Иван Сергеевич с грустью вспомнил, что в детстве маменька временами секла его по поводу и без повода и однажды он даже решил бежать из родного дома, но его спас немецкий учитель. Добрый старик не только обласкал его, но и имел длительную беседу с его матерью, после чего та перестала его без повода так жестоко наказывать. Но любви обоюдной так и не случилось. Она требовала беспрекословного повиновения и не переносила, когда ей перечили.
Тургеневу страстно захотелось познакомиться с автором. Стоял конец октября. Он подошёл к окну и приоткрыл его. Порыв осеннего ветра обжёг его холодом. Дождь прекратился, туман рассеялся. В воздухе всё было напоено влагой. Хотя на деревьях листьев уже не было, но тяжёлые капли обволокли кусты и деревья. «В лесу сейчас неуютно, – подумал он, – даже зайцы норовят пересидеть эту пору в норах».
Тургенев вспомнил, что недавно на охоте он познакомился с графом Валерьяном Толстым и тот упомянул, что с Кавказа приехал брат его жены. «Не автор ли этих повестей? Да, да, – продолжал он размышлять, – и живут Толстые, кажется, недалеко от Спасского». Иван Сергеевич позвал своего собачника Илью, который об окружающих охотниках знал всё и вся.
– Ты, голубчик, не ведаешь, где живут графы Толстые?
– Да почти рядом с нами, в Покровском, вёрст двадцать – двадцать пять отсюда. Их сиятельство грах Толстой – страстный охотник. Мне с ним не раз приходилось сталкиваться, у него новая борзая дюже хороша. А третьего дня в поисках молодого волчьего выводка я его уже не одного встретил в лесу, а с родственником, тоже охотником, который заметил, что на Кавказе знатная охота и дичи пропасть.
«Не автор ли возвратился домой?» – вновь подумал писатель и решил послать письмо, в котором высказал пожелание поближе познакомиться с семьёй Толстых. И вскоре приехал к ним в гости.
Домашние находились в гостиной, когда вошедший дворецкий доложил, что их просит принять сочинитель Тургенев.
– Кто-кто? – переспросила графиня Толстая.
– Это Иван Сергеевич, с которым я постоянно схожусь на охоте, – поднимаясь к нему навстречу, произнёс граф Валерьян. – господа! – c улыбкой произнёс Тургенев. – Несмотря на непогоду, ворвался к вам и, если не ошибаюсь, вижу автора «Детства» и «Отрочества»?
– Конечно, ошибаетесь, господин Тургенев, – с приветливой улыбкой проговорила графиня Мария Николаевна. – Это мой старший брат, который вернулся с Кавказа, а наш дорогой Лёва продолжает службу и уже не на Кавказе, а в Крыму. Его тянет туда, где страшнее.
– И не собирается возвращаться? – с удивлением спросил Тургенев.
– Он хотел подать в отставку ещё на Кавказе, но в связи с начавшейся вой ной в Крыму император Николай Павлович запретил все отпуска и отставки, – добавил Николай Николаевич.
– А я вам привёз журнал «Современник» с «Отрочеством» вашего брата. Хочу заметить, что прочитал новую повесть с ещё большим вниманием и интересом и, не скрою, жду скорого продолжения. Кстати, любезная Мария Николаевна, – внимательно глядя графине в глаза, проговорил Иван Сергеевич, – в повести, если не ошибаюсь, вы отражены в образе Любочки, и там у вас ноги гусем, а в жизни вы намного прекрасней.
– Ну, это вы, господин Тургенев, явно преувеличиваете, да и там я совсем ребёнок. – Маша отвернулась, чтобы он не заметил, как она покраснела, тронутая его похвалой.
– Если я правильно поняла, «Отрочество» Леона вам, Иван Сергеевич, тоже понравилось? – спросила вошедшая в гостиную Ёргольская и представилась гостю.
– Не то слово, Татьяна Александровна, не поверите, я его прочитал залпом и хочу добавить, что талант вашего племянника не ежесекундный, а надёжный, и я уверен, он напишет ещё много прекрасных вещей!
– Я тоже не перестаю твердить об этом, и, слава Небу, он прислушивается к моему совету.
Графиня Мария отметила изящество гостя, его умение обращаться с женщинами, а когда он улыбался, всё лицо становилось таким прекрасным, что хотелось не только слушать, но и любоваться им.
С первой минуты Тургенев почувствовал в доме Толстых такое единение душ, какое, пожалуй, ощущал лишь в семье Виардо. Ни в одном движении домашних он не заметил фальши и той претившей ему экзальтированности, которую проявляли к нему дамы и девицы, а иногда и мужчины, с тем наигранным восторгом, когда шёл не конкретный разговор, а только вздохи и восклицания, как они восхищены его творениями. Тут же графиня Мария заметила, что очень любит музицировать, а к чтению особо не расположена, хотя Лёвочкино «Детство» прочитала с большим интересом, но не любит стихов, потому что в них нет ни слова правды.
– Как? – с недоумением переспросил Тургенев. – Даже стихи Пушкина, Гёте и Лермонтова?
– Никакие, – спокойно повторила она. – К тому же и Лёвочка со мной солидарен, он тоже не признаёт стихов.
– Позвольте мне этому не поверить. Вы, вероятно, мало знакомы с великой поэзией и просто не сумели оценить её возвышенность и красоту, а отсюда такое равнодушие. А брат ваш, уверен, с пиететом относится к этим гигантам.
– Не хочу спорить, просто мне, видимо, не дано почувствовать той красоты, какую испытываете вы.
Гостя пригласили в столовую, и разговор перешёл на тему о последних событиях, которые происходили в Крыму, где как раз в это время находился Лёва.
– Как я поняла, сейчас на Севастополь нагрянули не только турки, но и англичане, французы, и, видимо, будет большая бойня? – обращаясь к Тургеневу, поинтересовалась Ёргольская.
– Не столько турки, Татьяна Александровна, сколько союзники Турции – англичане и французы, которые уже неоднократно предпринимали военные действия против России, пытаясь атаковать Кронштадт, Свеаборг, Одессу и другие наши территории, но добиться там ничего не смогли.
– Теперь они ринулись в Крым, – заметил Николай Николаевич, – и, кажется, если не ошибаюсь, в сентябре произошло сражение на реке Альме, что недалеко от Евпатории.
– Вы правы, Николай Николаевич, – подтвердил Тургенев. – И, как это ни печально, сражение было проиграно русской армией, а теперь неприятель ополчился на Севастополь.
– Опять Леон там, где стреляют, – с непередаваемой тревогой произнесла Ёргольская.
– Он, тётенька, для того и шинель надел, чтобы не числиться в штабах, а служить в действующей армии и быть на передовых позициях.
Теперь Тургенев вместе с Валерьяном и Николаем Толстыми пропадает на охоте и постоянно проводит время в Покровском. Его увлекает игра графини на фортепьяно.
– Люблю я слушать ваши гаммы, – признаётся он. – Представляете, первая льётся как быстрый ручей по гладкому дну, вторая замирает на мгновение, третья встречает по дороге камни, а четвёртая и пятая, переливаясь, очаровывают.
Как-то Тургенев, будучи в хорошем расположении духа, решил, что называется, без приглашения заехать в Покровское. Недалеко от дома он соскочил с коня и, передав шляпу камердинеру, без доклада направился в залу. Услышав пение знакомого романса в великолепном исполнении, он замедлил шаг и замер, не решаясь нарушить чудесное пение. голос был несильный, но исполнительница пела с душой, и, как он понял, графиня Мария с блеском аккомпанировала и импровизировала в мелодии, повторяя куплет. Вдруг он услышал рыдание скрипки. «Кто же у неё ещё? – невольно подумал он. – Как же всё это прекрасно и изумительно». А чудный голос продолжал петь, и он, словно заворожённый этим волшебством, стоял не шевелясь, не решаясь нарушить это очарование. Только услышав чьи-то шаги, гость очнулся и со словами «Какая замечательная музыка» вошёл и поклонился присутствующим дамам.
– Разве вас двое? – спросил Тургенев с недоумением.
– Да! А что вас, Иван Сергеевич, так удивило?
– Скрипка!
– Ах, – рассмеялась графиня Мария, – это моя добрая соседка, Любовь Антоновна Дельвиг. Она очень любит исполнять романсы своего покойного брата.
– Друга Пушкина, Антона Дельвига?
– Именно его!
– Как же рано они ушли, – с горьким сожалением произнёс Тургенев. – И после этого вы продолжаете утверждать, что не любите стихи?!
– Но я же их не пою и не читаю, это Люба поёт и подыгрывает мне на скрипке, а я только аккомпанирую.
– Это непередаваемо прекрасно! – гость похвалил их исполнение с таким чувством искренности и восхищения, что обе дамы зарделись невольным румянцем. – Да-да, я просто очарован и готов слушать вас снова и снова.
– Ну что вы, мы просто любители.
Бывая в Покровском, Тургенев играет с четырёхлетней Варенькой, дочкой Марии, в бирюльки и продолжает читать ей стихи, стремясь убедить, что без творений великих поэтов жизнь бедна и скучна. Но Маша, смеясь и словно поддразнивая его, возражает:
– Не убеждайте, Иван Сергеевич, я остаюсь при своём мнении.
В один из визитов Тургенев принёс с собой томик Пушкина и пригласил Толстых в беседку, где стал читать им главу за главой «Евгения Онегина». Иван Сергеевич иногда посматривал на Машу, пытаясь понять, какое впечатление на неё производит его чтение. Читал он этот роман несколько дней. Она слушала его с большим вниманием. Однажды даже в порыве страсти он поцеловал ей руку. Она вскинула на него прекрасные глаза и, отодвинувшись от него, прошептала:
– Прошу вас, пожалуйста, этого никогда больше не делать!
В очередной раз Тургенев стал рассказывать ей о своём большом приятеле и поэте Афанасии Фете.
– Вы не представляете, какие изумительные стихи он пишет. Я вас с ним обязательно познакомлю.
– Вы же знаете, Иван Сергеевич, что я стихов не переношу!
– Ну Машенька… – Тургенев в порыве чувств взял её за руку. – Послушайте:
Что за ночь! Прозрачный воздух скован;
Над землёй клубится аромат.
О, теперь я счастлив, я взволнован,
О, теперь я высказаться рад!..
Тургенев заметил, что хотя графиня и смотрит на него, но думает о чём-то другом. Иван Сергеевич словно запнулся, не говоря ни слова, повернулся и пошёл не к двери, а к открытому окну. Встал на подоконник и выпрыгнул в сад. Графиня, встрепенувшись, крикнула: