Увидев Машу, Ёргольская заметила усталый и вместе с тем страстный взгляд этих обрамлённых тёмными кругами глаз, который поражал совершенной искренностью.
– Тюнечка, какая вы молодец, что приехали навестить меня. – Её потухшее лицо осветилось радостной улыбкой.
– А когда девочки приедут?
– Чуть позже.
– Машенька, – сладким голосом произнесла Пелагея Ильинична, – ты ещё молода, и я верю, что сумеешь наладить свою жизнь.
– Да нет, тётенька Полина, с меня всякой любви больше чем достаточно, и больше страдать я не желаю!
– Посмотрим, посмотрим, – быстро произнесла Ёргольская, обнимая Машу.
Узнав о приезде Татьяны в Пирогово, Сергей Николаевич появился в доме у сестры и тут же, посадив её в кабриолет, увёз к себе. Красивый дом Сергея Николаевича стоял на другом берегу реки Упы. «Сколько в ней ещё свежего и даже детского, – с восторгом глядя на неё, любовался граф. – Где ж моя утраченная юность? – с грустью подумал он. – О чём я? Разве в моей юности было меньше резвости и веселья? Пожалуй, намного больше». Ему вспомнились те дни, когда он проводил время с цыганскими хорами, молодой цыганкой Машей и слушал её голос. «Нет, нет, этого никогда не забыть», – продолжал с улыбкой думать он, внимательно глядя на эту юную девочку. И вдруг небо потемнело, и раздались взрывные звуки грома. Таня стояла у окна, и граф заметил, как она вздрогнула и побледнела.
– Вам нехорошо?
– Понимаете, мы как-то в детстве убежали в лес за грибами. Там разразилась сильная гроза, и молния попала в соседнее дерево. Что я тогда пережила, сказать страшно.
– Но сейчас мы в доме, и надеюсь, молния сюда не залетит!
– Мне всё равно страшно, – шёпотом произнесла она.
– Садитесь и успокойтесь.
Она послушалась и села на софу. Затихший гром вдруг вернулся снова и загремел ещё сильнее.
– Мне кажется, – с нарастающим новым испугом пролепетала Татьяна, – что мы сегодня не сможем вернуться к тётушкам.
– Вы правы.
– А вам не страшно?
– Конечно, нет!
– Сергей Николаевич, вы тут постоянно живёте?
– Да.
– И вам не скучно?
– Нет, хозяйство большое, приходится много времени уделять ему, а потом, я очень люблю читать английские романы. У нас они мало издаются, и брат мне посоветовал самому переводить. Знаете, я по романам выучил английский язык, но говорю на нём, к сожалению, плохо. А ещё мне очень понравился роман La petite comtesse автора Octave Feuillet[13]. Представляете, главная героиня – маленькая графиня, которая очень похожа на вас.
– Вероятно, автор приехал в Москву, встретил меня и отобразил в своём романе? – пошутила Таня.
– Всяко бывает, – произнёс граф.
И тут снова разразился гром, и гроза осветила тёмную комнату так, что стёкла в рамах зазвенели. Таня с испугом подбежала к графу, в её глазах стояли слёзы. Он взял её за руки и стал успокаивать. И хотя гроза удалялась, но дождь стоял стеной.
– Вернуться к сестре мы, к сожалению, не сможем, так что придётся вам переночевать у меня.
– Но я боюсь быть одна в доме.
– Я сейчас постелю вам за ширмой, а сам буду оберегать ваш покой.
Она легла, но они ещё долго говорили обо всём. Она рассказала о своём детстве, как они были дружны с Соней, как она со Львом Николаевичем ездила на охоту и чуть не подстрелила зайца. Она была так беззащитна и по-девичьи обворожительна, к тому же большой ребёнок. Граф хорошо знал мнение брата и тётеньки, боялся думать о свадьбе с Таней, поэтому своё предложение перенёс на год.
Хотя Ёргольская не вмешивалась в семейные дела Леона, но, когда появился на свет Серёжа, а за ним – Татьяна, названная в её честь, она наблюдала за тем, как развиваются и подрастают малыши. Забавная полуторагодовалая Таня болтала, словно стрекотала, без умолку, называла Серёжу, старшего брата, Жежу и командовала им. Особенно умиляло тётеньку, когда Танюша начинала кокетничать, покачивая головкой и восклицая: «Батюки, батюки», то есть «батюшки, батюшки». В эти минуты Леон, отдыхая, любовался ею и носил по комнате на плече.
Вспоминая детство, она не могла припомнить, чтобы папенька когда-либо взял её на руки или поиграл с ней.
Ёргольской вспомнилась недавняя поездка в Пирогово к графу Сергею Николаевичу, у которого уже было три дочери. С ними занимались гувернантки, но сам он был к ним равнодушен.
– Серёженька, у тебя такие прекрасные девочки, ты, пожалуйста, будь с ними поласковей!
– Баловство это, тётенька, дай им волю – они на шею сядут!
– Не могу с тобой тут согласиться, – проговорила Татьяна Александровна.
– Достаточно того, что с ними гувернантка занимается.
– Это разные вещи, Сергей. Ты отец, и кому, как не тебе, надо с ними быть ласковым?
– Я, тётенька, никому и ничему не обязан, у них есть мать, пусть она их и ласкает!
И тут она воочию убедилась, что слушать песни и петь с цыганкой Машей прекрасно, но жить ему с ней тяжело. Она внимательно посмотрела на Сергея и увидела в его взгляде такую непередаваемую тоску, что ей самой в эту минуту стало не по себе, и она вскоре уехала от него. Взрослый, умный, но, к сожалению, безвольный человек сам сломал и исковеркал не только свою жизнь, но и жизнь своей семьи. Невольные слёзы текли по её лицу. Она видела радостное, испуганное лицо его жены Маши, которая, безусловно, любила его и в то же время страшно боялась и готова была во всём потакать ему. А он, мятущийся, словно разъярённый волк, понимая, что жизнь нельзя повернуть назад, большей частью от бессилия, только рычал.
Как-то Лев рассказывал брату Сергею, что в то время, как художник Крамской рисовал его портрет, он заметил, с каким восторгом Татьяна смотрела, как из-под кисти художника рождается портрет, с каким восторгом она увидела на портрете словно живого папеньку.
– Ну и что такого? – поинтересовался Сергей.
– Как ты, брат, не понимаешь? Ребёнок хочет научиться рисовать, и я срочно должен найти ей учителя рисования.
– Это детские капризы, и я не собираюсь выполнять все их прихоти. Достаточно, что с ними занимается гувернантка!
– Это, дорогой мой брат, разные вещи, и наша обязанность – стремиться развивать их наклонности!
Лев посмотрел на брата и понял, что убеждать его бесполезно. Иногда дочери Сергея приезжали в Ясную и видели, какой интересной жизнью живут дети Льва Николаевича, пытались поговорить с папенькой, но он ничего не хотел слышать. Вера, однажды возвратившись из Ясной, стала рассказывать маменьке о встрече с Фетом и его чудесных стихах.
– А кто это? – спросила она и так смачно зевнула, что у дочери отпало желание дальше рассказывать.
Мать, заметив свою неловкость, произнесла:
– Ты завтра графу расскажи.
А граф Сергей всё больше и больше отдалялся от семьи. Он даже приказал подавать себе еду через окошко, которое специально прорубили в его комнату. Вспоминая свою жизнь, он злился и на брата Льва, который дал ему свободу выбора и говорил о долге перед Машей, с которой он жил восемнадцать лет вне брака. «Если бы я женился на Татьяне, всё было бы по-другому. Сколько горя я принёс ей, она даже пыталась отравиться, а я влачу жалкое существование. Да что уж там, – махнул в пространство рукой, – после драки…» И невольные слёзы оросили его лицо. Он сейчас не стыдился своих слёз. Да… тяжело, когда ты и твоя семья у разбитого корыта и винить, кроме себя, некого! Ему вспомнилось, как одна дама, увидев его, стала приветствовать, выкрикивая: «Вы великий Толстой?»
– Нет-нет, – остановил он её, – я – его брат!
– Это всё равно. – Она глядела восторженно на него. – Вы можете с ним говорить и встречаться, а я до конца дней своих буду помнить, что я видела его родного брата. Вы верите – это гигант, он так изумительно понял нашу женскую душу, как никто! Спасибо, я так счастлива.
В отличие от брата, Сергей не привык глубоко задумываться. «Зачем усложнять себе жизнь? – думал он. – Ведь она такая короткая. Это только Лёва всё усложняет до невозможности». И в то же время он понимал, что брат так хорошо разбирается в жизни и окунается в такие глубины, что при чтении его произведений сердце замирает. И страшно задумываться, потому что порой сознаёшь, что не он – пустяшный малый, а ты… И от этой мысли становилось муторно на сердце.
Софья Андреевна, привыкшая к порядку, с первых дней стремилась навести порядок как в доме, так и вокруг него. Лев Николаевич с некоторой иронией относился к начинанию молодой супруги. Лопухи и репей окружали дом, а люди, не утруждая себя, выбрасывали тут же очистки и мусор. Немудрено, что и мух в доме было немало. Только через два года она решилась вычистить всё около дома, дорожки посыпать песком и посадить вокруг дома цветы.
Толстой с недоумением посмотрел на это и проговорил:
– Не понимаю, к чему это? Прекрасно жили и без этого.
За Соню заступилась тётенька Татьяна Александровна.
– Mon cher Leon, – сказала тётенька, – это хорошо, что Софи велела вычистить вокруг дома, так приятно теперь гулять.
Трудное решение
Перед свадьбой Льва граф Сергей бросил шутку о том, чтобы он подождал ещё год со свадьбой и тогда они женятся одновременно, в один день, на двух сёстрах, Соне и Тане. Сергей только запамятовал, что он давно живёт вне брака с цыганкой Машей, от неё уже прижил не одного ребёнка и о детях, можно сказать, почти не вспоминает, продолжая вести свободный образ жизни. Этот факт стал большой проблемой в молодой семейной жизни Льва.
Мать Сони, Любовь Александровна, приняла эту шутку очень настороженно. Она знала, что Сергей Николаевич – человек несвободный, и ей очень не хотелось, чтобы у младшей дочери Татьяны с первых дней замужества возникли семейные проблемы. Да и Лев Николаевич вместе с Соней и тётенькой понимали весь казус создавшейся обстановки. К тому же Таня была девушкой влюбчивой, но совершенно не знавшей законов семейной жизни. Лев прекрасно понимал, что если брат официально свяжет себя семейными узами с цыганкой Машей, то он окончательно пропадёт. Сергей, не привыкший к отказам, стал постоянным гостем в Ясной, хотя понимал, что и младший брат, и тётенька Ёргольская не одобряют его взглядов, и стал несколько враждебно смотреть на младшего брата. Таня же всегда с радостью встречала графа Сергея.