княжне Волконской.
Чем больше Волконская описывала блистательные успехи и таланты простолюдинки Сашеньки, тем явственнее понимала, что не может привести своих героев к счастливому завершению, и повесть осталась незаконченной.
Рождение Льва
Графиня Мария Николаевна Толстая то садилась за стол с книгой, пытаясь вникнуть в написанное, то заходила в детскую комнату, где с маленькими детьми в это время занималась няня, но и там не могла долго усидеть. Выйдя из дома, направилась на «прешпект», где, по её предположению, именно сегодня из поездки должен был возвратиться домой супруг, граф Николай Ильич. Больше недели прошло, как он уехал в Москву, где предполагал решить свои дела по выкупу имений своего покойного папеньки из залога. Хотя этот вопрос решался уже больше пяти лет, а воз, как говорится, был и ныне там. Мария Николаевна размышляла о поведении старшего, пятилетнего сына Николеньки, который во время чтения вдруг заплакал от жалости к застреленной птичке и, отложив книгу, заявил, что устал. Она поняла, что это не блажь, а излишняя чувствительность. Для мальчика это совсем не годится, он же будущий воин и должен быть твёрд и последователен. Мари стала настаивать, чтобы читал дальше, но он заупрямился и убежал в свою комнату. Пришлось его поставить в угол.
«Может быть, я неправа, – думала графиня, – но, кажется, и Николя меня в этом вопросе одобрил бы».
Прошла уже неделя, но ни писем, ни графа не было. Мари видела, каким уставшим и озабоченным возвращался он из этих поездок, где в Сенате решались дела по долгам его покойного отца, графа Ильи Андреевича Толстого. По возвращении домой он всегда балагурил и шутил, веселя всех домашних, но от неё не скрывал, что устал от посещения присутствия, где чиновный люд не столько занимался делами, сколько ждал подачек и решал свои вопросы.
– Вы знаете, Мари, – говорил он с возмущением, – в армии всё было просто: вот неприятель, вот свой. А здесь, пока говоришь, он тебе в лицо сладенько улыбается, заверяя, что надо чуть повременить и скоро всё разрешится, а чаще посылает к такому же негодяю, каковым и сам является. Так можно неделями ходить, подобно ослу, и это ужасно бесит! Главное, Мари, у них такая сцепка, что не знаешь, как разорвать это звено и доискаться до истины.
Видя нешуточные переживания мужа, графиня старалась успокоить его, понимая и убеждая, что правда на его стороне и всё будет хорошо. В последнее время Мари обратила внимание, что здоровье Николая Ильича ухудшилось.
«Ему ни в коем случае нельзя простужаться, – сетовала она, – а он этого, к сожалению, понимать не желает».
В один из холодных осенних дней супруга сумела отговорить его от поездки на охоту. Она понимала, что он человек увлекающийся и, выслеживая зверя, может с мокрыми ногами простоять неподвижно не один час, дожидаясь появления волка или косули, не замечая холода и влаги, а потом кашлять всю неделю и ощущать сильные боли в области груди. Как-то, прослушав его, знакомый доктор посоветовал ему съездить на кумыс в самарские степи или же договориться, чтобы кумыс ему доставляли домой, но граф, попробовав его, наотрез отказался от кобыльего молока. В последнее время самочувствие графини Марии стабилизировалось, и главным её делом стала забота о здоровье любимого мужа. Она снова находилась в положении и вот-вот должна была родить, и обязательно девочку.
Заметив знакомую коляску, в которой Николя возвращался из поездки, она пошла ему навстречу. Он же соскочил и по-мальчишески подбежал к ней, воскликнув:
– Мари, дело в Сенате решено в мою пользу, и возвращено имение Щербачёвка!
В восторге обнял её и хотел закружить, но, опомнившись, со смущением произнёс:
– Прости, уже скоро?
– Думаю, не сегодня завтра!
– Тогда я распоряжусь, чтобы врач Беер приехал немедленно к нам.
– Неудобно раньше времени беспокоить человека.
– Ничего, Мари, пока ещё лето, и, если он у нас пробудет гостем день-два, не успеет заскучать. – И, опять воодушевляясь, не в силах себя остановить, произнёс: – Теперь у нас два имения и, главное, в Ясной закончено строительство нового дома.
– Разумеется, Николя, три этажа и тридцать две комнаты – всем места должно хватить.
– Но не забывайте, мой друг, у нас уже трое детей.
– Почти четверо…
– Тем более, детей необходимо всем обеспечить!
Ночью у графини начались схватки. Под утро Мария Николаевна родила очередного мальчика.
– Маменька, посмотрите, какой Лев у нас появился, – с радостной улыбкой произнёс Николай, вынося из комнаты роженицы младшего сына.
– А почему не львица? Пора бы обзавестись и девочкой, – с неудовольствием произнесла Пелагея Николаевна.
– В следующий раз, я торжественно обещаю вам, будет дочь!
– Посмотрим, посмотрим… – И тут же, не задерживаясь, мать ушла к себе.
Старая графиня считала, что её сын Николя сделал не ту партию, и несколько снисходительно относилась к своей невестке. Мари словно не замечала этого недовольства и с первого дня называла её маменькой.
Дети вместе с отцом вошли в комнату, где на кожаном диване лежала счастливая, улыбающаяся Мари.
– Ну хватит, мои дорогие, – проговорила свояченица Татьяна Александровна, – дайте роженице отдохнуть.
– Вы правы, Туанетт.
Уложив рядом с женой в кроватку младенца и нежно поцеловав её, счастливый граф вышел из комнаты.