Встреча с Тургеневым
Выйдя из бани, Толстой решил вздохнуть полной грудью, но порыв ледяного ветра заставил его прикрыть рот рукой, чтобы не закашляться. Ноябрьский день клонился к закату, и холодные лучи бросали жёлтые блики на дома, улицы и редких прохожих. Проезжая по прямым петербургским улицам, он понял, что вступает в новую фазу жизни. Не успев вылезти из саней, заметил, что на него пристально смотрит высокий господин.
– Если не ошибаюсь, вы Лев Толстой?
– Именно так, Иван Сергеевич!
Они рассмеялись и тут же, обнявшись, расцеловались.
– А я вас, дорогой мой, сразу признал. Хотя и вижу впервые.
– И как же?
– Видимо, по наитию! У вас есть что-то общее с вашей сестрой Машей и братом Николаем.
– Что именно?
– Маша так же, как и вы, пристально смотрит на собеседника и не выносит обмана!
– Это у нас в роду.
В здании редакции сотрудники приветствовали Льва стоя. Тургенев оповестил всех знакомых о приезде Толстого, и они представлялись ему. Он впервые видел многих известных русских писателей. В этот миг ему казалось, что всё происходит во сне, и он как никогда понимал, что просто обязан стать с ними вровень.
Тургенев отметил, что Толстой не красавец, но имел решительное и волевое выражение лица, широкий лоб, волосы ёжиком. А проницательно-умные серые глаза буквально прошивали собеседника, и он понимал, что молодого графа было бы трудно обмануть. Лев следил за каждым словом собеседника, и неслучайно, как впоследствии увидит Иван Сергеевич, не терпел лжи и пустозвонства. «Вглядываясь в него, я не мог представить его счастливым. Он никому и ничему не доверял. К тому же те, кто узнавал его поглубже, проникались к нему неким обаянием и не стремились спорить с ним».
– Вы не представляете, дорогой мой, как я рад вас видеть в стенах нашей редакции, – здороваясь с Толстым и внимательно осматривая его, произнёс Некрасов. – Вы, мил человек, не сокол, а целый орёл.
Толстой оказался в водовороте столичной жизни, причём в незнакомой для него литературной среде, среди известных писателей, которые смотрели на него как на молодого писателя, создавшего «Детство» и правдиво рассказавшего об ужасах войны на бастионах легендарного города Севастополя. С его появлением за него ведут борьбу как журнал «Современник», так и другие издания. Для Толстого всё это в новинку. Его трогает до глубины души, что известные писатели относятся к нему с любовью и пиететом. Он очень сдержанно, но с восхищением вспоминал, как настоящий аристократ Фёдор Иванович Тютчев, признанный поэт, друг императрицы Марии Александровны, говоривший и писавший по-французски свободнее, чем по-русски, одобрил его «Севастопольские рассказы», оценив одно из метких выражений солдат. А братья Аксаковы сразу же похвалили его за понимание строгих мыслей и за то, что он умеет отметать пошлую сторону жизни. Афанасий Фет заметил в молодом Толстом невольную оппозицию всему общепринятому в области суждений. Спрашивается: правильно ли повёл себя молодой писатель в Петербурге? Будучи человеком правдивым и бескомпромиссным, он смотрит на мир открытыми глазами и считает, что совершенно ни к чему преклоняться перед авторитетами, в частности перед Шекспиром, и не приемлет Жорж Санд. Во время спора стремится понять собеседника: искренно ли он отстаивает свою точку зрения или это у него напускное. А отсюда горячие споры, переходящие в перепалку, особенно часто это происходит с Тургеневым. Неслучайно старший брат Лёвы Николай заметил, что Тургенев никак не может смириться с мыслью, что Лёвочка растёт и уходит у него из-под опеки.
Впоследствии гончаров вспоминал о спорах Толстого с писателями: «Помню Ваши ироничные споры, всего больше с Тургеневым, Дружининым, Анненковым и Боткиным, о безусловном, отчасти напускном или слепом их поклонении разным литературным авторитетам; помню комическое негодование их на Вас за непризнание за “гениями” установленного критикой величия и за Ваши своеобразные мнения и взгляды на них. Помню тогдашнюю Вашу насмешливо-добродушную улыбку, когда Вы опровергали их задорный натиск»[8].
В это же время Лев бросается и в светскую жизнь, где внимательно наблюдает и пытается понять, что же там нового. Как ни странно, он чувствует себя в Петербурге очень хорошо, потому что наслаждается двумя вещами, которых он очень долго был лишён: «удобствами жизни и умной беседой».
В это время Толстой дневника не вёл, но по воспоминаниям современников видно, что он постоянно появляется и встречается с различными группами лиц, выступает как в литературных раутах, так и в аристократических салонах. Особенно часто в это время его можно встретить в Академии художеств, где ему всегда рады и где он находит благодарных слушателей – будущих художников. Лев появился в Петербурге на пике своей славы. Его «Севастопольские рассказы», в которых повествовалось о подвиге русских солдат на бастионах Севастополя, читались с большим интересом. Тургенев сразу же предложил ему поселиться у него на Фонтанке, в доме Степанова. В редакции журнала «Современник» его встретили, что называется, с распростёртыми объятиями, не зная, как разместить гостя поудобнее. Лев, разумеется, был до глубины души тронут таким тёплым приёмом. Он присутствует на литературных встречах, знакомится с писателями. На одном из раутов он встретился с профессором Никитенко, который с горечью заметил, что у большинства наших цензоров врождённая неприязнь ко всем книгам, кроме одной, которую они чтут очень высоко.
– Вероятно, Библию? – с улыбкой поинтересовался Лев.
– Книга приходно-расходная, – ответил Александр Васильевич, – в которой они расписываются о получении жалованья.
Как-то утром к Тургеневу заглянул Афанасий Фет: «Камердинер Захар отворил мне переднюю, я в углу заметил полусаблю с анненской лентой.
– Что это за полусабля? – спросил я, направляясь в дверь гостиной.
– Сюда, пожалуйста, – вполголоса сказал Захар, указывая налево в коридор, – это полусабля графа Толстого, и они у нас в гостиной ночуют. А Иван Сергеевич в кабинете чай кушают.
В продолжение часа, проведённого мною у Тургенева, мы говорили вполголоса из боязни разбудить спящего за дверью графа.
– Вот всё время так, – говорил с усмешкой Тургенев. – Вернулся из Севастополя с батареи, остановился у меня и пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты во всю ночь; а затем до двух часов спит как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукой».
Толстой постоянно вступает с ними в полемику, утверждая, что «…удивляться Шекспиру и гомеру может лишь человек, пропитанный фразою», и это в тот момент, когда Дружинин переводит «Короля Лира», Фет – «Юлия Цезаря», Боткин пишет статью об английском драматурге. Если первоначальные споры проходили в дружеской атмосфере, то некоторые вызывали недоумение против него. Лев, появившись в столице, по словам Тургенева, бросается в светскую жизнь и как будто пытается объять необъятное. Его можно встретить в аристократических гостиных, на балах и раутах. Продолжает писать и публиковать свои произведения. Его очередной рассказ «Севастополь в августе» напечатан в первом номере журнала «Современник» за 1857 год и впервые подписан полным именем автора.
По многим вопросам Толстой не солидарен с Тургеневым, у них постоянно возникают споры, чуть ли не доходящие до дуэли. Он записывает в дневнике: «Тургенев решительно несообразный, холодный и тяжёлый человек, и мне жалко его. Я никогда с ним не сойдусь». Периодически Толстого тянет к Тургеневу, и он его посещает в Спасском, но и тут спорят до разрыва. Неслучайно Тургенев пишет Фету в стихотворном послании: «…Толстого Николая поцелуйте и Льву Толстому поклонитесь – так и сестре его. Он прав в своей приписке: мне не за что к нему писать. Я знаю, меня он любит мало, и его люблю я мало. Слишком в нас различны стихии; но дорог на свете много: друг другу мы мешать не захотим».
Иван Сергеевич, каждый раз приезжая из-за границы в Россию, стремился побывать в семье графов Толстых. Он замечал, что с графиней что-то происходит, но спрашивать не решался. Он также обратил внимание, что тётенька Ёргольская не всегда рада его появлению и временами довольно сухо беседует с ним, что его очень удивляло. А тем временем в семье графини Толстой семейная жизнь рушилась. В 1851 году умирает мать Валерьяна, и граф начинает вести себя в семье просто безобразно. Татьяна Александровна умоляет его держаться с женой благопристойно, на что он просит не вмешиваться в его личную жизнь. Когда Мария ненароком узнаёт, что у её мужа четыре любовницы, она со словами: «Я не желаю быть старшей султаншей в его гареме» забирает детей и уезжает к брату Сергею в Пирогово.
Лев был весь соткан из противоречий. Послужив на Кавказе, приняв участие в боевых действиях в Крыму, где в сражениях погибли тысячи русских солдат, он понимает, что жизнь коротка, но он буквально переполнен жизнью. Отсюда и его увлечения игрой в карты, и проигрыши, и стремление оказаться на страшном 4-м бастионе во время бомбёжки Севастополя. Оказавшись в столице и познакомившись с писателями, он увидел некоторых из них сытыми и довольными своим положением, но ему глубоко претила такая жизнь. Неслучайно в горячих спорах он выступал явным башибузуком, чем неоднократно шокировал присутствующих. Встречаясь с двоюродной тёткой, графиней Александрой Андреевной, Толстой скажет: «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться, и лишаться. А спокойствие – душевная подлость».
Смерть Мити
Узнав о тяжёлой болезни Мити, Лев получил отпуск и выехал в Орёл. Центральная гостиница, названная «Метрополь», с претензией на респектабельность, видимо, первоначально и была таковой. Сейчас же стены обшарпаны, висящие гравюры засижены мухами, а местами покрыты паутиной. Запах непроветриваемого жилья был настолько стоек в её стенах, что казалось, избавиться от него невозможно. Вой дя в свой номер, расположенный в конце коридора, он оставил саквояж и сразу же решил пойти к своим, так как сопровождающий мальчик доложил ему, что ресторация обслуживает круглосуточно, а его родственники проживают в номерах рядом с его больным господином. Он увидел Ёргольскую и радостно обнял её.