– Куда вы, Иван Сергеевич? – И, подбежав к окну, выглянула, подумав: «Боже, как некрасиво получилось, он же во время прыжка мог и ноги переломать, всё-таки это бельэтаж».
Она выскочила в парк, но не увидела его. Навстречу из парка шла бонна, мадам Вергани.
– Вы случайно по дороге не встретили господина Тургенева? – спросила графиня.
– Да, ваше сиятельство, господин Тургенев проскакал мимо нас весь рошенный.
Мадам Вергани недавно услышала слово «взъерошенный» и стала выяснять, что такое «рошенный». Маша ей объяснила, что «рошенный» – это взъерошенный, и, смеясь, заметила, что по-русски это «взволнованный».
– Тогда так и говорить надо: волнованный, а не рошенный! – с убеждением произнесла бонна.
Внезапный отъезд Тургенева навёл графиню на глубокие размышления. Она заметила, что писатель к ней неравнодушен. Думая о своей семейной жизни, Мария обратила внимание на то, что для мужа Валерьяна она давно словно пустое место: ни доброго слова, ни ласки, да и к детям он совсем равнодушен. Она вспомнила, с какой радостью и сердечностью Иван Сергеевич играл с её четырёхлетней Варварой, и та заворожённо слушала и с радостью играла с ним. Ей также вспомнилось, как недавно они вместе с Тургеневым крестили в церкви крестьянского младенца и она заметила, с каким радостным умилением он смотрел на неё. В итоге они стали кумовьями. Он видел, насколько целомудренна эта замужняя дама, и в то же время отметил, что большого семейного счастья она не испытывает. «А может, я чего-то не понимаю», – подумал он, глядя в её прекрасные грустные глаза.
– Тётенька, вы представляете, Иван Сергеевич внезапно убежал. Причём не через дверь, а выпрыгнул в окно.
– Ты ему что-нибудь сказала?
– Конечно. Он опять мне стал говорить о красоте поэзии, читал стихи Фета, а я его стала поддразнивать и говорить, что никакой красоты не ощущаю.
– Мальчишество какое-то! Понимаешь, Маша, я не одобряю его частое появление в доме, когда твой муж в отъезде. Ты не знаешь, когда Валерьян вернётся?
– Он мне не сообщает.
– Ты всё-таки, Машенька, подумай.
– О чём, тётенька? Мой муж, особенно в последнее время, словно с цепи сорвался: на детей рычит, меня не замечает, да и дома не задерживается.
Маша как бы сравнивала поведение своего мужа Валерьяна с Иваном Сергеевичем, и сравнения эти, особенно в последнее время, были далеко не в пользу её благоверного. Муж нередко был капризен, а временами и безразличен к ней. Его ничего не интересовало, кроме хозяйства и плотских утех. Он почти никуда с ней не выезжал. Только свекровь, которая полюбила Машу всей душой, нередко приструнивала сына, когда он не в меру становился груб. В глубине души Маша чувствовала, что Валерьян её, по сути, не любит, тем более что она в своей молодой жизни этого чувства ещё не успела испытать и по наивности никак не могла представить, что её муж ведёт двойную жизнь…
Сейчас же, познакомившись с Тургеневым, она заметила, с каким трепетом и уважением писатель относится к ней и её детям. Он не только с удовольствием говорил с ней о литературе и писателях, но и слушал её исполнение на фортепиано произведений тех или иных композиторов, за которым она могла сидеть часами.
Ёргольская, зная подоплёку постоянных исчезновений из дома Валерьяна, побаивалась рассказать Маше правду о его похождениях к крестьянкам. Ей было горько и стыдно за то, что она в том, 1847 году, когда семнадцатилетняя Маша, выйдя из Казанского института благородных девиц, вернулась домой, к любимой Тюнечке, именно она, тётенька, подтолкнула её к замужеству, хотя её родная сестра Елизавета была первоначально категорически против этого брака. Мать знала, что её любимый сынок Валерьян давно живёт с крестьянками и имеет семью и детей на стороне.
– Маша, любишь ли ты Валерьяна и хочешь ли выйти за него замуж? – накануне свадьбы спросила её Ёргольская.
И девушка ответила:
– Мне всё равно, лишь бы быть рядом с вами!
«За что я её так наказала?» – корила себя Ёргольская. Старшая сестра Елизавета на пороге ухода в мир иной рассказала ей всю правду о сыне, и когда Татьяна предложила отдать Машу за Валерьяна, та воспротивилась, а потом подумала: может, он остепенится, но где там… Кобель – он и есть кобель! И главное, Маша по чистоте своей не только не знала о похождениях мужа, но никогда об этом даже не задумывалась…
Наблюдая за ней, Тургенев почувствовал, что в семье Маша не очень счастлива, и в откровенной беседе она призналась ему, что боится жизни. Это неудивительно: матери она не помнит, так как та умерла почти сразу после её рождения, через несколько лет покинули этот мир отец и бабушка. Воспитанием детей занимается дальняя родственница, Татьяна Александровна, которая опекунскими правами не обладает. После смерти родной сестры отца, Александры Ильиничны, главным опекуном становится вторая сестра покойного отца, Пелагея Ильинична, которая насильно забирает детей у Ёргольской и увозит их в Казань. Расставание с любимой тётенькой для девочки было тяжёлым ударом. По дороге Маша пыталась убежать, но её нашли и отправили вместе с братьями в другой город.
В одном из писем Тургенев характеризует графиню Марию «милейшим существом: умна, и просто глаз бы не отвёл. Я давно не встречал столько грации, такого трогательного обаяния».
Тургенев почувствовал непреодолимое желание уединиться и сесть писать. Было так легко, что он себя ощутил не тем, кем был сейчас, то есть умудрённым жизнью человеком, а молодым, неискушённым юношей, который влюбился в молодую даму, мать троих детей. Поэтому он и выскочил в окно, чтобы не сорваться и не объясняться ей в любви заплетающимся языком. Она бы этого не поняла, да и не приняла, а ему очень не хотелось, чтобы двери её дома были навсегда закрыты для него. «Какие же прекрасные эти люди – графы Толстые!» – думал он, возвращаясь к себе в имение.
Толстые первоначально были очень озадачены его исчезновением и даже подумали, что Иван Сергеевич обиделся на графиню, но в присланном вскоре письме он говорил, что срочно занят одним делом.
Через несколько месяцев Тургенев снова появляется в Покровском с новым рассказом «Фауст», посвящённым графине Марии Николаевне Толстой, и читает её домочадцам. Его сочинение всем очень понравилось.
Он и в дальнейшем не теряет связи с семьёй Толстых. Присылает мужу графини Марии Николаевны, Валерьяну, охотничью собаку, которой граф был очень доволен, и продолжает иногда наезжать к ним в гости. Приглашает Толстых к себе в Спасское и предлагает графине Марии принять участие в любительском спектакле, на что она с радостью соглашается. Мария Николаевна невольно сравнивает двух мужчин, мужа и Тургенева, и замечает тёплое отношение, проявляемое к ней писателем.
Графиня с удивлением вспомнила один из тех дней, когда Тургенев, говоря о Пушкине, вдруг замолчал, а потом произнёс:
– Вы знаете, Маша, я был совсем зелёный и только два раза видел его!
– Кого? – с недоумением глядя на собеседника, спросила она.
– Александра Сергеевича Пушкина. Да-да, и то мельком. Я пришёл в гости к профессору Плетнёву, учился тогда в Московском университете, а Пушкин, стоя в шубе, уже уходил. Он меня не успел даже познакомить с ним. Я только услышал в его раскатистой усмешке фразу: «Хороши же наши министры, нечего сказать!» Тогда меня поразил его глубокий взгляд. А вскоре меня пригласили на утренний концерт в зал Энгельгардта. Пушкин стоял, скрестив руки на груди, хмурый и мрачный. Я жадно смотрел на него и увидел тёмные раздражённые глаза, высокий лоб, курчавые волосы, бакенбарды, его африканские губы. Было великое желание подойти и познакомиться с ним, но я не посмел. А через несколько дней он был тяжело ранен на дуэли и умер. И третий раз я его увидел уже усопшим.
– Мёртвым! – невольно вырвалось из её уст.
– Дуэль с Дантесом. Была оскорблена честь его жены Натальи, и они дрались…
– Но я об этом толком ничего не знала. – В её глазах блеснули слёзы. «А стал бы Валерьян стреляться с Тургеневым из-за меня? – подумала она и сама себе ответила: – Нет!»
«Какая же чудная душа у этой удивительной женщины! – Его до глубины души тронули её детская непосредственность и та внимательность к его воспоминаниям о встрече с великим поэтом. – При всей женской зрелости она ещё ребёнок, – думал Иван Сергеевич, – и сколько прекрасных неразбуженных чувств заложено в ней».
Они бродят по парку, направляются к пруду. Близится вечер, красный диск солнца медленно погружается в воду. Прибежавший казачок пригласил их на веранду откушать чаю. Каждый думает о своём, а Маша садится за пианино, в тишине плавно и щемяще звучат мелодии Шопена и Бетховена.
Встреча с Тургеневым благотворно повлияла на жизнь графини. Она словно оглянулась вокруг себя и поняла, что есть другая жизнь и ни в коем случае не стоит замыкаться в самой себе. В письмах к Тургеневу Мария рассказывает о том, что её волнует. Иван Сергеевич поддерживает её и обещает маленькой дочке Варе прислать книжку с картинками и свой портрет, а также следующим летом обязательно станцевать с её дочкой польку.
Теперь встречи не так часты, но с появлением молодого Льва Толстого, который приехал из Севастополя и стал знаменитым после опубликования севастопольских рассказов, они снова видятся то в Спасском, то в Москве, где ведутся нескончаемые разговоры о появившихся новых литературных произведениях, разыгрываются юмористические спичи и, конечно, не смолкают споры.
В одну из редких встреч с Тургеневым Мария Николаевна обратила внимание на то, что хотя он и пытался казаться весёлым, но что-то беспокоило его и порой сумрак мрачности пробегал по его прекрасному лицу.
– А вы, Иван Сергеевич, довольны жизнью? – не без лукавства спросила Толстая.
– Счастье, Мария Николаевна, – понятие относительное: сегодня оно есть, а завтра его нет. Будучи молодым, я постоянно увлекался кем-нибудь, и это мне помогало в творчестве. Мне было горько стариться, не изведав полного счастья. Душа во мне была ещё молода, рвалась и тосковала, а ум, охлаждённый опытом, поддаваясь её порывам, вымещал на ней свою слабость горечью и иронией. Но когда душа, в свою очередь, у него спрашивала, что же он сделал, устроил ли он жизнь правильно, он принуждён был умолкнуть, повесив нос. Познакомившись с вами, я ещё мечтал о счастье. Теперь же окончательно махнул на себя рукой. Огня не добудешь, притом годы взяли своё. Поздно!