А кто эти люди рядом с ним? Мацилецкий и Межлаук, конечно, свои. Но что могут они, безымянные и безвластные? Окулов — работник крупный, но человек-то новый, еще и не пригляделся, не проникся к их, царицынским делам. Скользкий вдобавок. Вроде сочувствует, но против центра не поддерживает. Может, верны слухи, что он заранее получил указания от Троцкого все здесь переработать? Подозрительно его нынешнее оживление… Мимолетное замечание Минина, даже не слова, а тон, каким оно было произнесено, рассеяло всякие сомнения: военная политика Троцкого ему поперек горла. Пожалуй, только на Минина и можно положиться. Но как он будет вести себя при личной встрече?
Не светлее на душе и у Минина. Затянувшееся формирование 10-й армии, шаткое положение ее на фронте дают наркомвоенмору серьезный повод для крупного разговора. В состав Южного фронта помимо сформированных 10, 9 и 8-й армий, занимающих боевые участки от Царицына до Брянска, вошли войска Северного Кавказа и Астраханского края. По Кубани и Ставрополью многочисленные краснопартизанские отряды сводятся в 11-ю армию; в низовье Волги, в районе Астрахани, и в Прикас-пии до Кавказских гор намечалось формирование 12-й армии.
С 19 июля, дня создания Военсовета СКВО, на его, Минина, плечи, как члена совета, легла ответственность за формирование 10, 11 и 12-й. Из них только 10-я может считаться армией. Не велика ее сила, но она мужественно отстаивает каждый шаг волжского берега вокруг города. И без всяких там спецов-белогвардейцев прекрасно обходится. 11-я, отрезанная Деникиным, в этот час гибнет где-то в степях Ставрополья и в предгорьях Кавказа. Военные грузы в ее адрес скопились в царицынских пакгаузах. Как доставишь, когда единственная Владикавказская ветка забита от Гнилоаксайской до самого Екатеринодара кубанскими белоказаками и деникинцами? С 12-й совсем беда…
— Может, его не к морозовцам, а в Абганерово? Как ты, Сергей Константинович? — спросил Ворошилов, отвлекая Минина от тяжелых мыслей. — А на завтра назначим заседание Реввоенсовета уж…
— У товарища Троцкого свои планы, — сухо заметил Окулов.
Мимо пробежал дежурный по станции, отчаянно размахивая красным флажком подходившему товарняку, проталкивая его глубже в тупик. И тут же вслед подкатил бронепоезд. Со ступенек спрыгнул худощавый человек в офицерской шинели с меховым воротником. Кожаная фуражка чудом держалась на копне пышных смоляных волос. Клочковатая бородка и усы подчеркивали зеленую бледность щек. Пухловекие глаза скрыты за толстыми стеклами пенсне.
Замешкавшись, комендант не успел собрать оркестрантов. С рапортом подбежал, когда высокий военный гость уже здоровался с царицынцами.
— Ложка дорога к обеду, — сказал он, не оборачиваясь на запоздалый голос.
Командарм, сердито шевеля ноздрями, взглядом велел убираться тому ко всем чертям со своим рапортом и медными трубами. Жестом указывая, предложил:
— Товарищ нарком, легковой автомобиль Реввоенсовета армии в вашем распоряжении. С чего желали бы начать?..
— С заседания Реввоенсовета.
Хлопая дверцей, Троцкий сказал:
— Потрудитесь своевременно доставить приехавших со мной…
Пришлось хозяевам уступить свои места в автомобиле двум пожилым военным в шинелях на красной атласной подкладке.
Заседание Реввоенсовета открыл Окулов. Первое слово предоставил командарму. Нервно перебирая листки загодя составленного отчета, Ворошилов начал с освещения общего положения на царицынском участке фронта, занимаемом 10-й армией. Постепенно голос его выравнивался, креп. Твердели, набирали силу жесты. Листки оставил, свободно вышагивал между столом и картой, висевшей на книжном шкафу. Ободренный вниманием, докладывал с жаром о боевых делах армии.
Троцкий сидел отдельно, на виду. Массивное резное кресло с высокой спинкой и подлокотниками, обитыми зеленым сукном, приставлено к огромному столу. Запрокинув волосатую голову, он недвижимо уставил в лепной потолок пенсне. Кисть руки, худая, длиннопалая, мертвенно свисала с подлокотника; другая покоилась на суконной покрышке стола. Защитный френч с накладными карманами глухо застегнут на все пуговицы. Французские ботинки на толстой подошве и краги коричневой кожи с медными застежками отчуждали его ото всех. Казалось, он слушал с интересом. На самом деле с трудом удерживал себя, чтобы не хлопнуть по столу. Не утерпел, подал голос:
— Бойцы геройские, дерутся, как львы… а армия топчется на месте.
Сбитый на полуслове, взглядом искал поддержки у единомышленников — Минина и Межлаука. Царицынец нетерпеливо ощупывает острый бритый подбородок; глаза из-под насупленных бровей горячечно блестят — готов броситься в перепалку. Межлаук сидит в углу у окна, вобрав голову в плечи. Помощь слабая. То место нравилось Сталину — трубку всегда клал на подоконник. Отчетливо представил его: что-то упрямое, затаенно-грозное виделось во всем его облике. В угрюмой задумчивости, казалось, чувствовалась и скрытая тревога. Понимал Ворошилов: и Сталину, и им всем, оставшимся в Царицыне, было над чем задуматься, — ни ЦК, ни лично Ленин не поддержали в завязавшемся конфликте с командующим фронтом Сытиным. Мало того, осудили за самостийные действия и неповиновение Реввоенсовету Республики. Теперь Троцкий отыграется. Ворошилов поправил русый вихор.
— На то, товарищ нарком, имеются объективные причины. Прежде всего, никудышное снабжение из Центра…
Троцкий щитком выставил ладонь.
— Все дороги от самой Москвы забиты эшелонами на Царицын. Трюмы пароходов на Волге тоже… И все это движется. Правда, приходится проталкивать. Я только тем и занимаюсь, что телеграфирую в Кремль, Ленину и Свердлову, о их прохождении. Будто у меня нет ни других фронтов, ни армий, какие нуждаются… Царицын поел фонды военного ведомства за полгода вперед, обчистил все склады. А что имеем взамен? «Объективные причины»?
— Армию имеем, — подсказал Минин, — истекающую кровью! Голодная, разутая, раздетая…
Наркомвоенмор, протирая полой френча стекла пенсне, согласно кивал:
— Десятая армия и голодная, и раздетая…. Все верно, кроме одного… Нет самой армии на сегодняшний час. Да, Десятой. В том виде, какой она должна быть. Кровь льется… А дела — ни на ломаный грош…
Поднялся, сделал несколько шагов, резко крутнулся на скрипучих ботинках, принял излюбленную позу: сунул руку за борт френча.
— В руководстве армии должны стоять военные люди. Я еще и еще раз подчеркиваю, только спецу под силу такая задача… создать регулярную армию. Живой пример… Две крохотные по числу армии, настоящие, царские, Донская и Добровольческая, свободно разгуливают по Дону и Кубани. В хвост и гриву кроют наши толпы, не ведающие военного строя. — Встряхнул львиной гривой. — В этот тяжкий час иные из членов РВС фронта устроили саботаж. Возглавил саботаж член ЦК! Да, да, я говорю о Сталине… Как истеричка, он швырнул заявление об отставке с постов члена Реввоенсовета Республики и фронта. Жаль, что его нет среди вас. Но остались другие, подпевалы…
Ворошилов быстро глянул в сторону Минина — ожидал взрыва. Нет, царицынец только шевельнул бровями. Окулов сделал мину, будто это его не касается. Возбужденным воображением опять представил у подоконника, на месте Межлаука, Сталина. Что-то еще более тяжеловесное, устойчивое почувствовал командарм в том человеке. «Нет, не он — ты самая настоящая истеричка», — подумал и даже злорадно усмехнулся, расправив плечи. И действительно, и тон и жесты наркомвоенмора как-то по-особенному были нервозны, неуравновешенны в контрасте с затаенно-угрожающей, почти физически ощутимой выдержкой, какой обладает Сталин.
Троцкий, не встречая препятствий, все больше выходил из себя:
— Военсовет Южного фронта в лице Сталина, Минина и Ворошилова игнорировали командующего Сытина. Они и по сей час продолжают травить его, вмешиваются в оперативные вопросы. А свои забыли… решать сугубо организационные задачи, а точнее, заниматься снабжением войск…
В узловатых пальцах Минина треснул карандаш.
— Малую роль, товарищ председатель Реввоенсовета, вы отводите политработникам в армии.
Троцкий не обратил внимания на реплику.
— Нет армии, Десятой армии, как таковой. Сброд. В большинстве крестьянская стихия, какую вихрь революции подхватил своим железным крылом. И чудо, что их занесло на эту сторону. Могли очутиться и там! Казаки тоже за землю льют кровь. Что для мужика, что для казака, кроме земли, иных идей, высших, не существует. Вот она, а р м и я… Короче, командующим должен быть человек, знающий военное дело, старый специалист. У вас же, Ворошилов, военных знаний — нуль.
— Старая песня, — снова подал голос Минин. — Мы ее не первый раз слышим… Не ваши ли ближайшие друзья отговаривали нас в октябре семнадцатого от взятия власти? Тоже ссылались на отсутствие специальных знаний, советовали подождать, пока генералы западной социал-демократии не придут нам на помощь. Мы не послушались тех ученых советов. И, как видите… Теперь вы снова пугаете нас специальными знаниями. Но кроме Академии Генерального штаба есть еще академия большевистского опыта, школа подпольной борьбы. Если мне не изменяет память, большевики всегда высоко ценили эту школу… Вы здесь с гимназическим красноречием охаивали командарма-десять. И командовать не умеет, и партизанщину развел. Одно то, что он, имея, как вы изволили выразиться, военных знаний нуль, сумел из Донбасса вывести в Царицын десять тысяч людей, сплотив их в трагических условиях этого похода в боевую организационную армию, должно было бы заставить вас относиться к товарищу Ворошилову с большим уважением… По вашим словам выходит, Десятая армия — сброд. Но об этот «сброд» обломала зубы не одна белоказачья дивизия. Странно, что вы запамятовали… Большевики никогда не отводили себе роль мальчиков на побегушках при военспецах. Возможно, вас эта роль устраивает, но нас она не прельщает. Нет, не точку зрения ЦК вы выражаете! Ленин требует уважать честных, подчеркиваю, честных военспецов, учиться у них, а вы… Вы не очень стараетесь понять, кто из них честный, тащите всех без разбору, притом отводите нам весьма незавидную роль…