– Собирайтесь, Николя, поедем в монастырь.
– Тюнечка, голубушка, возьмите меня, я очень хочу увидеть тётеньку Александру, – взмолилась одиннадцатилетняя Мария.
– Собирайся.
К вечеру они уже были в монастыре. Служка провёл их к келье, где жила баронесса Остен-Сакен. В ней был полумрак, и, войдя, они не сразу её увидели. Монах, чуть в стороне от кровати, громко читал молитвы. Увидев родных, умирающая Александрина заплакала от радости.
– Всевышний призывает к Себе, – заплетающимся языком прошептала она.
Маша, спрятавшись за спину Татьяны Александровны, не решалась подойти к кровати тётеньки Александры.
– Горько мне, что ты, Танюшечка, одна остаёшься с детьми.
– Ничего, Пелагея поможет.
– Повремените писать Полине о моей смерти, – с трудом произнесла Александра.
Она хотела ещё что-то сказать Татьяне, но, задышав тяжело, смежила веки, и через минуту её не стало. 30 августа 1841 года погребена она была на кладбище монастыря.
Возвращаясь после похорон тётушки Александрины из Оптиной пустыни, Николай вдруг заметил:
– Её уход преждевременен!
– Вы о чём, Коко?
– Я один из старших детей, остальные – мал мала меньше, и, кроме вас, Туанетт, ни одного родного лица.
– Но я, пока жива, буду с вами, а потом… есть тётушка Пелагея в Казани.
– Это далеко и несущественно, – проговорил Николай.
И опять Ёргольская, выразительно посмотрев на него, подумала: «Почему воздержаться писать Полине? Она всё равно рано или поздно узнает об уходе своей сестры Александры и может обидеться, что ей сразу же не написали об этом».
– И тем не менее, – повторила Ёргольская вслух, – надо написать Пелагее Ильиничне о случившемся и попросить, чтобы она взяла опеку над детьми.
– Да-да, – машинально произнёс юноша, видимо продолжая думать о чём-то своём.
Письмо, написанное молодым графом Николаем с просьбой к дядюшке Юшкову и тётушке Полине взять над детьми-сиротами опеку, было отправлено в Казань, и они ждали ответа.
«Принесу себя в жертву»
Узнав о смерти родной сестры Александры, Пелагея прослезилась и на просьбу взять над сиротами опеку тут же решила, по её высказыванию, se sacrifer (принести себя в жертву) и со змеиной усмешкой подумала: «Здесь я тебя, Танюшечка, укушу и детей тебе в Ясной не оставлю, а заберу к себе. Пусть Вольдемар полюбуется на свою первую избранницу, ежели она, конечно, согласится поехать с детьми в Казань. Скорее всего, нет!»
– Вольдемар, вы слышите меня? – с неким задором произнесла Полина. – Скоро будете лицезреть своих ненаглядных племянников. Вы рады этому?
– Мне всё равно, – ответил он, – но лучше бы оставить их на месте, тем более что там есть за ними хороший присмотр. А вам, любезная, они быстро надоедят!
– Как вы не поймёте, там они в глуши, а в Казани – университет, общество…
– Насколько мне известно, Николай уже учится в Московском университете, Сергей готовится поступать, а остальные пока малы, да и жизнь их там налажена неплохо. Я знаю, что Татьяна понимает толк в воспитании.
– Вы, как всегда, недопонимаете меня и не желаете согласиться со мной, но я знаю, что делаю!
«Надо наказать эту безродную кузину, которая незаконно влилась в нашу семью и даже пыталась стать женой моего покойного брата. Теперь я этого ей не спущу, – с закипающей злобой думала Полина Ильинична. – Дети будут у меня!»
– Поймите, Полина, решив забрать к себе детей, вы ко всему прочему разорите яснополянское гнездо.
– Какой вздор вы несёте, Вольдемар!
– Я знаю, что говорю. Там сразу же после отъезда детей усадьбу начнут разворовывать. Не только управляющий, но и крестьяне с дворовыми руку приложат!
– Никто там ничего не посмеет тронуть, – пытаясь убедить саму себя, твердила Юшкова.
– Печально, что вы этого не разумеете. Подумайте, кто разорил вашего папеньку, Илью Андреевича, Царствие ему Небесное.
– Он влез в долги и разорился, – тараторила она, и не думая прислушаться к советам мужа.
– Тяжело убеждать глухого.
– Это я-то глухая? – смотря злобным взглядом на мужа, прошептала она. – Как же вы меня ненавидите!
«И зачем только я за него замуж выскочила?!»
Она до сих пор помнила всё до мельчайших подробностей. Когда гусарский полковник Владимир Иванович Юшков появился в их доме, маменька решила, что он будет делать предложение её дочери Полине, и очень любезно принимала его. Однако, к удивлению всех, он сделал предложение Ёргольской, но Татьяна ему отказала, заявив, что любит другого человека. Она, Полина, уже тогда была вне себя и волком смотрела на Татьяну, что именно на неё Владимир обратил внимание. Полковник, как будто ничего не произошло, продолжал наезжать к Толстым и вскоре сделал предложение Полине. Ей бы тоже следовало отказать ему, но она была влюблена в него, не замечая, что он совершенно равнодушен к ней. Маменька заметила, что после отказа Татьяны ему стало всё равно на ком жениться, лишь бы жениться, но будет ли Полине хорошо от такого брака?
«А впрочем, любовь – это сущие пустяки! – подумала старая графиня. – Стерпится – слюбится. Я ведь тоже Илью не любила, однако счастливо прожили всю жизнь!» Просуществовав в браке с Юшковым несколько лет, Полина осознала, что Вольдемар её никогда не любил.
«И где это счастье?» – с горьким разочарованием думала она. Порой он не только не замечает её, но и улыбки в ответ от него не дождёшься. Ясное дело, для него счастьем было бы жить с Ёргольской. «И чего она вторглась в нашу семью и, хотя не смогла выйти замуж за Николая, продолжает жить в Ясной с его детьми? И вся беда в том, они её боготворят. Да, у меня нет детей при живом супруге, но расположение детей своего брата я постараюсь завоевать, и, может быть, они отстанут от Ёргольской. Она моя разлучница, именно от неё идут все мои несчастья! А посему будет по-моему, и никто меня не остановит!»
Приказ Юшковой
Лето 1841 года опять стояло засушливым. И управляющий Андрей, и экономка Прасковья Исаевна сокрушались, что дохода от урожая вовсе не будет.
– И как крестьяне будут выживать? Опять многим семьям придётся жевать хлеб с мякиной и есть лебеду!
– Я уже думаю об этом, – успокаивала экономку Ёргольская. – Скорее всего, в этом году в Москву на учёбу в университете поедет один Николенька, а с остальными детьми будем здесь заниматься.
Она уже скрупулёзно подсчитала приблизительные доходы со всех пяти вотчин, все налоги и жалованье, которое необходимо будет уплатить. В крайнем случае придётся продать дальнее имение Неруч. Переговорила и с гувернёром Сен-Тома, который, по сути дела, уже подумывал отправиться в Москву со старшими братьями, но Ёргольская, описав сложившуюся ситуацию, очень просила его пока остаться в Ясной и позаниматься с детьми здесь.
Вскоре от Юшковых пришёл ответ, настолько неожиданный и обескураживающий, что все домочадцы встретили его в штыки. Лёва с Машей заявили, что из Ясной никуда не поедут, Митя и Сергей поддержали их. Безапелляционное решение опекунши Юшковой забрать детей к себе в Казань потрясло не только детей, но и всю прислугу, которая тоже вынуждена будет покинуть свои дома. Одно дело, если бы она приехала сама в Ясную Поляну и спросила детей, хотят ли они жить в Казани или нет. Переговорила бы с Ёргольской и управляющим, как это всё устроить.
Этого не произошло. Был только оскорбительный приказ, требующий беспрекословного подчинения, и точка.
– Туанетт, – держа письмо в руке, задумчиво произнёс Николай, – может быть, они считают, что в Казани нам будет лучше? Там у них связи, университет и прочие блага…
– Но вы же, Николя, уже учитесь в Московском университете, и Серёжа с Митей скоро в него поступят, а Маша с Лёвой ещё малы, и здесь для них созданы, кажется, все приемлемые условия для жизни и учёбы. Или я не права?
– Что вы, Туанетт, конечно, правы!
Молодой граф Николай заметил, как с получением этого письма Ёргольская словно одеревенела и осунулась, улыбка исчезла с её лица и глаза потухли в какой-то безнадёжности.
– Как Варвара была права! – тихо прошептала она.
– Вы что-то, тётушка, сказали? – внимательно смотря на неё, произнёс Николай.
– Нет-нет, – думая о своём, машинально ответила она, – я пойду к себе и постараюсь убедить их оставить детей здесь.
Хотя Николай понял, что, видимо, Юшковы не откажутся от своего решения.
– Туанетт, скажите, пожалуйста, вы поедете с детьми в Казань?
– Нет, кто я такая? Можно сказать, что я жила у вас на птичьих правах, – с трудом произнесла она и, заплакав, ушла к себе в комнату.
Молодой граф, оглушённый этим ответом, только сейчас понял трагическое положение тётушки Татьяны. «Она нам, по сути дела, никто, и Юшковы хотят избавиться от неё. Только за что? Ведь тётушка Полина знает, что Туанетт – самый дорогой для нас человек! Да, но в письме они и её приглашают приехать в Казань, – продолжал размышлять он. – Метаморфоза какая-то, и, главное, спросить не у кого, а сама она вряд ли скажет! Да и ответное письмо Туанетт ничего не даст, они своего решения не отменят. Мне надо ехать с братьями и сестрой в Казань. А посему надо срочно отправляться в Москву и переводиться в Казанский университет», – решил Николай.
В ответном письме Ёргольская писала: «Я ожидала получения письма от Вас, г-н Юшков, и ответ мой был заранее готов, чтобы сказать Вам, что это жестоко, это варварство – желать разлучить меня с теми детьми, которым я расточала самые нежные заботы в течение почти двенадцати лет и которые были мне доверены их отцом в момент смерти его жены. Я не обманула его доверия, оправдала его ожидания, выполняла по отношению к ним священные обязанности нежнейшей из матерей. Моя роль окончена». Указала далее на то, что с отъездом всех детей из Ясной Поляны их имущественные дела придут в полное расстройство. Далее она писала: «Согласитесь, что Вы с сожалением покидаете Казань, разлучаетесь с Вашими старыми знакомыми, что Вам трудно покинуть тот город, где Вы родились, но Вы не думаете о том, что мне ещё труднее расстаться с теми детьми, которые мне дороги гораздо более, чем можно выразить, и которых я люблю до обожания, для которых я жертвовала своим здоровьем, своей жизнью, этой полной страданий жизнью, которую я старалась сохранить до сих пор только для них. Вы лишаете меня последнего счастья, которое было у меня на земле. Я привязана к Машеньке, как к своему собственному ребёнку; она помогала мне переносить жизнь с меньшей горечью, потому что я чувствовала, что я ей необходима. Теперь Вы отнимаете у меня моё единственное уте