Вымотанные наемники, потерявшие способность мыслить хладнокровно, внесли свою лепту. Кто-то выстрелил в разъяренную гиену, угрожающе скалившую клыки. Кто-то подумал, что выстрел предназначался ему, и стрельнул в ответ. Перестрелка продолжилась, и уже никто не мог понять, что происходит в действительности.
Только в рассветных лучах на остров из черных скал, разбросанных по морю розоватого песка, опустился покой.
Бруно Серафиан подсчитал потери и был удивлен, что в его группе никто не был убит. Ранения получили четыре человека. Удивило его и то, что туареги, и без того превосходные стрелки, не воспользовались тем, чтобы поразить довольно легкие цели. Однако вскоре он сообразил почему и в очередной раз выругался: раненым, истекающим кровью, неизбежно страдающим от высокой температуры, воды понадобится намного больше, чем живым. А мертвым вода вообще не нужна.
Да тут еще вдобавок выяснилось, что трупы, привлекавшие внимание стервятников и зверья, вовсе не были трупами заложников, как они предполагали, а были останками коз, предусмотрительно разложенными в труднодоступных местах. Обнаружив это, Механик понял, что стал жертвой тщательно разработанного дьявольского плана. Словно смеясь над ними, туареги заманили наемников в свою крепость, которая представляла собой нагромождение раскаленных на солнце камней, среди которых было легко заблудиться.
– Да чтоб их всех разорвало!
– Ты чего так разволновался? – посмотрел на Механика Сэм Мюллер; они сидели в пещере, выбранной для ночного привала.
– Будешь тут спокойным! Я начинаю подозревать, что эти вшивые хотят, чтобы мы карабкались по этим расщелинам, выискивая их. Чтобы потели ручьями и все больше подвергали себя обезвоживанию. Они уверены, что мы и за месяц не сможем отыскать, в какой дыре, мать твою, они прячутся.
– Будь я туарегом, я бы сделал то же самое, – усмехнулся наемник. – На кой черт им ввязываться в бой с нами, зная, что мы превосходим их и числом, и оружием. Лучше уж заставить нас расходовать воду, которой остались капли.
– Неужели и правда только поэтому они решили не убивать нас, а только ранить?
– Очевидно.
– Будь они прокляты! – Механик заскрипел зубами. – Хотят, чтобы мы все передохли от жары, для них это лучше, чем отстреливать по одному.
– Хитры, хитры! – кивнул южноафриканец. – Настолько хитры, что им удалось заманить нас в ловушку, откуда нет выхода!
– Ты действительно думаешь, что выхода нет? – задал вопрос один из братьев Мендоса, внимательно прислушивавшийся к разговору.
– Боюсь, что да, – последовал уверенный ответ. – Человек может побороть голод, страх и даже превосходящего числом и оружием противника. Со смекалкой и при некотором везении он может выкарабкаться из чего угодно, но нет ни одного живого существа, способного побороть жажду. Самые выносливые животные, самые могущественные цивилизации исчезли с лица земли, как только им не стало хватать воды. Или я сильно ошибаюсь, или то же самое ждет нас здесь и сейчас.
– Если рационально расходовать то, что у нас осталось, мы еще можем протянуть, – уточнил Механик, считавший себя ответственным за грозящее поражение. – Сейчас как раз тот момент, когда пора прижаться.
– Когда мне нужно прижаться, я прижмусь, – ответил ему Сэм Мюллер и показал рукой на раненых, лежащих на полу пещеры. – Люди, потерявшие много крови, очень быстро теряют воду – с них пот ручьями течет. И как они прижмутся?
– Ну, потерпят, ведь здесь не очень жарко, – высказался Хулио Мендоса.
– Сейчас – да, – согласился Сэм Мюллер. – Однако скоро лучи солнца подберутся к их ногам и будут следовать дальше, превращая наше укрытие в печь. Сам подумай, что будет?
– С такими друзьями и враги не нужны, – с недовольным видом встрял Сезар Мендоса. – Ты извини, но рядом с тобой стервятники кажутся курами. Тебе кто-нибудь говорил, что ты похож на зловещую птицу?
Мюллер кивнул:
– Представь себе, да. Всегда говорят, когда я заранее предупреждаю о какой-нибудь опасности, которую другие не хотят замечать, когда еще есть время принять решение.
– Ну а если так, что мы должны сделать? – спросил Механик. – Спустить штаны и позволить, чтобы туареги нам всем надавали под зад?
Южноафриканец отрицательно помахал рукой:
– Спускать штаны не надо. Нужно попытаться договориться на равных, пока не стало слишком поздно. Одно дело оказаться проигравшим, и совсем другое – знать, что все равно не выиграешь в сложившихся обстоятельствах. Одно дело оказаться побежденным, и другое – знать, что проиграть нельзя. В шахматах при таком раскладе объявляют «ничью». Ну а с моей точки зрения, это как раз тот момент, когда следует прийти к выгодному для всех соглашению.
– Я ни разу не признавал себя побежденным, – вскинулся Механик.
– А я признавал. Что в этом такого, в конце-то концов? Речь идет не о нашей родине, не наших семьях и даже не о нашей чести. Все упирается в то, чтобы в следующем году ряд изворотливых дельцов снова обогатился, убедив тупоголовых типов стать героями сумасшедших гонок по пустыне.
– Они не сумасшедшие! – возразил Механик. – В гонках участвуют молодые люди, здоровые, сильные и мужественные, жаждущие приключений и стремящиеся познать мир.
– Они познают мир, мчась со скоростью более ста километров в час в клубах пыли? – удивился Сэм Мюллер. – Тот, кто хочет познать Африку или любое другое место, должен делать это спокойно, шаг за шагом, часами всматриваясь в каждую деталь, беседуя с жителями. Мир – это не пейзаж за окном. Мир – это культура и люди.
– Никогда не предполагал, что ты в душе такой философ, – усмехнулся Хулио Мендоса.
– Если бы… Видишь ли, при нашем роде занятий, а я занимаюсь этим очень давно, и души-то может не быть, но это не значит, что мы – тупоголовые машины. – Сэм Мюллер не спеша закурил сигарету, бросил взгляд на раненых, молча слушавших его, и закончил свою мысль: – Я убежден, что умереть за «правое дело», на которое нас подписали, – одна из самых больших глупостей, и лучше бы ее избежать.
– В этом я с тобой согласен!
– И я!
– И я, – зазвучали голоса.
Бруно Серафиан возмутился:
– Ты на самом деле советуешь вступить в переговоры?
– А почему бы и нет? Что еще нам остается?
– Но если мы вступим в переговоры, мы будем выглядеть дерьмом! – возразил Бруно.
– Мы и так им являемся, – подал голос наемник с перевязанной ногой. – Мы – дерьмо, которое убивает ради денег. Это только в дешевых фильмах «плохие парни» становятся «хорошими», совершив героический поступок. – Он похлопал ладонью по грязной повязке и добавил: – С самого начала эта операция вроде бы была детально спланирована, и вот ее результат. Скорее стоит согласиться с поражением, чем потом стать кормом для стервятников.
– Кто-нибудь еще согласен с этим?
– Здесь становится жарко, и я очень хочу пить, – послышался чей-то слабый голос.
– И мне бы совсем не хотелось стать ланчем для стервятников.
Механик пристально посмотрел на каждого и пришел к выводу, что ни один из этих людей не намерен искать приключения на свою задницу. Навоевались. Он пожал плечами, выражая свое полное безразличие к исходу дела:
– Хорошо. Я попытаюсь переговорить.
Раненный в ногу наемник жестом показал в сторону Сэма Мюллера:
– Будет лучше, если это сделает он.
– А это еще почему?
– Потому что сейчас нам нужен хороший парламентер. Он более сговорчив, чем ты, а арабы любят поторговаться.
– Они не арабы. Они – туареги.
– Ну, я пока не научился их различать, да и, по-моему, они не сильно отличаются. – Тон его голоса стал настойчив: – Дай пойти Сэму, так будет лучше для всех.
Механик снова пробежался взглядом по лицам, убедился в том, что на его стороне никого нет, и с деланым равнодушием кивнул:
– Мне все равно, как хотите.
– Но я такой чести вовсе не просил, – возразил южноафриканец. – И, кстати, у меня нет ни малейшего интереса становиться парламентером.
– У тебя получится лучше, чем у Механика.
– Кто тебе это сказал?
– Да хватит уже! – вспыхнул Хулио Мендоса. – Не время спорить попусту! Мы тебя просим, а если предпочтешь, то умоляем, чтобы ты попытался убедить этих «презренных вшивых», которых мы думали запросто уничтожить, а теперь готовы спустить перед ними штаны взамен на чуток воды.
– Почему получается, что всякий, кто начинает войну, убежден, что выиграет ее играючи, но всегда кончает тем, что готов на что угодно? – тихо, будто самому себе, произнес Сэм Мюллер. – Ладно, сделаю все что смогу, – добавил он. – Кто-нибудь предусмотрел прихватить с собой белый флаг?
– Твой сарказм неуместен, – нахмурился Бруно Серафиан. – Напомню, что идея сдаться была твоя.
– Ну что же, раз моя, придется ее отстаивать.
Южноафриканец вытащил из заднего кармана брюк грязный помятый платок и старательно привязал его к стволу винтовки. Затем решительным шагом направился к выходу, не без юмора прокомментировав:
– По меньшей мере надеюсь, что у них есть представление о белом флаге и они не разнесут мне голову, прежде чем я открою рот.
Как только он вышел под жгучее утреннее солнце, один из раненых, обращаясь к Механику, спросил:
– Думаешь, они его выслушают?
– Не знаю, – ответил тот. – Единственное, что знаю: сейчас мы должны сидеть тихо, чтобы не тратить силы, так как восполнить их может только вода, а у нас ее нет.
Жара с каждой минутой усиливалась все больше, и уже трудно было представить благоприятный исход. Потерявшие надежду люди впали в забытье, даже раненые не стонали.
Сэм Мюллер прекрасно знал, что пот – самый страшный его враг, а посему, когда углубился в каменный лабиринт с поднятым белым флагом, шел очень медленно, стараясь держаться в скудной тени, то и дело оглядывая скалы. Противник не дремлет, может выстрелить в упор. И в то же время он надеялся, что его заметят.
Он прошел уже больше километра. Хотелось курить, но сигарет у него при себе не было. Снял фляжку с ремня, смочил губы, и тут за его спиной прозвучал повелительный голос: