– Это был мой отец.
– Как вы сказали? – расширил глаза Ахмед Хабах.
– Туарег, о котором идет речь, который перерезал гарнизон, освободил президента эль-Кебира, а потом по ошибке убил его, был мой отец.
Все застыли. На какое-то мгновение показалось, что они сидят не шатре, а в обледенелой палатке посреди Антарктиды.
– Ваш отец?.. – промямлил Ахмед Хабах.
– Я так и сказал.
– Гасель Сайях, легендарный Гасель Сайях, Охотник, был вашим отцом?
– Ну сколько еще повторять? – возмутился имохаг. – Да, он был моим отцом, и я ношу его имя: Гасель Сайях. Как вы думаете, почему мы вынуждены скрываться на краю света?
– Да будет милостив к нам Господь! – взмолился Ив Клос. – Ваш отец!.. Вот теперь-то мы по-настоящему вляпались!
– Пусть даже у него есть десятая часть мужества от отца и не больше знаний, он добьется своего, так как пустыня его союзница, и нам там действительно делать нечего. Возможно, придется сворачивать ралли, – со вздохом сказал Ахмед Хабах.
Они с Ивом Клосом сидели напротив тучного мужчины в просторной белой палатке с кондиционированным воздухом и всеми удобствами. Мужчину звали Алекс Фаусетт, и он отвечал за безопасность ралли. Сбоку от него висела огромная карта, утыканная множеством разноцветных флажков.
– Но мы тоже научились сражаться с пустыней, – сказал Фаусетт.
– Как же, как же, успехи очевидны, ведь к настоящему времени насчитывается только сорок три смертельных исхода. – В голосе египтянина прозвучала ирония. – Однако у меня такое впечатление, что сейчас нам предстоит не с пустыней сражаться, а с кем-то, кто является душой и сущностью пустыни.
– Ерунда! Пару лет назад на нас тоже напали бедуины, и мне удалось утрясти это.
– При помощи денег.
– Все решается при помощи денег.
– Но не с туарегами.
– Те тоже были туарегами.
– Видимо, туареги бывают разными. Мы ему предложили деньги, и он отказался.
– Подыщите другой способ.
– Он сам предложил. Все, что ему надо, – отрубить правую руку этому козлу.
– Однако ваш туарег большой оригинал… Ну что же, в этом мы не можем пойти ему навстречу.
Алекс Фаусетт вытащил из серебряной шкатулки толстую гаванскую сигару и не спеша принялся раскуривать ее. То, что ему рассказали Хабах и Клос, не укладывалось ни в какие рамки.
– Сейчас нам важно выиграть время, потому что мы ни под каким предлогом не можем остановить гонки, – наконец сказал он. – Они должны закончиться в Каире, и посему будем считать случившееся не более чем рядовым инцидентом.
– А что мы скажем, когда нас спросят, куда делись три машины с экипажами?
– Не вижу в этом проблемы. Как вы знаете, около шестидесяти процентов участников сходят с дистанции. Кто-то из-за аварий, кто-то вследствие усталости. Причина всегда найдется. Не мне вам рассказывать, что, когда гонки заканчиваются, мы еще несколько дней собираем экипажи по самым невероятным местам. После Каира я и займусь проблемой.
– Осмелюсь напомнить, что один из заложников является зятем бельгийского министра. – Ив Клос заерзал на стуле. – А другой – сын крупного итальянского банкира…
– Ну и что? – с нескрываемым раздражением сказал Фаусетт. – Подписав контракт, они становятся просто участниками гонки, а мы со всеми обращаемся одинаково, будь они дети мусорщиков или мультимиллионеров.
– Да, но есть некоторое различие. У детей мультимиллионеров имеются спутниковые телефоны, и они привыкли звонить домой каждый день… А теперь представь, что будет, если они не выйдут на связь. Что я скажу родственникам, когда посыплются вопросы?
– Ты у нас кто? – усмехнулся Алекс Фаусетт. – Ты – уполномоченный по связям с общественностью. Придумаешь что-нибудь. Скажешь, что они не в зоне покрытия, ну, или что-то со спутником… Единственное, что нельзя говорить, так это то, что они похищены бандитами, которые собираются убить их.
– Но почему я должен лгать?
– Потому что тебе за это платят, а мне платят за то, чтобы по крайней мере тридцать процентов из тех, кто вступил в гонку, закончили ее. Если мы сейчас скажем правду – туареги, заложники, кому-то там собираются руку отрубить, – возникнет такой бедлам, что к финишу никто не придет.
– А ничего, что мы рискуем жизнью шестерых невиновных?
– Каждый из них знал, что так или иначе рискует жизнью. В этом-то и привлекательность соревнований. Позавчера один из мотоциклистов сбил насмерть девочку на выезде из селения, а ему самому ампутировали ногу. У нас есть заболевшие, кого-то даже парализовало. Но претензий никто не предъявляет. – Алекс Фаусетт выпустил густую струю дыма и, чуть повысив голос, добавил: – Какие могут быть претензии! Ведь они мечтали пережить приключение! Это их добровольный выбор. И знаете ли, не в моих силах упредить случайности. Если кто-то собьет ребенка, или оставит свои кишки на дереве, или попадется в лапы бандитов, – я тут ни при чем. В этом и заключается риск, на который они были согласны с самого начала.
– Не знал, что ты такой сукин сын, – не стерпел Ив Клос.
– Если бы я им не был, то до сих пор оставался бы на скромной должности начальника охраны не самого известного английского банка. То, чем я сейчас занимаюсь, – очень хорошо оплачивается, но с каждым разом, готов признать, становится все тяжелее. Увеличиваются скорости, больше риска… Число погибших растет, и теперь иные пять раз подумают, прежде чем пуститься в авантюру…
– Так, может, и правда настало время покончить с этим безумием?
– В таком случае возвращайся на свою прежнюю работу… эм-м… ты ведь организовывал съемки моделей, да? Ну, если повезет, тебя возьмут в одну из страховых компаний… – Подмигнув Клосу, Фаусетт посмотрел на египтянина. – Что замолк? Ну-ка, расскажи еще об этом туареге.
– Он может быть очень опасным. Во-первых, он находится на своей земле, а во-вторых, он, кажется, жил в городе и знает кое-что, что другим туарегам неизвестно. И как я тебе уже говорил, кровь в его венах очень горяча.
– У него может быть слабое место?
– Не знаю.
– А где он может прятать заложников?
– Тоже не знаю. Могу предположить, что в горах к северу от его колодца.
– Что нам известно об этих горах?
– Ничего.
– Ничего?
– А чему ты удивляешься? Эти горы находятся вдалеке от известных нам караванных путей, температура днем там зашкаливает – градусов пятьдесят, не меньше, а ночью падает почти до нуля.
– Да уж, курорт… А что ты скажешь про семью этого вшивого?
– Насколько нам удалось узнать: мать, брат и сестра. Заложники под их присмотром.
– И больше нигде и никого?
– Нет, насколько я знаю.
– К какому племени они принадлежат?
– Кель-Тальгимус.
– Я слышал о них. Опасные люди…
– В общем, да. Как все туареги, они не признают никакой официальной власти, не уважают границ и подчиняются только своим собственным законам.
– Разузнай-ка, кто у них там главный, и предложи ему все, что он захочет, склонив к сотрудничеству с нами.
– Разузнать нетрудно, но, боюсь, престиж семьи Сайях слишком высок, чтобы кто-то из соплеменников выступил против них. Гасель Сайях – легендарная личность.
– Но ведь он мертв… Или нет?
– Это как посмотреть. Есть мертвые, которые более живы, чем те, кто еще ходит по земле.
– Афористично звучит. Но мы не можем позволить, чтобы нас пугал какой-то призрак, даже если речь идет о призраке туарега… – Алекс Фаусетт сделал короткую паузу, затем, вздохнув, произнес: – Хорошо. Единственное, что мы можем сейчас сделать, – оправить для заложников воду, продукты, медикаменты и спальные мешки. Ну а я должен уехать. Меня ждет Каир.
– Мог бы повременить с Каиром, – нахмурился Ив Клос. – Кроме заложников, у нас есть еще один фигурант.
– Марк Милошевич? – пожал плечами Фаусетт. – Не волнуйся за него. Я уже отдал распоряжение, чтобы с него не спускали глаз, даже когда он в сортире. Хотя… это Сахара, и тут за всем не уследишь.
– Послушай, но ты обязан защищать тех, кому грозят смертью…
– В этом ты прав, обязан. Но у меня более тысячи человек мчатся по этой проклятой пустыне, и каждому из них что-нибудь да грозит.
Покинув прохладу палатки, Ив Клос и Ахмед Хабах увидели Нене Дюпре, сидящего в тени акации.
– Ну, что он сказал? – нетерпеливо задал вопрос пилот.
– Чтобы ты загрузил все необходимое и с рассветом вылетел.
– А что еще?
– Да ничего такого конкретного. Алекс хочет потянуть время, – с кислой улыбкой ответил египтянин, направляясь к машине. – Еще он хочет, чтобы я поговорил с вождем племени – чтобы тот вмешался.
– Потянуть время? – переспросил Дюпре. – С какой целью?
– Понятное дело, с какой – чтобы гонщики добрались до Каира.
– Вот сучий потрох! Это единственное, что ему важно?
– Может, и не единственное, но приоритетное – да.
– Не могу поверить!
– Послушай, друг… – Когда Хабах уехал, Ив Клос дружески взял Нене Дюпре за плечо и отвел подальше от палатки. – Все это меня беспокоит так же, как и тебя, но я понимаю Фаусетта. Если бы он останавливал гонку каждый раз, когда кто-то теряется на маршруте, гибнет или его похищают, вся эта задумка с ралли давно накрылась бы медным тазом. Ты в цирке был? Так вот, клоуны там смешат публику, даже если только что похоронили своих матерей. И здесь примерно то же самое. Цель превыше всего.
– Но ведь эти несчастные могут умереть!
– Знаю. И Алекс знает, но он знает и то, что в следующем году никто не вспомнит о заложниках. Зато будут вспоминать о приключении, о том, как они «мужественно пересекали пустыню». А если хоть третья часть этих безголовых не доберется до Каира, – испугается, сойдет с дистанции, – цирк останется без клоунов.
– А мы без работы?
– Вот-вот. Насколько мне известно, за месяц ралли ты получишь больше, чем за весть остаток года… Или я ошибаюсь?
Они подошли к вертолету. Дюпре достал из кабины две банки холодного пива и, протянув одну Клосу, сказал: