ему необходимо сопровождать бабушку в одну из отдалённых от боевых действий губерний, так как одна она не доберётся.
Все внимательно слушали тётеньку, и Лев обратил внимание, что, вспоминая, она словно молодела.
– А Туанетт по-настоящему любила нашего папеньку, – заметил Лев.
– Она его и сейчас любит, – подтвердил старший брат.
– господа, экипажи поданы! – громко объявил вошедший Фока.
Все поднялись. Маша с мужем и Ёргольской ехали в Покровское, а братья – в Москву. Никто и не заметил, как мгновенно проскочила короткая майская ночь, и горячее солнце озарило лучами и согрело землю.
– Не знаю, как на вас, а на меня весна всегда действует благотворно, – с улыбкой произнёс Лев. – Во мне словно открываются все клапаны, и я ощущаю, как силы мои удесятеряются, словно за спиной вырастают крылья.
– Ты, брат, смотри не улети без нас, – возвращая его на землю, с улыбкой проговорил Митя. – К тому же с тобой особо желает попрощаться тётенька Татьяна. Будь любезен, не откажи ей в этой прихоти, всё-таки не в Москву отбываешь, а на Кавказ!
Обернувшись, Лев увидел спешащую к нему тётеньку Татьяну, которая, порывисто обняв его, попросила писать почаще и, конечно, беречь себя.
– Спасибо, Туанетточка, спасибо, родная, я обязательно буду следовать вашим советам, – тронутый её заботой, прошептал он, и горькие слёзы разлуки невольно оросили его лицо.
Увидел и понял старший брат Николай Николаевич, что у братьев в самостоятельной жизни не всё ладится, особенно у младшего, Льва. Брат знал, что Лев способен принимать молниеносные решения, порой не задумываясь о последствиях. Так было в детстве, когда он выскочил из кареты и бежал вперёд до изнеможения или когда он вдруг выпрыгнул из окна не низкого первого этажа и после этого проспал сутки. Слава Богу, всё обошлось благополучно. А недавно он чуть не уехал с троюродным братом Валерьяном в Сибирь, но вспомнил, что забыл шапку, и остановился. Сейчас Лев принял решение уехать с ним на Кавказ, где он проходил службу. «Выдержит ли Лев?» – Николай знал, что младший брат – человек упрямый. Беда только в том, что он до сих пор не знает, чего хочет. И в то же время в младшем брате ощущалась какая-то внутренняя сила.
Если он что-то задумывал, то стремился непременно это выполнить, хотя средний брат Сергей считал его пустяшным малым. А главное то, что Лёва всегда к себе относился самокритично.
Брат Сергей, к сожалению, продолжал цыганёрствовать и сделал величайшую глупость, выкупив из табора цыганку Машу. Понятно, что теперь ему никогда не отделаться от этой девицы.
Митя с отрочества самостоятелен, и временами трудно понять, как идут у него дела. Поэтому Николенька принял твёрдое решение помочь Льву и забрать его с собой на Кавказ.
На следующий день братья приехали в Москву. Остановиться решили у Мити, чему он был очень рад.
– Может быть, задержитесь на недельку? – спросил он.
– Не более двух дней. Мне к концу мая надо быть на службе, – ответил Николай, – я уже и так задерживаюсь.
В эти дни в Москве Лев постарался навестить родных и знакомых. Появившись в доме у родного дяди, Сергея горчакова, он известил, что уезжает на Кавказ.
Жена дяди Анна Александровна резонно заметила:
– Что же вы, любезный, самовольный ярем на себя набрасываете? – И, не дав ему возразить, добавила: – Если в Москве боитесь загулять, поживите год-другой затворником в своём имении!
– Я думаю поступить на военную службу!
– Тогда удачи, но про нас не забывай, пиши!
– Обязательно.
Одобрили его решение генерал Андрей Иванович горчаков и знакомый Сергей Колошин, добавив, что тоже думает уехать вглубь России, чтобы поближе узнать жизнь народа. А то, кроме Москвы и Петербурга, жизнь себе не представляет.
На следующий день Лев поехал гулять в Сокольники, но погода выдалась пасмурная и дождливая, и он забежал к цыганам. Его встретили как родного, Глаша исполнила несколько его любимых песен и села к нему на колени. Опьянённый тёплым приёмом, Лев постарался сразу же уйти, ничего им не объясняя. По дороге он заглянул к Исленевым и, сев наудачу за ломберный стол, начал играть со знакомым Зубковым. Фортуна улыбнулась ему, и он выиграл.
– К сожалению, сегодня не мой день, – констатировал Владимир и, поздравив Льва с выигрышем, вручил ему четыреста рублей.
«А может, и правда остаться? – подумал Лев. – Нет, Николеньку я не имею права подвести!»
И рано утром они тронулись в путь. Николай заметил, что Лев очень грустен: «Понимает, что, хотя он и едет со мной по доброй воле, самостоятельно жить ещё не готов».
Приехав в Казань, Лев вспомнил о своём аристократизме (увлечении комильфо) и о той глупости, которую однажды сказал. Как-то они шли по городу, и какой-то господин на долгушке[4] опёрся руками без перчаток на трость, палку, упёртую в подножку.
– Как видно, – многозначительно произнёс Лев, – какая-то дрянь этот господин!
– Отчего? – спросил Николай Николаевич.
– А без перчаток наглый холоп, – промолвил Лев.
– Так отчего же дрянь, если без перчаток? – со своей чуть заметной, ласковой, умной и насмешливой улыбкой возразил Николай. – Этак, сударь, можно любого человека оболгать.
Лев покраснел, но так ничего и не ответил.
В середине дня приехали в Казань. Как оказалось, дядюшка Юшков уехал в своё имение Паново. Решили его навестить. По дороге встретили старого знакомого, Оголина, который согласился с ними проехать. Благо его имение было рядом с дядюшкиным. Подойдя к дому, попросили доложить об их приезде, а пока Лёва предложил приятелю слазить наперегонки на берёзу. Юшков вышел на крыльцо встретить гостей и был поражён, увидев, как прокурор Оголин стремительно лезет на дерево. Он даже несколько боязливо оглянулся, пытаясь понять, что случилось с молодыми людьми. Узнав о споре, покачал неодобрительно головой и заметил, что солидным людям не пристало заниматься такими экспериментами.
Пробыли в Казани неделю, где младший брат целыми днями пропадал у знакомых, и чувствовалось, что ему уезжать не хочется.
– Лёва, завтра выезжаем!
– Я понял, Николенька, – тихо произнёс он.
– Что с тобой, Лёвушка?
– Не спрашивай, Николенька. Она воздушна и необыкновенна!
– Ты, любезный, о ком?
– О Зинаиде Молостовой. Если не ошибаюсь, она училась вместе с сестрой Машей в Родионовском институте?
– Не ошибаетесь. И что же в ней такого необыкновенного? – просто спросил брат.
– Понимаешь, Николенька, она смотрит на жизнь трезвым взглядом и, кстати, одобряет мою поездку вместе с вами на Кавказ.
– Слава Богу, а то я было решил, что вы уже передумали ехать со мной и останетесь в Казани.
На следующий день они поехали дальше. В дороге Лев вспоминал Зинаиду.
– Скажите, Николенька, а вы когда-нибудь любили?
– Понимаешь, Лёва, амур невозможно передать словами. Ты сам недавно обмолвился о тётеньке Татьяне, которая всю жизнь любит одного человека, хотя его давно нет с нами. И я верю, будь жив папа, они обязательно соединились бы, несмотря на то что бабушка была против этого брака. Но судьба распорядилась иначе.
– Вы правы, я тоже так думаю.
– Я знаю, – продолжал Николай, – что жениться надо один раз, а отсюда без обсуждения вытекает, что эта дама должна быть близка тебе по духу, по твоему делу, которое ты делаешь, и в основном понимать тебя хотя бы процентов на семьдесят. А так – лучше жить одному, как я живу сейчас.
– Как точно и хорошо, что вы, дорогой мой брат, сказали о единении душ! – воскликнул растроганный Лев. – Представляете, я жил в Казани неделю. Каждый день видел и слышал её. Я не сказал бы, что влюблён. Я не знал этого. Мне кажется, что незнание есть главная черта любви и составляет всю её прелесть. Я не чувствовал этой тяжести всех мелочных страстей, которая портит всё наслаждение жизнью. Я ни слова не сказал ей о любви, но я так уверен, что она знает мои чувства. И ежели она меня любит, то я приписываю это только тому, что она меня поняла. Все порывы души чисты, возвышенны в своём начале.
– Оказывается, вы, сударь, – настоящий поэт, вам необходимо писать романы. Я верю, что у вас это отлично получится! Но только всегда надо помнить, что суровая действительность уничтожает невинность и прелесть всех порывов.
– Спасибо, Николенька, на добром слове, что мне надо писать. И я уже думаю об этом. Кстати, мне и тётенька Туанетт об этом говорила.
Тарантас ехал быстро по тракту, увозя их всё дальше и дальше от Казани. Лев посмотрел на старшего брата и, поняв, что он занят своими мыслями, больше не стал его беспокоить. «Может, написать Зинаиде? Только о чём? Пожалуй, не стоит! А писать повесть обязательно надо начинать», – и с этими противоречивыми мыслями он задремал.
На Кавказе
К месту службы Николеньки подъехали уже в темноте. Их радостно встретили офицеры бригады и сердечно приветствовали старшего брата.
– господа, познакомьтесь – это мой брат Лев, он тоже думает поступить на службу к нам, и я надеюсь, что вы примете его, как и меня в своё время.
– О чём вы тужите, любезный прапорщик? Мы завсегда рады новому человеку, – с радушной улыбкой произнёс пронзительным голосом маленький рыжеватый человечек с хохолком, усиками и бакенбардами на загоревшем лице.
Лев внимательно посмотрел на него и тоже в ответ улыбнулся. Пожилой офицер, пожимая руку Николеньки, без предисловия заметил:
– Граф, а отмечать ваше прибытие будем?
– Разумеется, капитан!
– Тогда пора начинать!
Николенька, открыв свой баул, достал несколько склянок, тут же зазвенели стаканы, и стала готовиться нехитрая закуска.
– господа офицеры, поймите меня правильно. Я не против небольшого сабантуя по случаю приезда нашего дорогого прапорщика, но позвольте мне юного брата и нашего молодого офицера Буемского вместо горячительного напитка угостить конфетами, – воскликнул всё тот же маленький человечек с бакенбардами.