Здесь, как всегда, всё лежало на своих местах. Присев за её стол, увидел последний номер журнала «Современник» со своим рассказом «Набег» и обратил внимание, что тётенька не просто как бы от скуки читала его рассказ, а читала внимательно, с пером в руках. «Повествование в рассказе о матери капитана очень трогательно», – было записано ею на листочке, лежащем рядом с журналом. Узнав о гибели молодого прапорщика, она написал только одно слово: «Ужас!» – да и его он разобрал с трудом, так как, видимо, она плакала и слёзы капали на свежие чернила. Льва ещё раз восхитила её выдержка, которую тётенька проявляла не только в письмах, но и, как всегда, по первому зову готова была ринуться на помощь близким. И ему стало нестерпимо стыдно за свою несуразную обиду на любимую тётеньку.
В комнату, постучав, вошла Прасковья Исаевна и объявила, что обед готов и, как только он прикажет, сразу будет подан в столовой.
– Лев Николаевич, я срочно направила Петра в Покровское сообщить Татьянушке и сестре Маше, что вы прибыли, и завтрева обязательно встретитесь. И ещё вас очень хочет видеть наш новый староста, Егор Дмитриевич, желает доложить о хозяйстве.
Толстой удивился, что Прасковья Исаевна назвала нового старосту полным именем, чего он прежде за ней не замечал. «Видимо, правда толковый мужик, – подумал он, но расспрашивать у неё о нём ничего не стал. – Надо самому с ним познакомиться!»
– Хорошо, Прасковья, пусть будет в конторе, я туда обязательно загляну!
Услышав, что с ним хочет встретиться староста, Лев словно очнулся и вспомнил, что он не только военный, но и помещик, хозяин своих мужиков. По дороге в контору Лев заметил, как встречавшиеся мужики снимали шапки, а бабы с нескрываемым уважением смотрели на него, от души радуясь его возвращению в родные пенаты. Он с улыбкой отвечал на их поклоны и вспоминал далёкую юность, когда, оставив учёбу в университете, хотел быть справедливым помещиком. Именно тогда тётенька заметила, что, для того чтобы стать добрым хозяином, нужно быть холодным и строгим человеком, а этого в его душе нет. И ведь она оказалась права.
Новый староста, Егор Дмитриевич, ему понравился деловой хваткой и чёткими ответами на его вопросы. Он также сказал, что мельница, отданная в аренду, исправно работает и приносит уже небольшую прибыль. Лев сообщил ему, что он по дороге заехал домой и направляется в Южную армию.
– Туда, где идёт вой на с турками? – уточнил староста.
– Да.
И Лев заметил, с каким уважением посмотрел на него Егор Дмитриевич.
Встреча с тётенькой и родными
Ёргольская въехала в усадьбу в середине дня и, быстро откинув полу шубы и не дожидаясь дворецкого, который стремительно шёл к возку, чтобы помочь приехавшим господам выбраться из саней, направилась к дому. Тут же во двор вышел Лев и крепко обнял тётеньку:
– Вы не представляете, как я рад нашей встрече! – И, не дожидаясь остальных, повёл её внутрь.
Он заметил, как постарела его любимая Туанетт. Из-под платка выбивались седые волосы, верхняя губа временами западала от нехватки нескольких передних зубов, и тем не менее глаза оставались зоркими, они излучали теплоту и несказанную радость при встрече своего дорогого Леона.
– Если бы вы знали, дорогая тётенька, – с волнением говорил он, – как я мечтал посидеть с вами наедине. – И вдруг со словами «Как я забыл?» он вскочил и побежал к себе в комнату, но тут же возвратился, держа в руках красивую шаль, которую накинул ей на плечи. – Представляете, к своему стыду, только сейчас вспомнил.
– Но вспомнил же, – с радостной улыбкой произнесла Ёргольская и от испытанного удовольствия поднялась с дивана, поправила шаль и прошлась по комнате.
– Вот видите, милая тётенька, какой я забывчивый и нехороший!
– Всё хорошо, мой милый мальчик, главное – ты невредимый. Я же догадывалась, когда вы с Николаем уходили в этот «набег», который ты так образно описал в своём рассказе. Если бы ты знал, сколько я слёз пролила и сколько свечек поставила, моля Всевышнего, чтобы он уберёг вас от шальных пуль. И ты опять едешь на вой ну.
– Я в этом убедился и увидел пометки, которые вы сделали по ходу прочтения.
Ёргольская с удивлением посмотрела на племянника, но, вспомнив, что перед отъездом оставила открытым журнал с рассказом Леона в своей комнате, улыбнулась тому, что она его поняла.
В залу вбежала сестра Маша и повисла на шее брата со словами:
– Хотя ты на меня и обижаешься, я всё равно тебя люблю! Брат мой, – воскликнула с неким пафосом сестра, – тебе есть чем гордиться! Во-первых, ты стал, как твой старший брат Николай, офицером; во-вторых, ты, как волшебник, так прекрасно пишешь, что я с удовольствием слушаю твои опусы.
– Да, Леон, она права. Твоя сестра Маша не любит читать, но и она была заворожена твоим писанием, – подтвердила Татьяна. – А что у тебя, Леон, произошло в Пятигорске с Машей и почему ты решил, что она и Валерьян отвернулись от тебя?
– Я, тётенька, тут сам виноват. Маша в Пятигорске так увлечена была новыми знакомыми, что мне показалось, она не рада встрече со мной. Я понял, дорогая тётенька, что был неправ, и готов повиниться перед ней, – ответил он, глядя на сестру виноватыми глазами.
Давно наступили сумерки, но Лев сидел с Ёргольской, они всё вспоминали, и беседе этой, казалось, не будет конца.
– Я рада, что ты едешь на новое место службы офицером.
– Я сам этому несказанно рад.
– Да, Сергей говорил мне, что тебе не присваивали звания по вине писаря главного штаба, но, слава Богу, всё разрешилось в твою пользу.
«Странно, – подумал Лев, – он мне об этом не писал».
– Леон, как я понимаю, ты пока ещё не ушёл в отставку?
– Нет, в Крыму началась вой на, и император запретил все отставки.
– Жаль, но ты в ближайшее время не уедешь?
– Конечно, нет, я хочу увидеться с братьями.
– Тогда я направлю гонцов с известием, что ты приехал. Ты по-настоящему возмужал, мой мальчик, и тебе так идёт военная форма, ты истинный комильфо в ней.
– Вы мне льстите, Туанетт!
– Я говорю правду, мой дорогой Леон. Узнаю своего мальчика, – со счастливой улыбкой произнесла Ёргольская. – Кстати, ты это великолепно отобразил в своём романе «Детство». Я его уже не один раз прочла!
– Вам понравилось?
– Очень. И что самое главное, Леон, интуиция меня не подвела, ты так искренно пишешь, и прошу тебя: это твоя стезя, шагай смело по ней!
– Я пока не уверен, многое мне не нравится, и приходится несколько раз переписывать!
– Тем прекраснее и интереснее твоё творение получается, и я ещё повторю: пожалуйста, не бросай сего занятия – оно твоё! Это не только я утверждаю, но и все наши близкие.
– Спасибо за поддержку, Туанетт!
Узнав, что Лев возвратился в Ясную, братья сразу же приехали к нему.
– Здравствуйте, господин офицер, – обнимая его, с некоторым пафосом и улыбкой произнёс Дмитрий. – Скоро к тебе боязно будет подойти.
– Ты о чём, Митя?
– Как же, господин офицер, вы истинно человек дела. Разве вы, господа, забыли, что в 1851 году, уезжая на Кавказ, Лев поклялся, что, пока крепко не встанет на ноги, домой не вернётся. И мы видим перед собой и настоящего офицера, и – не побоюсь заметить – человека, нашедшего своё место в жизни.
– Будет тебе, Митя, мне славословия петь, и ничего я существенного ещё не совершил.
– Как же, даже в официальной газете «Русский инвалид» опубликовано, что «за отличие в делах против горцев» ты «высочайшим приказом» от 9 января 1854 года произведён в прапорщики «со старшинством с 1853 года февраля 17-го».
– Да-да, – с иронией заметил Лев, – только прапорщика получил месяц назад, а юнкером я так и не был.
– Немудрено, – заметил Сергей. – Как мне рассказал князь горчаков, причиной задержки тебе первого офицерского звания, Лев, была ошибка писаря Инспекторского департамента, который, испугавшись наказания, послал в Сенат копии документов не на гербовой бумаге, а на простой. Отсутствие данных о дворянском происхождении лишало тебя права на всё время службы на Кавказе именоваться юнкером. Лев, – поинтересовался Сергей, – прости, но я хочу обратиться с одной просьбой. Мы все любим тебя и знаем, что ты едешь в Южную армию не на прогулку, но, пожалуйста, веди себя благоразумно. А то я слышал, как ты на Кавказе с группой офицеров самостоятельно решил доскакать до своей крепости и чуть не попал в плен.
– Ты прав, Серёжа, мы тогда чудом оторвались от татар.
– И никто не пострадал? – с испугом спросила тётушка.
– Все живы, – опустив глаза, ответил он, не желая расстраивать Ёргольскую, потому как два офицера были тяжело ранены и впоследствии умерли.
– По рассказам Николая, – с некой лукавинкой поинтересовался Сергей, – ты каждое своё произведение, если можно так выразиться, обсасываешь со всех сторон и переписываешь не раз. А вот «Записки маркера» сварганил чуть ли не мгновенно – это на тебя непохоже.
– Трудно, Серёжа, сказать! Этот эпизод в Петербурге произошёл со мной, когда, увлёкшись, я маркёру проиграл в бильярд двести руб лей и попросил записать долг на меня. Но он меня не выпустил и потребовал, чтобы я немедленно расплатился.
Пришлось с оказией послать записку одному моему знакомому и попросить его заплатить за меня проигранные деньги. – Льву льстило, что близкие интересуются его творчеством.
– В рассказе «Набег», – также заметил Сергей, – в котором ты участвовал волонтёром, описываешь всё так верно, так натурально, что Туанетт вся дрожала, думая об опасностях, которым вы с Николенькой подвергались.
– К сожалению, на вой не по-другому не бывает, – произнёс Лев, вспомнив молодого прапорщика, погибшего в этом походе.
Думая о среднем брате, Лев знал, что с отроческих лет Митя всегда был уверенным в себе. Переехав вместе с братьями в Казань, он предпочёл жить в отдельной комнате, хорошо учился в Казанском университете. Сейчас он не увидел в нём той целеустремлённости и уверенности в себе. Лев беседовал о нём со старшим братом Николаем и тётенькой, но и они не знали, как ему помочь. Он узнал, что Митя недавно продал усадьбу Поляны, проиграл много денег и дал заёмные письма разным лицам. Самое печальное, что не желал возвращать долги. Брат Сергей заметил, что он гадко живёт в Москве. говорить с ним Лев не решился. Он сам частенько играл в карты и проигрывал. Как сам не любил никаких нравоучений, так и к братьям со своими сентенциями не лез.