На него нахлынуло удивительное ощущение, что впервые в жизни не он сам, а кто-то другой позаботится о его безопасности. Механик много лет провел в Африке, он уже и сам забыл, когда тут появился, однако ни разу ему не приходило в голову, что «вшивый бедуин» может принять такое участие в его судьбе. Что бы ни происходило снаружи, кто-то из семьи туарега постоянно находился рядом с ним.
Он снова закрыл глаза и провалился в сон.
Разбудили его завывания ветра.
В пещере было темно, однако в слабом свете убывающей луны у входа вырисовывался силуэт Гаселя Сайяха.
Механик ползком приблизился к нему и увидел, что снаружи летают тучи песка.
– Арматтан? – слабым голосом спросил он.
– Нет, – спокойно ответил Гасель. – Ветер восточный, сильный, но пока еще не опасен. Опасность наступит, когда задует с севера.
– Думаешь, так и будет?
– Это только Аллаху известно, – пожал плечами туарег. – Когда луна уходит, ветры ведут себя капризно. Наступает время крепить шатры и молиться. А когда луна начинает расти, ветры стихают и кочевники могут отправляться в путь. Магомет был бедуином, поэтому наши знамена украшены полумесяцем.
– Вот как, я не знал…
– Растущая луна является символом новых горизонтов, новых пастбищ и новых надежд.
– Что ты будешь делать, когда все закончится? Будешь искать новые пастбища и новые горизонты?
– А что мне еще остается?
– Ты можешь вернуться к своему колодцу.
– Там мы уже никогда не будем чувствовать себя как прежде, – ответил Гасель Сайях. – И потом, у меня уже давно в голове крутилась мысль уйти. Моей сестре нужен муж.
– А тебе жена… – подсказал Бруно Серафиан.
Туарег обернулся, вопреки обычаю, его лицо не было прикрыто, и Бруно заметил, что мужчина с грустью улыбнулся.
– Это уже намного труднее, – ответил Гасель Сайях. – Я всегда был беден, а то немногое, что у меня было, потерял. Ни у меня, ни у моего брата нет ничего, что мы могли бы предложить женщине, а в нашем мире за женщину надо давать выкуп.
– Ты можешь продать оружие, которое мы тебе сдали.
– Я не торгую оружием, – жестко ответил туарег. – Кто это делает, как бы приглашает других убивать. Проблемой Африки является то, что продается слишком много оружия и самые простые проблемы решаются силой. Честный человек не должен принимать в этом участия.
– Понимаю, ты, прежде всего, считаешь себя человеком честным.
– А что у меня еще осталось, кроме честности? Если я ее потеряю, буду презирать самого себя. За последнее время я совершил много ошибок и не собираюсь увеличить их число тем, что стану торговать оружием.
– Все туареги думают так, как думаешь ты?
– Наверное нет. Среди туарегов тоже есть не очень хорошие люди. Аллах не делает расовых различий, когда распределяет способности и пороки. Но меня так воспитали, и честность для меня является нормой, которой я хочу следовать. То, что делают другие, меня мало волнует.
– Ветер усиливается, – тревожно произнес Механик.
– Пока еще дует с востока, – ответил туарег. – Молись, чтобы он и оставался таким, иначе потеряешь своих товарищей. Самый худший момент настанет с рассветом.
– Почему?
– Когда ветром обуревают сомнения, то ли отправиться спать, то ли продолжать дуть, вестниками становятся стервятники.
– Стервятники? Не понял.
– Чувствуешь? Здесь повсюду воняет разложением. Если снова налетят стервятники, значит, ветер должен успокоиться. Если они ищут укрытия, прячут головы под крыло, значит, быть буре. Они – единственные, кто знает, что должно произойти в пустыне, потому что видят все с высоты.
– Никогда не думал, что меня обрадует появление стервятников! – воскликнул Механик. – Они мне всегда казались самыми противными существами на планете.
– Согласен, они такие и есть, но они исполняют очень конкретную миссию: очищают пустыню и оповещают ее обитателей… – Гасель закрыл лицо тканью. – А теперь я должен идти, – сказал он. – Мой брат уже очень много времени дежурит.
– А ты что, никогда не отдыхаешь?
– У меня еще будет время отдохнуть. Мы, кочевники, с детства привыкли пережидать подолгу непогоду, ничего не делая. Но в другое время нам приходится шагать днями и ночами.
– И вы никогда не теряете навыки?
– Теряем навыки? – повторил Гасель. – О нет. Не говори глупостей! В день, когда кочевник «потеряет навыки», его проглотит пустыня.
Не пустыня, а ночь почти мгновенно проглотила туарега. Он исчез так быстро, что у Бруно холодок пробежал по спине. Уж не владеют ли колдовством эти «синие люди»?
Ветер продолжал усиливаться.
Сидя у входа в пещеру, Бруно Серафиан вспоминал все, что случилось с того момента, как Алекс Фусетт вызвал его в свой кабинет.
Все пошло не так, как было предусмотрено, и Бруно, который не привык перед кем-то отчитываться за свои действия, знал, что сам виноват. Он спокойно и честно разложил по полочкам свои ошибки и в конце концов признал, что бо́льшая часть его жизни давно уже превратилась в фарс. Все знали его как человека жестокого – он и был таким. И вот теперь, слушая завывания ветра, он вынужден был признать, что его жесткость родилась от безнадежного стремления скрыть свои собственные слабости.
В один из дней своей далекой юности – этот день он всегда вспоминал с горечью – страх заставил его отреагировать с необычайной жестокостью. Потом это повторилось. А когда это происходит слишком часто, жестокость начинает казаться твердостью характера. И вот такое ложное представление о самом себе сопровождало его годы и годы.
Последние дни резко вернули его к действительности. Страх клубился в нем – страх перед пустыней, перед ветром, перед жутким одиночеством и перед смертью, чей мерзкий запах обволакивал горы, – и все, чего он боялся, было сильнее него.
Страх дал ему возможность понять, какова точная мера его способностей, и указал путь, по которому должно следовать в будущем, если он, Бруно Серафиан, хочет навсегда избавиться от своих страхов.
Прошло то время, когда ему нравилось быть Механиком, слухи о жестокости которого множились, настал час смириться и стать человеком спокойным и умиротворенным. Сказать по правде, он и был бы таким, если б не тот проклятый день в юности.
Самое худшее, что может произойти с человеком, – это не стать тем, кем он должен быть, а превратиться в игрушку судьбы, которая иногда похожа на ребенка, выдергивающего перья у канарейки.
По призванию армянин Бруно Серафиан должен был быть золотых дел мастером. Он мог бы создавать изящные вещицы, которые гарантировали бы ему восхищение и принесли богатство. Он жил бы в окружении прекрасных женщин, он считался бы уважаемым человеком. Однако судьба распорядилась так, что остановила его как раз у порога столь блестящего будущего.
Теперь уже было слишком поздно для возобновления пути, и он это знал.
Луна скрылась, ночь стала еще более непроглядной, и во мраке страхи Бруно обострились, заставляя думать, что завывание ветра становится невыносимым.
Все его надежды сосредоточились на том, чтобы увидеть поутру летающих стервятников.
Самолет кружил и кружил.
Внизу, в свете едва зардевшейся зари, висела желтая пелена, наталкивавшая на мысль, что пустыня превратилась в кукурузную кашу, из которой, будто черная горошина, выступала вершина скалистого массива.
– Проклятье! Ни хрена не видать! Что будем делать?
– Ждать… Что еще остается?
Один широкий облет.
Другой.
Еще несколько.
Собравшиеся внизу люди, с трудом дотащившиеся до места посадки, с тоской наблюдали за маневрами, осознавая, что, если пилот не захочет рисковать, они будут окончательно приговорены к самой жуткой из смертей.
У кого еще оставались силы, безнадежно махали руками:
– Сюда! Сюда!
Солнце начало набирать высоту.
Ветер не утихал.
Ветер всегда был и до скончания веков останется королем пустыни. Он заставляет двигаться дюны, и те погребают большие города и самые плодородные оазисы. А бывает, и наоборот – расчистит древние руины, о существовании которых никто и не знал.
Короли бывают капризными, ничего не поделаешь.
Им достаточно поднять палец вверх или опустить его, чтобы обозначить, будет человек жить или нет.
Сколько людей, сколько животных погибли в пустыне из-за ветра?
Никто не может подсчитать этого.
Лучи солнца ударили в кабину самолета, но, вопреки обыкновению, на само солнце можно было смотреть, так как грязная пелена, образованная миллионами песчинок, скрывала его, словно за плотной тучей.
– Это становится невыносимым.
Штурман едва заметно кивнул:
– Да, ты прав…
– Этим людям, видать, приходится нелегко.
– Нам придется еще хуже, если видимость не улучшится.
– Какого черта мы влезли в это дело?!
– Деньги, – коротко ответил штурман.
– Я бы сейчас сам заплатил, только бы не находиться в воздухе.
– А они, думаю, чтобы не находиться там. Ну, что будем делать?
– Покружим пока.
Внизу ветер завыл с еще большей силой.
Затем, неожиданно, как будто бы устав повторять тысячу раз один и тот же мотив, стал стихать.
Песку без воодушевлявшей музыки ветра надоело танцевать, и он снова вернулся на землю.
Солнце опять засияло как золотая монета, и уже было невозможно смотреть на него.
На небе появились первые стервятники.
Пятнадцатью минутами позже тяжелый «Геркулес» приземлился на широкой каменистой равнине к северу от гор и, поднимая тучи пыли, подкатился прямо к месту, где поджидавшие его люди плакали, смеялись и обнимались. Было от чего – благодаря милости богов пустыни им удалось избежать верной смерти.
Не останавливая двигателей, пилот дождался, пока пассажиры поднимутся на борт, и тут же, скрестив пальцы и моля Бога, чтобы взвешенный в воздухе песок не забил воздушные фильтры, поднял самолет над землей. Вскоре тяжелая машина, поднявшись высоко, исчезла из виду, взяв курс на всегда беспокойную Анголу.