Уже в пути вспомнил граф слова унтер-офицера Павлинова, который любил повторять: «Если не желаешь погибнуть в первом бою, то работай до изнеможения и закаляй тело своё, а не то срубят тебя, как ромашку». Сейчас же сражения не было, но Толстой всеми фибрами ощутил, каково оно, это сражение, и сколько на полях полегло солдат.
Чем короче становился день и длиннее – ночь, тем яснее Николай осознавал, что уже никогда не вернутся те юношеские беззаботные дни. А к ночи при быстрой езде от колючего ветра не укрыться… В письме из Гродно от 28 декабря 1812 года сообщал родителям: «Не бывши ещё ни разу в сражении и не имевши надежды в нём скоро быть, я видел всё то, что вой на имеет ужасное: я видел места, вёрст на десять засеянные телами; вы не можете представить, какое их множество на дороге от Смоленска до местечка Красное, да это ещё ничего, ибо я считаю убитых несравненно счастливее тех пленных и беглых французов, кои находятся в разорённых и пустых местах Польши…» И далее он пишет: «Признаюсь вам, мои милые, что если бы я не держался русской пословицы “Взявшись за гуж, не говори, что не дюж”, я бы, может, оставил военное ремесло; вы, наверное, мне скажете, что я не имею права говорить это, оставив уж всё то, что я всего более на свете люблю; но что же делать, я так же, как и всякий другой, не умел быть доволен своим состоянием. Но что про это говорить? Я всегда любил военную службу и, вошедши в неё, считаю приятною обязанностью исполнять в точности мою должность». Он было хотел написать, что их дом в Москве сгорел, но, решив, что маменьке расстройства и так хватает, передумал.
За границей
Преодолев «дорогу смерти», как для самого себя назвал корнет Николай Толстой проделанный путь, о коем он стеснялся сказать из-за боязни, что генерал его сочтёт трусом, подъехав к главной квартире Кутузова, князь Горчаков представился дежурному офицеру, который узнал его и сразу же доложил о его прибытии фельдмаршалу. А корнету Толстому посоветовал пройти в соседний дом, где только сегодня на постой встал батальон гусар. Толстой так устал, что с разрешения генерала сразу же направился к гусарам и, войдя в дом, робко попросил разрешения побыть вместе с ними, пока не будет дана команда, где они с генералом остановятся.
– Мы супротив ничего не имеем, присоединяйтесь к нашему шалашу, господин корнет, – с улыбкой произнёс пожилой гусар.
Узнав, что он является адъютантом генерала Горчакова, один из них заметил, что князь в Бородинском сражении был ранен вместе с Багратионом.
– Вылечился и по распоряжению императора Александра Павловича срочно призван в его главную квартиру, которая располагается в Польше.
– Понятно, – со странным для корнета раздражением сурово заметил пожилой гусар, – русским воинам пора бы дать передохнуть. Страна от хранцузов очищена, и их великий Наполеон уже понял, что в Расею соваться не следует, а нам таперича пора бы домой. Смотри, корнет, как мы поизносились. – И он не постеснялся показать Толстому разорванную шинель и штиблеты с дырками. – Надо бы нас переобуть и накормить досыта, а потом думать о продолжении войны.
– Хватит, Никифор, стонать, – оборвал его унтер. – Ежели после серьёзного ранения генерал Горчаков прибыл, значит, наш амператор уже всё решил, и его никто не остановит!
– Садитесь, корнет, и перекусите с дороги. Вскоре сами всё поймёте!
– Скажите, пожалуйста, а вы императора Александра Павловича уже видели?
– А чего на него смотреть? Человек как человек, – равнодушно проговорил Никифор и, заметив суровый взгляд унтера, замолчал.
– Неужели он здесь, вместе с армией? – с удивлением спросил Толстой. – И его можно увидеть?
– Разумеется, корнет. Главная квартира от нас в десяти шагах, и завтра вы сумеете увидеть его императорское величество!
– Не может быть! – радостно прошептал корнет.
Унтер заметил в этом зелёном юноше ту наивную восторженную фигуру, для которой вой на – ещё не страшная действительность, где в любую минуту погибают сотни людей, и главное, он понял, что корнет не из породы ловителей чинов и наград. Будь он таким, не заглянул бы к ним, а побежал бы устроиться ближе к главной квартире. Поэтому он и усадил Толстого рядом с собой и подвинул ему чарочку, предлагая выпить для сугреву.
Вскоре к гусарам зашёл вестовой фельдмаршала Кутузова и, узнав, что адъютант Горчакова хорошо принят гусарами, приказал ему остаться здесь.
Толстой не успел прилечь на солому, лежащую в углу, как тут же забылся глубоким сном, который свой ственен молодым людям, уставшим после тяжёлой дороги.
– Смотри, Никифор, упал словно подкошенный и теперь за ноги выноси, не почувствует!
– Знамо дело, сколько проскакали, и всё без роздыху!
– Он мне понравился, что сюда приехал не около амператора виться, а служить!
– С чего ты взял?
– С того, что барина видно по походке, да и генерал Горчаков петиметра[4] в адъютанты брать бы не стал.
– Посмотрим, – не соглашаясь с товарищем, произнёс Никифор.
А в это же время Кутузов встретил генерала Горчакова с улыбкой и со словами:
– Мог, мил человек, ещё чуть-чуть полечиться, такие раны вмиг не проходят. – Заметив, что князь хочет что-то возразить, добавил: – В самое пекло угодил. Александр Павлович угомониться не желает и в своей ненависти к Бонапарту всех готов привлечь! Ох, дорогой мой, ему мало пролитой русской крови, надо бы ещё добавить, тем более что британцы вьются вокруг него, аки пчёлы около цветка. Только пчела, добывая мёд, не только своё семейство кормит, но и людей подкармливает. А англичане – как аспиды, охочие до чужой крови. Глаза бы мои на этих приспешников не глядели. Английский генерал Вильсон днюет и ночует в главной квартире рядом с императором Александром, подзадоривая его уничтожить французского узурпатора Наполеона. Привыкла Европа на нашем горбу ездить и устраивать свои тёмные делишки. Не мне тебе рассказывать, как те же австрийцы Суворова и его армию предали, загнав её в Альпы, и нашего великого полководца в могилу свели руками Павла Петровича, который не пожелал его встретить как героя, спасшего свою армию от неминуемой гибели.
– Да, дядюшка Александр Васильевич мечтал сразиться с Бонапартом и дойти до Парижа.
– Ты, мил человек, верю, дойдёшь, а мне здоровье не позволит, чувствую, как силы убывают!
Князь Горчаков внимательно посмотрел на фельдмаршала и понял, что Михаил Илларионович говорит это не ради красного словца. Вдруг закашлявшись, Кутузов тяжело задышал и тихо произнёс:
– Я подумаю, куда вас определить, генерал.
– Благодарю вас, ваше сиятельство, – по всей форме ответил Горчаков, и вестовой повёл его на ночлег в отведённую для него комнату рядом с гусарами.
На следующий день фельдмаршал Кутузов представил генерала Горчакова императору Александру I, который выразил своё удовлетворение его прибытием и приказал Кутузову назначить Горчакова командовать одним из корпусов в русской армии. На его адъютанта, графа Толстого, император не обратил никакого внимания, зато сам корнет был несказанно счастлив, что увидел своего государя. Михаил Илларионович назначил князя Горчакова-второго руководить первым корпусом в российско-прусской армии под командованием генерала от инфантерии Михаила Богдановича Барклая де Толли.
Толстой обратил внимание на понурый взгляд императора Александра Павловича, ушедшего в себя, красноречиво говоривший: «Неужели вы не понимаете той высокой миссии: я хочу помочь Пруссии и Австрии освободиться от узурпатора Буонапарте?»
Так началась нелёгкая, полная опасностей и приключений боевая служба корнета Николая Толстого.
Крещение боем
Стало известно, что хотя французы отброшены за пределы России, но по приказу императора Александра I вой на с армией Наполеона продолжается. В один из боевых дней старший адъютант главного штаба штабс-капитан К., вручив карандаш и блокнот корнету Толстому, посоветовал ему тут же записывать поступающие распоряжения и приказы вышестоящих начальников. Толстой хотел возразить, заметив, что пока на память не жалуется, но по взгляду штабс-капитана понял: лучше взять.
В течение дня корнет постоянно находился в пределах видимости генерала Горчакова и незамедлительно выполнял все его поручения и приказы, которых во время наступления русской армии бывало достаточно. Не успел он к вечеру появиться в корпусе, как его снова вызвал Горчаков.
– Толстой, – произнёс генерал, – я понимаю, что вы устали, но мы через несколько часов снова выступаем. Сейчас же необходимо обследовать обстановку на местности. Нам дано распоряжение захватить город Рогозно. Впереди большое озеро. Сможет ли наш корпус переправиться через него?
Подъехав к озеру, корнет осторожно прошёлся по льду и убедился, что вода уже хорошо промёрзла. Николай также внимательно обследовал прочность моста, убедившись, что он не повреждён, и доложил об этом генералу.
– Отлично, корнет! Чуть рассветёт, подымайте гусар Фишера. Подполковнику Верёвкину через лёд шагать с проводником. До города около версты. Артиллерию для прикрытия оставьте на берегу. Вы же, корнет, останетесь со мной для дальнейших распоряжений.
Атака на город Рогозно прошла успешно. В плен взяли больше двухсот человек. Польскую часть из корпуса Евгения Богарне разбили при Оборнике, и она отступила.
Русские войска вступили в Дрезден. Генерал Барклай де Толли доносил, что до 16 марта неприятель делал многократные вылазки из крепости Торн. Предложили коменданту сдаться. Тот наотрез отказался. Было приказано осадить крепость и в ближайшее время взять её штурмом. Одному из полков корпуса генерала Горчакова поступило указание оказать помощь Апшеронскому полку. Для связи направили адъютанта генерала корнета Толстого.
– Учтите, гарнизон крепости насчитывает более трёх тысяч личного состава баварских войск. Дано распоряжение доставить осадную артиллерию из крепости Грауденца, но из-за трудности перевозки орудий вверх по течению Вислы пока неясно, когда она будет доставлена. Воины Апшеронского полка уже занимаются приготовлением туров, фашин и лестниц. Коменданту ещё раз предложили сдаться, но он ответил артиллерийским огнём.