– Но вы же ему поможете? – спросил губернатор.
– С какой стати? Он же скоро совсем свободным станет и заработает себе на жизнь.
– А дети у него есть?
– Мал мала меньше. Старшему сыну, кажется, лет семь.
– А землю вы ему где даёте?
– На окраине моего леса, даю даже больше, чем положено, а он утверждает, что там суглинок и болото и ничего не растёт.
– Так вы его с семьёй обрекаете на нищету и гибель!
– Я ему предлагаю другой вариант: продолжать жить как прежде, в крепости, пока я не помру. Но он не соглашается.
– А что предложил граф Толстой?
– Он утверждает, что я должна за свой счёт перенести его дом в деревню и выделить ему хорошую землю. И вы полагаете, что граф Толстой прав? – сверкнув недобрым взглядом, невольно вскрикнула она.
– А вы – конечно, нет?
– Правду утверждает князь Михайловский, что государь нас ограбил!
– Я пока этого не замечаю, – произнёс губернатор.
– Учтите, господин Дараган, я не смирюсь. А если потребуется, то дойду до государя!
– Это ваше право, сударыня.
Обыск в усадьбе Толстого
Татьяна Александровна стала замечать, что Лёва совсем осунулся: молодое смуглое лицо, всегда смеющиеся глаза как бы потемнели, и волосы были большей частью взъерошены, а главное, он стал постоянно подкашливать, что её настораживало.
– Леон, с тобой происходит что-то нехорошее, мне кажется, ты взвалил на свои плечи что-то неподъёмное.
– Вы правы, тётенька, мне порой кажется, что я воюю с ветряными мельницами!
– В чём это выражается?
– Попав в мировые посредники и разбирая дела самым совестливым образом, я заслужил страшное негодование дворян. Меня и бить хотят, и под суд подвести, но ничего у них не выходит, – смеясь, говорил он.
– Тебе необходимо съездить на кумыс и подлечиться!
– Я понимаю, что надо, но так не хочется оставлять школу. Вы не представляете, сколько радости мне приносят крестьянские дети!
– Дети детьми, но подлечиться не мешает. Вспомни Николая, – озабоченно заметила тётенька, – который не обращал внимания на своё здоровье. И чем это обернулось?
– Вы, как всегда, правы, моя дорогая Туанетт. Собираясь в дорогу, Толстой решил взять с собой двух своих любимых учеников. Уезжая, он попросил Ёргольскую присматривать за школой, а если потребуется, то и оказать учителям посильную помощь. В середине июня Толстой уехал в своё самарское имение.
6 июля 1862 года усадьба Ясная Поляна огласилась звоном колокольчиков почтовых троек и обывательских подвод. Жандармский полковник Дурново во главе этой экспедиции подкатил к дому Толстого.
– Дуняша, посмотри, пожалуйста, что происходит, – проговорила Ёргольская.
Татьяна Александровна, взглянув на жандармского полковника, поинтересовалась:
– Не подскажете, любезный, что сотворили мы противозаконного?
– Вы, сударыня, думаю, ничего. А вот графа Толстого подозревают в нарушении закона.
– И в чём же это проявляется?
– Студенты, отчисленные из университета, у вас есть?
– Молодых людей хватает, они преподают науки крестьянским детям. Разве это запрещено законом?
– Законом – нет, но проверить не мешает! Вот наше постановление на обыск!
– Может быть, вам не доложили, что граф Лев Николаевич уехал в своё самарское имение?
– И тем не менее мы обязаны всё просмотреть!
– Смотрите, только вандализмом не занимайтесь!
Вдруг в гостиную вбежал взъерошенный мальчишка и крикнул:
– Барыня, тётенька, спасите нашу школу, там солдаты всё хотят перевернуть и изничтожить!
Ёргольская встала и проговорила:
– Прошу вас, господин полковник, остановить ваших подчинённых. Разрушать легче, чем создавать.
Они быстро прошли к флигелю, где находилась школа, и вошли в одну из комнат. По стенам на полках стояли различные приборы, купленные Толстым за границей для показа и проведения различных физических и химических опытов, а также разные поделки, выполненные самими ребятами. Один из солдат пытался всё это смахнуть на пол, но маленькая девятилетняя Марфутка загородила их, раскинув руки с криком:
– Не дам портить наши работы!
Полковнику стало неудобно, и со словами: «Тут нет ничего крамольного» он приказал солдатам срочно покинуть школу. Подозвав младшего офицера, он попросил, чтобы солдаты искали, но ничего не ломали и вели себя пристойно. «Чёрт его знает, должно быть, у графа Толстого есть высокие покровители, потом хлопот не оберёшься», – подумал он.
А обыск продолжался. В кабинете писателя всё перевернули. горничная Ёргольской Дуняша успела вынести портфель и спрятала в овраге. На конюшне вскрывали полы. Крестьянские ребята наблюдали, как жандармские солдаты закидывали в большой пруд сеть, но, кроме раков и карасей, ничего там не обнаружили. Мальчишки подобрали раков, сварили и со словами «Спасибо, тётенька Татьяна, что не позволили солдатам разорить и изничтожить нашу школу!» поднесли ей в подарок.
– Я слышал, – обращаясь к женщинам, любезно проговорил полковник Дурново, – что иногда у себя в усадьбе Толстой принимает учителей?
– Да, иногда бывают праздники, – простодушно ответила приживалка в доме Толстых Наталья Петровна. – На Масленицу Лев Николаевич устроил блины для учеников не только яснополянской, но и других школ. Народу было – тьма. После блинов детям раздавали конфеты, карандаши, ситец на рубашки и разыгрывались различные шутливые сценки из жизни учеников. Весёлый получился праздник!
Жандармы только к вечеру вторых суток покинули усадьбу Толстого, так ничего и не обнаружив.
– Чем же так провинился Леон? – с горечью спрашивала Ёргольская у своей любимой воспитанницы графини Марьи. – Ведь он не делает ничего противозаконного!
– Он, Тюнечка, очень правдивый человек! Ты посмотри, как крестьянские ребята его любят.
– Ты права, Машенька, я помирать буду, а не забуду, как маленькая девчушка не испугалась громадного детины, загородила полки с приборами и поделками. Он же мог её ударить и всё переломать, и я рада, что вовремя оказалась в школе.
– В других местах они не церемонились: в конюшне вскрывали полы, меня просили показать в доме потайные двери или тайную лестницу. Словом, идиоты, – констатировала графиня. – Слава Небу, что Лёвы не было дома. Иначе всё могло закончиться более плачевно!
– Я тоже об этом подумала, – произнесла Ёргольская. Но незваный налёт жандармов в усадьбу тётеньке обошёлся боком, и она слегла на нервной почве.
Возвратившись в Ясную Поляну, Лев Николаевич был до глубины души возмущён и оскорблён за подозрение его в незаконных действиях и в письме своему другу Александре Андреевне пишет: «…тётенька больна так, что не встанет. Народ смотрит на меня уж не как на честного человека, мнение, которое я заслужил годами, а как на преступника, поджигателя или делателя фальшивой монеты, который только по плутоватости увернулся. “Что, брат, попался? Будет тебе толковать нам о честности, справедливости; самого чуть не заковали”. О помещиках что и говорить, это стон восторга…»
Болезнь Ёргольской
Обычно весёлая, горничная Дуняша была расстроена болезнью своей госпожи Ёргольской. «Эти противные солдаты, ни дна им, ни покрышки, мало того, что всё перевернули в усадьбе, даже полы на конюшне вскрывали и весь большой пруд взбаламутили, но так ничего и не нашли. Хорошо, что я успела из кабинета графа Льва Николаевича вынести портфель с его бумагами и спрятать в лесу в овраге». Она вспомнила, как в школе вместе с ребятами, защищая детские поделки, тётенька Ёргольская вне себя вскрикнула: «Вон!» – и выгнала солдат. Это было столь сильное потрясение, что Татьяна Александровна потеряла сознание. Слава Богу, её успел подхватить офицер, стоявший рядом с ней, а то не ровён час она бы расшиблась. Тут же дворовые её отнесли в комнату и уложили на кровать. Два дня она лежала пластом, глаза не могла открыть, но вроде бы немного оклемалась, хотя почти ничего не ест и продолжает переживать за графа. Во время болезни она сильно осунулась, даже взгляд её черных глаз как бы помутнел, и всё лицо выражало болезненное страдание. Но она не роптала и просила горничную поменьше суетиться около себя.
– Как думаешь, Дуняша, Леона не арестуют?
– Что вы, Татьяна Александровна, конечно, нет!
– Он ведь никому ничего не сделал плохого.
Тётенька рассказала Леону, как в усадьбу нагрянули жандармы с обыском во главе с полковником и становым, всё перевернули вверх дном.
– Что искали, я так и не поняла. В твоей школе дети не позволили солдатам разгромить полки с твоими приборами и их поделками. Я так испугалась, что мне стало плохо, и до сих пор неважно себя чувствую.
– Вот негодяи! Жаль, меня не было. Я бы им устроил такой обыск, что они костей не собрали бы.
– Успокойся, Леон. Я даже потом порадовалась, что тебя не было, а то ты по своему характеру только бы усугубил положение, и неизвестно, чем бы закончился этот досмотр.
Встреча
Скоро тридцать четыре, а он до сих пор не женат! Мечты о женитьбе не покидали его в последние годы. «А может, правда жениться на крестьянке?» – думал он, но в то же время видел, как убого живёт средний брат Сергей с цыганкой Машей. Понимал он и то, что не сможет жениться на кузине Александре, которая старше его на десять лет. А Екатерина Тютчева привыкла к комфорту и жизни в столице, а ему нужна деревня, родная Ясная. Что делать, право, не ведал…
Как-то в гостях у кремлёвского врача Берса Лев обратил внимание на среднюю его дочь Соню. Теперь Толстой постоянный гость в Кремле. В один из дней в плохом расположении духа заглянул к Андрею Евстафьевичу.
– Что с вами произошло, Лев Николаевич? – участливо спросила Любовь Александровна.
– Знаете, не выдержал и совершил очередную глупость.
– И что же это?
– Вчера проиграл на китайском бильярде тысячу руб лей и продал редактору Каткову свою повесть «Казаки».
– Вы проиграли своё сочинение? – смотря на него широко открытыми глазами, воскликнула Соня и, вдруг расплакавшись, убежала к себе в комнату.