И тётушка поняла, что Валерьян по-человечески переживает за шурина и создавшуюся ситуацию.
– Напишите вы ему, тётенька, чтобы он одумался и перестал играть. Помочь я ему ничем не могу.
– А он вас о чём-нибудь просит?
– Разумеется, взять Ясную в аренду. Я этого не могу, так как в прошедшем году последовал указ, воспрещающий помещикам отдавать свои имения в аренду. Или из опекунского долга взять тысячу двести руб лей серебром. При расстроенном хозяйстве ни один арендатор не даст денег. Да я и сам еле-еле свожу концы с концами.
– Я всё поняла, Валерьян. Лишь бы Всевышний уберёг его на поле сражения, а из долгов, я надеюсь, он сам сумеет выпутаться.
– У меня к вам, тётенька, ещё одна просьба: вы как будете ему писать, отошлите двести пятьдесят руб лей, которые Некрасов пересылает через Ивана Сергеевича Тургенева.
– Спасибо тебе, Валерьян, за хлопоты. Сегодня же ему отпишу и деньги отправлю. А как Маша и дети?
– Всё хорошо. Маша ждёт от Лёвы письма, а он всё никак не может собраться написать ей.
Ёргольская хотела напоить гостя чаем, но Валерьян задерживаться не стал и сразу уехал.
С донесением в Петербург
В ноябре 1855 года Лев направляется из осаждённого Севастополя в Петербург курьером с «Донесением о последней бомбардировке при штурме Севастополя союзными войсками 24–28 августа». Думы его были больше тяжкими, потому что эта война, несмотря на героизм солдат и офицеров, но никак не высшего командования, была Россией проиграна, и он как никто другой понимал это. Сколько было у него прекрасных задумок. Устроить общество для просвещения и образования солдат, а также издавать журнал для солдат («Военный листок»), чтобы с группой образованных офицеров рассказывать по горячим следам о том, как воевали и жили солдаты, об их чаяниях и надеждах. Император Николай I журнал запретил, сославшись на газету «Русский инвалид», в которой рекомендовал публиковать им свои статьи. А какими доисторическими ружьями русская армия воюет, смешно! Он вспомнил, с каким энтузиазмом писал проекты о переформировании армии, штуцерных батальонов и батарей, которые генералы, толком не разобравшись, отвергли, при этом один из них многозначительно изрёк: «В наше время молодых офицеров за подобное умничанье сажали на гауптвахту… Осёл!»
Льва радовало, что его рассказы о сражении в Севастополе печатались в журнале «Современник» и имели оглушительный успех. Любимая тётенька писала: «…Все с ума сходят от твоих сочинений! Твоё описание Севастополя в декабре месяце – великолепно; я прочла эту статью в “Русском инвалиде”. Мне не приходится хвалить тебя; что бы я ни сказала, показалось бы вульгарным в сравнении с оценкой, высказанной этой газетою, где говорится, что хотим познакомить с истинно превосходной статьёй. И точно, невозможно ничего лучше этого написать. Я виделась недавно с Николенькой, много говорила с ним об этом описании Севастополя; он тоже и все знакомые в восхищении от твоих сочинений; продолжай, милый Лёва, заниматься литературой, ты уже себя очень прославил своими сочинениями, ты одарён удивительными способностями, употребляй их на пользу; и отбрось все другие слабости, которые тебя ни к чему доброму не поведут, а только могут навсегда расстроить твои дела».
«Да, я действительно начинаю приобретать репутацию в Петербурге. “Севастополь в декабре” государь Александр II приказал перевести на французский, да и Некрасов с Тургеневым высокого мнения о моих работах. Но я, кажется, за свои статьи сильно на примете у “синих”, но писать из пустого в порожнее, без мысли, без цели не желаю, тем более что сладеньким я никогда не буду», – с твёрдостью подумал он.
Лев улыбнулся, вспомнив, как после неудачного «федюнинского» сражения, где русская армия по вине бездарного командования была разгромлена, он по вдохновению внезапно написал сатирическую «Песню про сражение на реке Чёрной 4 августа 1855 г.».
Песня заканчивалась ругательствами в адрес командования. Потом Толстой узнал, что князь горчаков был против этого наступления, но военный министр князь Долгоруков настаивал, а руководство Южной армии не посмело возразить, что ещё быстрее привело нашу армию к катастрофе.
По дороге Лев заехал в своё имение Ясная Поляна. Около сторожевых башенок на запятки вскочил сторож Фёдор и подвёз их к дому, где теперь жила Ёргольская. Граф так спешил увидеть тётеньку, что приказал подъехать к крыльцу и был удивлён, что экипаж остановился около флигеля.
– Фёдор, мы куда приехали?
– Большого дома нетути, васиятельство, его увезли!
– Ах! – невольно вскрикнул он, чувствуя, что покраснел. Благо уже стемнело, и никто не заметил. – Совсем забыл! – вдруг, как будто невольно потерял близкого человека, воскликнул он.
Ёргольская, увидев его, вдруг заплакала.
– Тётенька, милая моя, вы чем так расстроены?
– Я безумно рада, что вижу тебя живым и невредимым.
– Вы правы, сейчас я направлен с донесением в Петербург и сразу же по возможности подам в отставку.
Лев заметил, как осунулась и постарела Ёргольская. «Видимо, правда моя служба и проигрыши влияют на неё. Пора, пора остепениться и хотя бы немного пожить в имении, а то всё ненароком развалится», – подумал Лев.
Она стала рассказывать ему про проданный дом, нехватку денег и как староста старается удержать хозяйство на уровне, но ресурсов недостаточно. Николенька с Сергеем в армии, а Митя, к сожалению, почему-то загулял и никому не пишет. Единственная радость: у Маши перестали болеть зубы. Два года её изводили они, и здесь надо сказать спасибо московскому доктору, который излечил её от ревматизма зубов. Он приехал к ним домой в Покровское и поставил ей нарывной пластырь за ушами. Затем сделал ей прививку в обе руки. Три дня она не выходила из комнаты, и вакцина оказала на неё положительное действие. Затем он открыл все окна и строго приказал избегать двух вещей: мочить ноги и находиться на сквозняке. Затем выписал эликсир, который необходимо каждый день класть в ухо.
– Ты, мой дорогой, тоже часто жалуешься на зубы, поэтому сразу же обратись к этому доктору.
– Спасибо, тётенька, если понадобится, обязательно воспользуюсь вашим советом.
Она не отходила ото Льва ни на минуту. На её красивом лице пролегли две глубокие морщины, и это было особенно заметно, когда она улыбалась.
– Тётенька, давайте сделаем с вас дагеротипный портрет, и он будет храниться у каждого из нас.
– Ни в коем случае. Во времена моей юности один хороший знакомый художник просил разрешения нарисовать мой портрет, я категорически отказалась и не стала ему позировать.
Туанетт заметила, как утром Леон, проснувшись, направился туда, где стоял большой дом, который был продан на своз в село Долгое. Он даже хотел поехать посмотреть, как его поставили на новом месте, но тётенька его отговорила. Своё недовольство его поведением не побоялась высказать графу его няня Наталья Саввишна. Выслушав её с покорностью, Лев обещал в ближайшее время вернуться в имение и заняться хозяйством.
– Мы, батюшка, без тебя сироты. Нас кто захочет обидеть может, – стараясь польстить ему, вещала она.
– О чём вы, бабушка? – ласково ответил он. – Скоро отменят крепостное право, и вы будете свободны!
– На кой ляд мне эта свобода? – с испугом произнесла она. – Мне тогда только на паперть или на погост. Нет, мил человек, я здесь родилась, здесь и помру, если, конечно, вы меня, старуху, не прогоните от себя.
– Что вы, что вы, бабушка, живите на доброе здоровье!
– Леон, – озабоченно спросила Ёргольская, – разве можно отменять крепостное право?
– Разумеется, тётенька, давно это зло необходимо уничтожить. Оно только в России и существует!
– О чём вы, Леон? Кто же нас кормить и обслуживать будет?
– Мы с вами как-нибудь поговорим на эту тему, тётенька. Я слышал, что Сергей ездил в Петербург по новой дороге?
– Да-да, это так называемая железная дорога, он в восторге от неё. Теперь от Москвы до Петербурга можно добраться за сутки. Никаких тебе экипажей, постоялых дворов и лошадей: тепло, комфортно и уютно. Он даже мне предлагал вместе с ним проехать, но я стара стала и отказалась.
– Значит, мне теперь в экипаже только до Москвы надо доехать? – уточнил Лев.
– Да, Леон, а там на так называемый вокзал и на поезд до Петербурга.
Проходя по флигелю, Лев что-то шептал про себя, и тётенька, понимая его состояние, шла за ним молча. «Ну что же, тётенька, будем обживать флигель по вине вашего непутёвого племянника, который не сумел сохранить своё родовое гнёздышко».
– Поверьте, Туанетт, имение я не проиграю, – вдруг с ненаигранной злобой произнёс Лев, как бы окончательно поняв, что он совершил, и тут же оценил, что слова его пусты, ведь во время игры он обо всём забывает, может спустить всё. – За что я беспредельно люблю вас, тётенька, что вы никогда не укоряете меня и не читаете мне морали, ибо я сам себя проклинаю как незнамо кто. – Пройдя гостиную, он открыл дверь соседней комнаты. – Пожалуй, я здесь расположусь и устрою кабинет, – оборачиваясь к ней, произнёс Лев и приказал камердинеру Ивану перенести сюда свои вещи. – Туанетт, распорядитесь, пожалуйста, чтобы сюда же перенесли папенькин старинный ореховый стол и диван, на котором я родился.
Знакомство с Тургеневым
Тургенев дочитал в свежем номере «Современника» за 1854 год роман «Отрочество» и задумался об авторе. Кто он, скрывающийся под инициалами Л. Н. Т.? По слухам, автор – военный офицер, служит на Кавказе и фамилия его – Толстой. В «Отрочестве», которое он прочитал на одном дыхании, его пленил образ Николеньки, который по рассеянности не успевал по истории, и гувернёр пригрозил ему, что если на следующем уроке он получит меньше трёх баллов, то будет строго наказан, хотя ребёнка никогда не пороли. На очередном занятии мальчик внятно не смог ответить на заданный учителем вопрос. После занятий от наказания его спас брат Володя, сказав, что Николенька получил хорошую оценку.