Тишина в очередной раз воцарилась над заброшенным уголком пустыни.
Когда рев двигателей затих, Бруно Серафиан опустил голову на колени и впервые за много лет за рыдал.
Он не испытывал ни малейшего сожаления в отношении тех, кого в душе считал предавшими его, однако и не желал провести остаток жизни с тяжким грузом на плечах из-за стольких смертей.
Когда наемники улетели, последствия его ошибок стали казаться более сносными.
Напряжение последних часов спало. Осушив слезы, Бруно закрыл глаза и позволил сну завладеть собой.
Проснувшись, он оставался один последующие три дня. Его обеспечили водой и едой, однако никто к нему не приходил, и иногда ему казалось, что самолет забрал с собой всех обитателей этих мест.
Удивительными были эти три дня, подвергнувшие испытанию твердость его духа. Повсюду витал трупный смрад, по ночам слышно было, как шакалы грызут кости, а днем над скалистым массивом повисала звенящая тишина.
Наконец, когда он меньше всего этого ожидал, стройная фигура туарега вырисовалась на фоне неба.
– Метулем, метулем! – поприветствовал он Механика. – Как чувствуешь себя?
– На грани умопомешательства. Где ты был?
– Спал.
– Что, целых три дня?
– Я тебе говорил, что мы, туареги, привычны как к тяжелым переходам, так и к длительному отдыху, все зависит от обстоятельств. Тебе что-нибудь нужно?
– Я нуждаюсь в компании. А где остальные заложники?
– В надежном месте, но, если я отведу тебя к ним, тебе придется бо́льшую часть времени провести связанным. – Он широким жестом показал на пустынный пейзаж. – А здесь я могу оставить тебя свободным. Не думаю, что тебе взбредет в голову бежать.
– Куда бы я мог бежать?
– Никуда, разумеется.
– А почему ты их не можешь освободить?
– Их слишком много, да и злятся они по поводу заточения. Не хочу рисковать.
– И каково их состояние?
– Хорошее, в пределах возможного, – откровенно ответил туарег. – Они воспряли духом, так как знают, что им уже ничто не грозит и освобождение – дело времени.
– Какого?
– Это уже зависит не от меня, – ответил Гасель. – Сами они не смогут преодолеть пустыню, так что не остается ничего другого, как надеяться, что за ними придут.
– Кто это может сделать?
– Пилот вертолета.
– Нене Дюпре? – спросил Бруно Серафиан и, получив в ответ кивок, добавил: – Не знаю почему, но у меня всегда возникало такое впечатление, что он перешел на твою сторону.
– Не думаю, что он на чьей-то стороне. Единственное, чего он хочет, – помочь.
Бруно пожал плечами:
– В конце концов, это уже не столь и важно. Важно, что он скоро прибудет.
Нене Дюпре появился двумя днями позже. Он долго кружил, выжидая, пока Гасель Сайях подаст ему знак, что все спокойно, и только после этого приземлился.
Когда туарег рассказал пилоту, что произошло за последние дни, Нене грустно покачал головой:
– Сожалею по поводу погибших. Особенно жаль мальчишку, который ни в чем не виноват. Но в основном меня радует, что все закончилось лучше, чем я ожидал.
– Лучше? – удивился Гасель. – А ты чего ожидал?
– Бойни, в которой могла бы погибнуть твоя семья.
Туарег покачал головой.
– Моя семья? Здесь? – В его голосе звучала ирония. – У вас, французов, есть удачная поговорка: «Дурачок о своем доме знает больше, чем умный о чужом». Пустыня, эти горы – наш дом. Аллах создал места, подобные этому, чтобы такие люди, как мы, всегда могли быть свободными. Никакое оружие, за исключением, может, атомного, не разрушит наш дом. Нас можно победить, но только за пределами пустыни.
– А вы, туареги, победили пустыню, так?
– Нет. Мы с ней не боремся, чтобы побеждать, но мы научились противостоять ей.
– И что же ты собираешь делать сейчас?
– Мы пока еще не решили.
– Вернешься к колодцу?
– Решительно нет. У того места будущего уже нет. Да и не было никогда на самом деле… – Гасель попытался еще что-то добавить, однако прервался, заметив, что из-за скал появились заложники, его мать и сестра. – Вот видишь! – повернулся он к Нене. – Все живы и здоровы.
– Да будет благословен Господь!
Пилот жал руки и обнимал людей, вызволенных из пещеры. Почти у всех на глазах были слезы от осознания того, что кошмар подошел к концу.
Вдалеке показался младший Сайях, сопровождавший Бруно Серафиана, шагавшего с опущенной головой.
– Этот тип убил Маурицио Белли? – угрожающе спросил лысый, который был вожаком среди заложников.
– Он утверждает, что это произошло случайно.
– Как это «случайно»?
Нене Дюпре поспешил вмешаться и, замахав руками, потребовал тишины.
– Здесь не место и не время для дискуссий, – сказал он. – Нам предстоит неблизкий путь, и чем раньше мы уберемся отсюда, тем меньше у нас будет проблем… Радуйтесь, что все закончилось, а об остальном забудьте!
– Но…
– Никаких «но»! – резко оборвал пилот. – На борту я вам не дам произнести ни слова, так что если у кого-то есть намерение сказать что-то, говорите сейчас.
Желающих высказаться не нашлось. Храня молчание, бывшие заложники полезли в вертолет. Последним сел Бруно Серафиан.
Француз достал из-под сиденья тяжелую спортивную сумку оранжевого цвета и протянул Гаселю:
– Это тебе.
– Что это?
– Миллион франков, которые мне поручили передать в твои руки.
Туарег решительным жестом отстранил сумку:
– Нет! Я тебе уже говорил, что не могу принять деньги, – сухо, почти сквозь зубы, произнес он. – И ничто не заставит меня изменить мое решение.
– Но этот миллион принадлежит тебе!
– Я не являюсь похитителем, который все затеял ради выкупа.
– Послушай, это компенсация за причиненные тебе убытки.
– Все равно не возьму.
– Но ведь ты все потерял! – не унимался пилот. – Колодец, огород, скот… Все!
– Сказал – нет, а когда туарег говорит «нет», значит – нет!
– Откуда же в вас такая гордость! – Нене повернулся к Лейле и срывающимся голосом взмолился: – Ну хоть ты вразуми его! С этим вы смогли бы начать новую жизнь где угодно!
Последовал ответ, не терпящий возражений:
– Гасель – глава семьи, и у нас все делается так, как он говорит.
– Не туареги, а черт-те что! – недовольно воскликнул Нене Дюпре. – Вашей гордостью я уже сыт по горло! Все, убираюсь!
Он проверил, как разместились пассажиры, занял свое место и, перед тем как запустить двигатель, по-дружески наставил палец на Гаселя.
– Ты самый крутой парень из всех, кого я когда-либо знал! Я был необычайно рад познакомиться с тобой.
– Я тоже!
– Удачи!
– Удачи! Тебе она тоже пригодится!
Все четверо членов семьи отошли в сторону. Вертолет, оторвавшись от земли, поднял тучи пыли и песка. Сайяхи молча смотрели, как грохочущая машина стала набирать высоту. Описав круг, она развернулась над их головами и несколько пассажиров на прощание помахали руками.
Вдруг дверца кабины пилота открылась, и тяжелая сумка оранжевого цвета упала метрах в двадцати от Гаселя. Нене Дюпре почти до половины высунулся из кабины и, улыбаясь до ушей, прокричал:
– Смеется тот, кто смеется последним!
Он взял курс на север, и через несколько минут вертолет превратился в маленькую точку над горизонтом.
Сайяхи подошли к сумке, Аиша открыла ее и замерла с раскрытым ртом.
– Разве может быть столько денег?! – воскликнула она наконец.
– Да или нет, мы не можем оставить их себе, – посуровел ее брат. – Они не наши.
– И что ты думаешь с ними делать? – спросил Сулейман. – Оставить здесь, чтобы шакалы подтерли купюрами свои тощие задки? Или ты надеешься, что какой-нибудь заблудившийся путник лет через сто наткнется на них?
– Меня это не волнует.
– Послушай, сынок… – подала голос Лейла, присевшая на камень и внимательно рассматривавшая толстую пачку денег, протянутую Аишей. – Ты – глава семьи, и я всегда буду уважать твои решения, однако твой брат прав, оставленные здесь деньги никому не принесут пользы…
– Они запачканы кровью!
– Если бы все запачканные кровью деньги были брошены в пустыне, мы бы и песка не увидели, – сделала вывод добрая женщина с едва заметной улыбкой. – И самое лучшее, что с ними можно сделать, так это отмыть их, но только не так, как это делает отец Пино Феррары, а потратить с пользой.
– Все на свете утверждают, что будут тратить деньги с пользой, однако, когда доходит до дела, забывают свое обещание.
– Мы можем быть исключением, – мягко сказала мать. – Я предлагаю заключить сделку. Оставим себе половину этих денег, а другую половину потратим на улучшение колодцев, которые сильно в этом нуждаются. Наши люди страдают без воды, и ты это знаешь.
Гасель Сайях ответил не сразу. Он посмотрел на каждого из своих родных, прочел в их глазах неприкрытую мольбу, но и то, что они будут согласны с любым его решением, каким бы болезненным для них оно ни оказалось, и наконец перевел взгляд на оранжевую сумку.
– Хорошо! – кивнул он. – Мне кажется, что такое решение будет справедливым.
Аиша не сдержалась и бросилась обнимать брата, а Сулейман, ограничившись довольной улыбкой, сказал:
– Меня восхищает, что этот француз оказался еще более упрямым, чем ты. Ну, что мы теперь будем делать?
– Уходить отсюда, и побыстрей.
– Всего лишь с одним верблюдом? – напомнил Сулейман. – Женщины не выдержат три дня пути.
– А что еще нам остается?
– Я отправлюсь в Сиди-Кауфу и вернусь на грузовике, – сказал Сулейман.
– На грузовике? – удивленно произнесла его мать. – Ты намереваешься нанять для нас грузовик?
– А почему бы и нет? Теперь мы можем себе это позволить.
– Как же быстро ты освоился быть богатым! – улыбнулась Лейла. – Ни больше и ни меньше – грузовик!..
– А почему бы и нет!
– И до чего же мы дойдем с таким мотовством?
Гасель Сайях вынужден был вмешаться. Он присел на корточки перед матерью, вытащил две банкноты из пачки и показал ей.