душой, столь благородной и столь прекрасной». Прочитав её ответ, переданный камердинером, Николай Ильич прекрасно понял её дипломатический ход. «Истинно, она великий человек! Другая давно собралась бы и уехала, тем более что сестра Елизавета всегда рада её принять, а Туанетт не хуже родной матери заботится о моих детях, отдавая им весь пыл своей огромной души».
Накануне отъезда
Завтрак заканчивался, и дети, посматривая в окно, крутились и ёрзали, готовые сорваться и бежать на улицу, благо мороз был небольшой и столько удовольствий их там ожидало.
– Маменька, – проговорил Николай Ильич, – вечером приехал из Москвы Николай Михайлович и сообщил, что он снял вместительный дом на Плющихе. В нём десять комнат, всё приготовлено для нашей встречи, и я думаю, если вы, маменька, не возражаете, на днях можем тронуться в путь.
– Да, Николай, я с тобой согласна. Праздники закончились, да и пока морозы умеренные, можно выезжать.
– Ну чего, соколики, притихли? Николеньке с Серёжей и Митей пора приступать к серьёзным занятиям, и младшим детям не помешает пожить в городе. Так что, ребятки, начинайте собирать свои книжки и игрушки, – сказал шутливо папа, и все сидящие за столом весело рассмеялись.
Лёва обратил внимание на Николеньку, который мгновенно стёр с лица беззаботность и добродушие и что-то важное прошептал Серёже. Они встали и направились в свою комнату. Лёве стало неимоверно грустно оттого, что придётся расставаться с любимой охотничьей собакой Стрелкой: её же в Москву не возьмёшь; и кучер Николай Филиппович обещал покатать на Сергунке. Теперь он тоже готовится к отъезду, и ему не до катания. И Лёва решил пробежаться по своим заветным местам в Ясной. Кто знает, когда он сюда вернётся.
«У старших братьев теперь другие интересы, они готовятся поступать учиться, и им сейчас не до наших игр. Нам с Машей надо привыкать быть одним, – с грустью подумал Лёва. – Неслучайно они сразу же ушли собирать свои книги и тетради». Он встал и, быстро одевшись, вышел на улицу. Деревья, облепленные снегом, переливались серебром в лучах яркого солнца. Вокруг ковровым пластом лежала белоснежная равнина. Лёва зажмурился от прямых солнечных лучей и, забежав в тень, стоял, очарованный зимней красотой.
«И зачем папа придумал уезжать в Москву…» – с сожалением подумал он, но, тут же представив, сколько новых интересных впечатлений ждёт его в дороге и городе, успокоился.
Было ещё темно, когда дядька разбудил детей со словами: «Пора, господа, подниматься, через час выезжаем». Все без проволочек вскочили, быстро оделись и прошли в столовую, где уже был приготовлен обильный завтрак. А бабушкин дормез и ещё шесть возков уже стояли у крыльца, и дядька Николай Дмитриевич отдавал распоряжения, куда какие вещи и тюки закладывать. Старая графиня с Глашей сели в дормез, Туанетт с девочками ехали в тёплом возке, в таком же возке находились и дети. Николай Ильич сел вместе со старшим сыном в свой возок. Вереница из семи экипажей торжественно отправилась в дорогу. Оставшаяся дворня, высыпав на крыльцо, провожала господский экипаж.
Лёва с Митей и Серёжей, возбуждённые отъездом, пытались смотреть на дорогу, но, кроме мелькавших деревьев, ничего не видели. Вскоре они успокоились; тесно прижавшись друг к другу, пригрелись и уснули. А проснулись, когда возок въехал на постоялый двор в Туле. В большой комнате кипел самовар, два официанта разносили пироги и плюшки, и все, сев за стол, с аппетитом провели второй завтрак. Как только впрягли свежих лошадей, поехали дальше. Дорога была холмистая, и возок, в котором ехали дети, то убыстрял ход, и кучеру приходилось придерживать лошадей, чтобы они ненароком не разнеслись, то замедлял, когда они забирались на очередной холм. Иногда, если возок ехал медленно, дети выскакивали из него и бежали рядом, а один раз даже нырнули в повозку к девочкам, устроив настоящую кучу-малу. Временами папа брал кого-нибудь из детей к себе в возок, и, возвратившись, тот рассказывал, что ближе к вечеру они приедут в город Серпухов, который был своеобразной крепостью Московского княжества. Именно в Серпухове воздвигнут кремль из дуба.
Остановившись на ночлег на постоялом дворе города Серпухова, все плотно поужинали и вскоре легли спать, чтобы на следующий день пораньше продолжить путешествие. Чуть свет опять тронулись в путь, и, как только рассвело, дети внимательно наблюдали за дорогой. Чем ближе к Москве, тем оживлённее на тракте. И здесь их обгоняли другие возки и дормезы. Поразило Лёвочку, что конные совсем не обращали внимания на их поезд. Каждый проезжающий был занят своими мыслями и делами. Подбежавший к возку дядька произнёс: «Лёва, вас папенька приглашает в свой возок». И вот уже полный гордости и восторга мальчик внимательно слушает рассказ отца о городе, в котором папа провёл большую часть своей жизни. Но вот показались купола церквей, и Николай Ильич стал подробно говорить, как образовался город, как он стал столицей.
– Но сейчас главным городом России является Санкт-Петербург, – заметил Лёва.
– Ты прав, император Пётр обосновал и построил столицу на реке Неве, а Москва осталась древней столицей Российского государства, и коронация императоров на царство всегда происходит в Москве. Кремль построили из белого камня в 1367 году, при князе Дмитрии Донском. Я приехал в Москву в декабре 1812 года. Увидев сожжённый и разорённый город, в котором сгорел и наш дом, я был потрясён до глубины души. Слава Богу, он возродился из пепла и похорошел, и думаю, что вам понравится жить в городе. А вот и Плющиха! Сейчас приедем и будем здесь устраиваться.
В Москве
Московская жизнь с первых дней закрутила графа Толстого. На балах он появлялся редко, хотя с визитами выезжал постоянно. Несмотря на то что с долгами он рассчитался, полагаться на управляющих не желал, догадываясь, как многие из последних при папеньке беззастенчиво грабили их и в конце концов окончательно разорили его. Поэтому он взял за правило назначать руководителями имений только тех людей, которым полностью доверял, и сам был в курсе всех дел. Больше всего его беспокоило пироговское имение. Хотя сделку провели по закону, родная сестра Темяшева, госпожа Карякина, узнав, что брат при смерти, решила во что бы то то ни стало завладеть имением. Засылала даже туда своих людей, но приказчик Бобров выгнал их. Свои доказательства она основывала главным образом на том, что Толстой не мог уплатить её брату наличными сто семьдесят четыре тысячи руб лей, так как не имел таких денег, будучи должен разным лицам четыреста тысяч руб лей, и сумма, показанная в купчей крепости, в действительности якобы не была уплачена. Вследствие этого вся сделка на продажу Пирогово как безденежная должна быть признана незаконной.
Как-то на одном из раутов к графу Толстому обратился московский генерал-губернатор князь Голицын и сообщил, что на его имя поступило прошение от госпожи Карякиной, в котором она писала, что граф незаконным путём пытается завладеть имением её брата, господина Темяшева.
– Вы не могли бы разъяснить мне ситуацию?
– Дело в том, ваше сиятельство, что незадолго до своей болезни Александр Алексеевич привёз ко мне свою незаконнорождённую дочь Дунечку и просил взять её на воспитание в моё семейство до совершеннолетия. Причём он сам предложил мне выкупить его имение Пирогово. Все бумаги мы оформили по закону, у нотариуса, и положенные деньги я заплатил.
– Я вас понял, Николай Ильич, завтра же госпоже Карякиной я направлю ответ.
«Вот чёртова баба, никак не успокоится! Спасибо, губернатор понятливый человек, а впрочем, вряд ли она угомонится, от такой фурии любого сюрприза можно ожидать», – с некоей тревогой подумал Толстой.
Из-за неважного самочувствия по утрам граф долго оставался в кабинете. Он заметил, что старшие сыновья, Николенька и Серёжа с Митей, с первых дней в Москве серьёзно стали учиться, а вот младшие с трудом привыкают к городской жизни. Ему даже недавно пожаловался Лёва, что они гуляли с гувернёром в одном красивом саду, а когда пошли туда на второй день, их не пустили, объявив, что этот сад – частное владение и посторонним вход в него не разрешён.
– Папа, мы тоже графы, почему же нам нельзя заходить в чужой сад?
– К тебе же, Лёва, в дом чужие люди не приходят. Так и здесь: в частный сад без разрешения хозяина заходить нельзя.
– Так если я правильно понял, папа, в городе многие жители не знают, кто мы такие, и не обращают внимания на нас, как в Ясной?
– Конечно, в городе проживают тысячи людей, и они знают только своих близких, а до других жителей им нет никакого дела.
– Жаль, – грустно произнёс Лёва и весь день был хмур и задумчив.
В один из зимних дней Николай Ильич посадил младших детей в санки и повёз кататься по Москве. Отец привёз их на Поклонную гору и рассказал, как Наполеон ждал, что его встретит депутация из князей и бояр и поднесёт ему ключи от города. Но этого не произошло. Через некоторое время, войдя в Москву, сопровождающие французского императора заметили, что отдельные дома горят, а уже к ночи в городе разразился сильнейший пожар. Наполеон вскоре вынужден был уехать из Кремля, так как в центре Москвы стало нестерпимо жарко и трудно дышать от едкого дыма. Император пере ехал в Петровский замок, где и находился, пока не принял решение уйти из города. Отец привёз детей в Кремль. Так по мере сил отец знакомил детей со своими родными местами.
Бессилие
Граф Николай Ильич проснулся в своём кабинете и боялся пошевелиться. Вчера весь день нестерпимо кололо в лопатке, и он долго не мог угомонить эту боль, но потом, свернувшись калачиком, сумел уснуть, а сейчас как будто чувствовал себя отдохнувшим и молил Бога, чтобы вчерашняя боль не вернулась. Со стаканом воды в кабинет вошла Татьяна и попросила выпить микстуру, прописанную доктором Беером. Граф по инерции хотел повернуться и встать, но тут же остановился, осторожно взял чашку, выпил и только потом, приподнявшись, медленно присел. Боли не было, и граф Николай улыбнулся и поблагодарил Татьяну за заботу и поддержку. Она в ответ улыбнулась, заверив его, что в дальнейшем всё будет прекрасно, главное, не надо падать духом.