– Этого вполне хватит, чтобы заплатить за грузовик, который доставит нас очень далеко. – Он погладил мать по волосам, в которых уже пробивалась седина. – Денег тут больше, чем мы видели за все эти годы, и ты должна начать привыкать к мысли, что кое-что в жизни поменялось.
– Но ведь…
– Я не хочу спорить, – добавил Гасель настойчиво. – Но если деньги будут приносить нам проблемы, я предпочту, оставить их здесь, и чтобы больше о них в семье не говорилось!
– Ах, нет! – поспешила ответить Лейла, отодвигаясь, будто посчитала, что у нее собираются отнять то, что на них так неожиданно свалилось. – Действительно нет! Что касается грузовика, я согласна, но мы должны оставить часть денег на свадьбу твоей сестры…
– Аиша молода, красива и умна, она способная, добрая и трудолюбивая, – улыбнулся Гасель. – Она найдет себе мужа такого, какого захочет, и я даю тебе слово, что, ко всему прочему, у нее будет наилучшая свадьба, какой не было ни у одной девушки из нашего народа.
– Это как раз то, что я хотела услышать.
– В таком случае… – Гасель повернулся к брату, показал на сумку и сказал: – Возьми столько, сколько нужно, и возвращайся с грузовиком. Купи также кое-что из одежды, ибо в таких лохмотьях мы нигде не сможем появиться. Но делай все так, чтобы не привлекать к себе внимания.
– Я составлю список, что нам необходимо, – тут же отозвалась Лейла.
Старший сын с улыбкой покачал головой:
– Еще и десяти минут нет, как мы стали богатыми, а у нас уже появились «необходимости»!
Но конечно же он не возражал, чтобы обе женщины на клочке бумаги изложили свои просьбы.
Ближе к закату Гасель помог навьючить брату последнего верблюда.
– Будь осторожен… Предполагаю, что у нас еще остались враги, – сказал он. – Не хвались деньгами и не торопись – потрать столько времени, сколько понадобится.
– Мне страшно оставлять тебя одного… А если возникнут проблемы?
– Здесь? Не думаю. Женщины в пещере надежно укрыты, вода у нас пока есть.
– А если они вернутся?
– Наемники? Не думаю, что они настолько безумны… Езжай спокойно, и да сопутствует тебе Аллах!
– И тебя пусть хранит!
Когда верблюд, оседланный братом, скрылся за дальней дюной, Гасель присел на камень и принялся наблюдать за заходом солнца, размышляя над тем, сколько всего произошло и как обустроить будущее своей семьи.
Ему все еще было трудно привыкнуть к мысли, что нищета, в которой они жили всегда, окончательно осталась в прошлом.
Половина денег в сумке – их, остальное они потратят на благое дело, да будет так.
Ему все еще казалось, что это происходит во сне.
И было не по себе.
Впервые в жизни мужественный туарег, который не раз и не два доказал, на что он способен, испытывал страх перед тем, как дальше выстраивать свою жизнь и жизнь семьи.
Отец передал ему опыт, как бороться с нищетой и с непрошеными гостями пустыни, а как распорядиться такими большими деньгами, вероятно, не знал и сам Охотник.
Традиционно, для бедуинов деньги являлись всего лишь единицей обмена, когда речь шла о покупке верблюдов, коз, рулонов метров ткани или мешков ячменя. Ты даешь мне это и это, а я тебе взамен – столько-то, обмен равноценный, если измерять в деньгах.
На больших рынках в оазисах, как правило, в изобилии были товары, но при этом деньги – редки, а те, у кого они имелись, вытаскивали из кошелей старые, потрепанные банкноты, и можно было усомниться, законно ли эти бумажки находятся в обороте.
И вот сейчас в глубине Пещеры газелей лежит пузатая оранжевая сумка, полная новехоньких, хрустящих, одурманивающе пахнущих банкнот. Самых настоящих. А посему вполне было понятно, почему имохаг Гасель Сайях оказался смущен и растерян, почему его охватили сомнения в том, каковы должны быть его действия.
Для большинства людей внезапный переход от бедности к богатству превращается в маниакальную страсть к скупке вещей, о которых раньше и мечтать-то не приходилось. Однако какие такие вещи нужны кочевнику? Тот, кто по-настоящему любил пустыню, прежде всего, любил свободу перемещения. После стольких лет вынужденной оседлой жизни, Гасель Сайях мечтал посоревноваться со своим отцом, который был единственным, кто дважды сумел пересечь мрачную Тикдабру и обследовать самые удаленные уголки Тенере.
Без сомнений, сейчас у него появилась возможность найти себе красивую жену, с которой он мог бы обосноваться в одном из плодородных оазисов Чада или даже перебраться к берегам Нигера, приобрести просторный дом в Томбукту, городе, основанном туарегами в XI веке, где по традиции останавливались все караваны, идущие через Сахару. Он мог бы обзавестись десятком верблюдов, целым стадом коз, но ни то ни другое, ни третье, по правде говоря, его не привлекало.
И в то же время Гасель понимал, что, надумав сорваться с места, он не имеет права тащить за собой мать, брата и сестру.
Парадоксально: свобода выбора, которую предоставляет богатство, как правило, разобщает людей, а вот давно привычная бедность – объединяет. И вот, сидя на камне в полном одиночестве, Гасель Сайях пришел к выводу, что такое же одиночество поджидает его в будущем.
Ну что же, на все воля Аллаха!
Если Создатель решил, что они будут богатыми, у них не осталось другого выхода, кроме как согласиться с его выводами.
Последовавшие дни были спокойными.
Лейла, Аиша и Гасель сидели в пещере, когда солнце жгло немилосердно, а по ночам выходили, устраивались поудобнее и смотрели на звезды. Беседуя, строили планы на будущее, которое каждому члену семьи представлялось по-разному.
В какой-то момент Лейла произнесла удачную фразу:
– Богатство заставляет слишком много думать. Бедность стольких усилий не требует.
И все же не скрыть – разговоры о будущем доставляли женщинам удовольствие. Причем говорили они не только о возможной свадьбе Аиши, но по большей части о том, как бы заняться восстановлением колодцев, и Лейла настаивала, что это нужно сделать так, чтобы никто не смог догадаться, кто финансирует работы. Пустыня не то место, где можно распоряжаться богатством в открытую, и не все, кто забредал сюда, были туарегами. Да и не каждому туарегу можно было доверять.
Гасель держался в стороне от размышлений женщин.
Его мечты становились все смелее. В какой-то момент он даже подумал о поездке в Париж, чтобы понаблюдать за французами, которые так долго правили частью Африки, поучиться у них. Возвратившись, он мог бы стать лидером, в котором давно уже нуждались племена туарегов. Если все получится, они могли бы основать свободную и независимую нацию. С его точки зрения, «Народ Покрывала», «Народ Меча» и «Народ Копья» – кланы, на которые делились туареги, – обязаны были предать забвению старые распри и объединиться вокруг одного вождя – вождя, способного вывести их из нищеты и забвения.
Почему бы ему, Гаселю Сайяху, сыну того самого легендарного Гаселя Сайяха, Охотника, не быть этим вождем?
Улетая мечтами в такие выси, к утру он отказывался от смелых планов, сознавая, что настоящий лидер нации, по существу, человек несвободный, поскольку связан решениями соратников, и с этими решениями нужно считаться, иначе ты будешь не лидером, а диктатором. К тому же лидер не сможет посвятить себя кочевничеству, что влекло самого его больше всего. Да, наверное, и не только его, если среди имохагов так не появился настоящий вождь. Даже мудрый Турки не в счет, он уже старый, Турки.
И был еще один момент: чтобы всколыхнуть массы, нужно, чтобы сами массы захотели изменений. Сколь бы харизматичным ни был лидер, за ним не пойдут, не понимая цели. Но в Сахаре не было никаких масс – были небольшие разрозненные группы, жившие интересами своей семьи. Некая кровавая «священная война», может, и подтолкнула бы их на борьбу плечом к плечу, однако туареги не способны начать одну из тех жестоких и несправедливых фундаменталистских войн, которые приводят к напрасным смертям, разрушениям и страданиям.
Мысли роились в его голове, и он отгонял их, не зная, на что решиться.
Было как раз утро, когда Гасель услышал медленно нарастающий гул. Вскоре он различил вдалеке силуэт вертолета, но этот вертолет не был похож на вместительную машину Нене Дюпре. Гасель поспешил зарядить винтовку и расположиться на господствующей высотке, откуда была видна бо́льшая часть скалистого массива.
Вертолет завис в воздухе примерно в трехстах метрах от того места, где затаился туарег. Повисев несколько минут, он наконец медленно приземлился.
Гасель наблюдал.
Дверца открылась, на песок спрыгнули двое мужчин. Пилот оставался на своем месте, винты продолжали вращаться, и было понятно, что прибывшие готовы возвратиться в кабину при малейшем признаке опасности.
Вскоре один из мужчин, в вызывающе цветастой рубахе с преобладанием красного, вытащил из заднего кармана брюк большой белый платок и несколько раз помахал им, явно давая понять, что он намерен вести переговоры.
Держа винтовку в руках, Гасель вышел из своего укрытия.
Мужчина в ужасной рубахе зашагал ему навстречу и на ломаном французском спросил:
– Гасель? Ты – Гасель Сайях, туарег?
– Он самый…
– Мы тебе кое-кого доставили.
Он развернулся и махнул рукой своему спутнику, стоявшему рядом с вертолетом. Тот залез в кабину и вытолкнул оттуда связанного человека.
Гасель тут же узнал его.
– Так это… – не сдержал он удивления.
– Это тебе подарок от синьора Феррары.
– Но уже два дня, как я отпустил на свободу заложников.
– Мы знаем, но синьор Феррара всегда выполняет свои обещания.
Они вместе подошли к перепуганному пленнику. Марк Милошевич смотрел на них с ужасом. Гасель брезгливо наморщил нос.
– Воняет дохлыми псами! – сказал он.
– Вот-вот. Мы уже два часа терпим это! – ответил мужчина в цветастой рубахе. – Как только до него дошло, что мы везем его сюда, он обгадился под себя. Внутри вертолета жуткая вонь.