«Звонила мама. Послезавтра они возвращаются в Стамбул. Больше я не смогу приходить сюда часто. Я столько дней школу прогуливал, надо придумать липовую причину…» — «Надеюсь, твоя мать ничего не заподозрит». — «Ты плохо ее знаешь! Она знакома с директрисой. Я уверен, первым делом, как всегда, позвонит ей… Алекса, мои родители все равно узнают о нас. Скрывать нет смысла. Мы любим друг друга. Выстоим…» Меня захлестывают эмоции: «Озан, ты понимаешь, что говоришь?! Я не приличная девушка-турчанка из богатой семьи. Я обычная русская проститутка, которых пруд пруди в Турции. Твои предки не примут меня. Депортируют в лучшем случае…» — «Примут. Я пойду на все, чтобы быть с тобою. Пригрожу им самоубийством, если посмеют притронуться к тебе». — «Ох, Озан, прекрати… Мы можем встречаться и дальше… Время от времени… А так, какое будущее ждет нашу любовь?»
Плачу. Отхожу к окну. Озан следует за мной, обнимает сзади. «Я вчера всю ночь думал… Причин для нашего расставания сотни. Нет, тысячи. Если мы будем думать о них, то легче повеситься. Я не откажусь от тебя. Я не позволю, чтобы нас разлучили. Слышишь? Не позволю!» Оборачиваюсь к нему: «Озан, мне бы твой энтузиазм…» — «Скажи, ты любишь меня?» — «Люблю». — «Я люблю тебя еще сильнее! Доверься мне. У нас впереди нелегкие дни. Мы должны быть сильными…» — «А если меня депортируют?» — «Поговорю с отцом, у него есть связи. Он нас с Польшей всегда поддерживал. Когда сестра уходила из дому, я думал, что она потеряется в жизни: как видишь, выстояла — сейчас живет нормально…» — «Озан, да ты не сравнивай. Все знают, чьей дочерью является Польщен. Все знают, из какой она семьи. А я — кто я? Никому не нужная русская…» Перебивает: «Ты мне нужна! Этого разве не достаточно? Алекса, умоляю, не отказывайся от нашей любви. Давай объединимся, преодолеем трудности… Умоляю».
Я хорошо понимаю, на что иду. Я люблю этого мальчика, Я живу им. Надо попробовать. Что я теряю? Лучше умереть во имя любви, чем от рук потного полицейского. «Хорошо, Озан. Я готова к борьбе». Он целует меня в губы. Обнимает.
Через два дня я переезжаю в квартиру, в которой некогда жила Польшей. Она сейчас переселилась к своему возлюбленному. «Сестра в курсе всего, Алекса. И согласилась помочь нам. Я вас на днях познакомлю… Ты больше не будешь проституткой, забудь обо всем как о страшном сне». — «Но как тебе удалось уговорить сестру? Ты рассказал ей, кто я?» — «Да. Она все знает. Польшей поможет…» В голове моей полная каша. Не зря прощалась с этой комнатой. Предчувствовала. Впереди новая война. Готова ли я?…
38
…Доела последнюю пиалу ашурэ. Перед переездом размораживаю холодильник, выбрасываю продукты в мусорное ведро. Оставляю фрукты: апельсины, нектарины, сливы, бананы. Пачку яблочного сока, три «литровки» питьевой воды. Сажусь на диету — профилактическую, так сказать. Очищение от шлаков, выведение токсинов, нормализация обмена веществ и прочая чушь. Все равно от волнения аппетита нет. Правильно ли я поступаю? Стоит ли так кардинально менять настоящее? Продержимся ли с моим мальчиком на тропе войны? Под атаку мыслей продолжаю собираться.
Тряпки сложила в чемодан, отложив топ, юбку, босоножки. Оказывается, у меня не так много вещей. Кое-что из одежды, обуви, фен, эпилятор, магнитола, кружки и разная мелочевка. Многое принадлежит Джемалю, от посуды до маленького телевизора… Отказалась от услуг отельной уборщицы — верного информатора сутенера. Наврала, что прямо умираю от сильных головных спазмов. Мол, врач прописал мне полный покой. Доносчица клюнула…
Выбираю дату побега. По-моему, «побег» звучит слишком напыщенно. Просто ухожу. С чистой совестью. Я ничего не должна Джемалю. Я заработала денег, выжила в чужом краю. Он, в свою очередь, заработал намного больше. Всё. Срок контракта истек. Расходимся каждый своей дорогой, как настоящие бизнесмены. А кто сказал, что проституция — это не бизнес?… Ухожу тайком, просто чтобы избавить себя от нравоучений со стороны Джемаля: «Мальчишка обманет тебя», «Ты никому не нужна, 18-летнему молокососу тем более», «Алекса, еще пожалеешь. Kendine gel![84]»
Я и так жутко переживаю. Лучше не прощаться с сутенером. Оставлю письмо, попрошу не искать меня. Напишу что решила добровольно сдаться властям: получу депортацию, вернусь на родину, устроюсь уборщицей в районную школу, выйду замуж, заведу детишек. После этих слов Джемаль не будет меня искать. Столько лет прятал от властей русскую эмигрантку — соучастник… Вторую пятницу каждого месяца он уезжает на сутки в Измир навестить семью. Чем не идеальный день для моего переезда? Вызову Озана, возьму чемодан, спрячу Хаяль в сумку, захвачу горшочек с базиликом и спокойно покину отель… Через несколько дней начинаю новую жизнь. Как все сложится? Никаких надежд, предположений, задумок. Прошу о помощи Аллаха. Прошу Босфор быть рядом. Поддерживать. Я уверена в одном: люблю Озана, а он любит меня. Выкрутимся… Не готовлю себя к плохому или к хорошему. Если повезет, будем счастливыми. Если не повезет, то… Пусть случится то, что должно случиться.
…Ортакёй! Всегда мечтала жить там. Как выяснилось, двухкомнатная квартирка Гюльшен находится в самом сердце этого прелестного босфорского поселка. Мечта сбылась, хоть и на время. Я раньше часто бывала в Ортакёе: люблю посидеть под тамошними раскидистыми каштанами, полакомиться рыбным салатом за соломенным столиком уличной кафешки, проводить взглядом отплывающие паромы, переполненные галдящими туристами. Обожаю прогуливаться по Искеле мейданы[85] в холодные месяцы. В самый разгар осени. Одеваюсь потеплее, сажусь на автобус до Ортакёя. Я могу часами гулять по опустевшей пристани, дышать свежестью моросящего дождя, завидовать засохшим платановым листьям, улетающим под порывами ветерка в объятия Босфора. В Ортакеё осознаю, как тесно привязана к Стамбулу. Я и Стамбул — как двое близнецов, воссоединившиеся после долгой разлуки…
Польшей явно не испытывает финансовых сложностей: жить в Ортакёе для многих стамбульцев — роскошь непозволительная. По словам Озана, квартира досталась Гюльшен от первого мужа Танера, совладельца крупного медиахолдинга. Он умер три года назад — разбился в автокатастрофе. Озан рассказывал, что потеря мужа сильно отразилась на Польшей. Полгода лечилась в элитном реабилитационном центре Анкары, затем год прожила в полном одиночестве в Германии. Вернулась другой. Записала второй диск, посвятив его покойному мужу. «Сестра будто заново родилась».
В ортакёевской квартире Польшей не живет. Сложно возвращаться туда, где когда-то была счастлива с Танером. Продавать недвижимость тоже не стала. Через считанные дни я начинаю новую жизнь в гнездышке некогда счастливых влюбленных… Волнение нарастает во мне изо дня в день. Хватит ли сил пережить нападки семьи моего мальчика? Хватит ли Озану смелости отстоять нашу любовь? Вспоминаю слова Джемаля: «…натрахается, пресытится, в один день забудет…» Ложь! Я верю в чувства Озана. Только насколько они крепки? Ему 18, он пока не сталкивался со сложностями. Носит розовые очки. Или я ошибаюсь? Любимый, не подведешь ли ты меня? Хотя какая разница… Я привыкла терять…
39
…Температура воздуха в Стамбуле понижается. В августовском солнце нет страсти. Оно знает меру, в отличие от июльского. Во всем чувствуется приближение осени: скоро оранжевая карета подкатит к входу полуразрушенного летнего замка. Я жду осени. Бархатного сезона, наполненного шорохом багряных листьев под ногами. Нежности первых дождей, придающих горячему Востоку унылую романтику. Влажноватого воздуха, наполненного ароматом корицы… Лето износило мой организм.
В последние дни состояние ухудшилось. Не что-то конкретное — к счастью, раны зажили, гематомы поблекли. Но какая-то изнуряющая слабость поселилась в моем теле. Буквально валит с ног. Все время тянет ко сну, кроме фруктов ничего не ем, странная апатия, ноющие головные боли. Плюс ко всему одышка. Не хватает воздуха. Кондиционер работает круглосуточно, хотя и на улице прохладно.
Я будто превратилась в дряхлую плюшевую игрушку. Озан связывает мои нынешние недомогания с переизбытком переживаний — конечно, он прав. Слишком много всего произошло за минувший месяц… Лечусь Босфором, по 3–4 часа провожу на набережной. Дышу морским воздухом, Сижу на той самой скамейке, грызу вареную кукурузу, купленную в красном павильончике. Делаю записи в Дневнике. Вчера пробыла в компании Босфора больше обычного, читая «Saatler» Каннингема.[86] Книжку посоветовал красноволосый гей Мурат, работающий в книжном магазинчике на Истикляль Джаддеси. Не прогадала — потрясающий роман о чувствах трех разных женщин…
Когда дочитывала предпоследнюю главу, кто-то присел рядом. Мужчина. Поняла по древесно-пряному одеколону. Чихнул. Я обернулась. Белокожий брюнет, идеально выбритый. Короткая шея. Глаза цвета мускатного ореха. Одет в дорогой темно-синий костюм. Типичный турок, лет тридцати. Я снова уткнулась в книжку, когда он вдруг заговорил тихим голосом: «Незабываемый вид. Будто в раю очутился… Скажите, вы боитесь смерти?» Отрываюсь от романа. Конечно, болтать с незнакомцами нежелательно. Однако в Стамбуле такой разговор считается привычным делом. «Зачем же бояться того, чего избежать невозможно?» — отвечаю вопросом на вопрос. Незнакомец продолжает, прикуривая: «Самое страшное — умереть насильственной смертью. К примеру вляпался в скверную историю и тебя безжалостно убрали, В вашей жизни такого еще не было?» Улыбается. «Нет Как видите, жива, здорова… Я не вляпываюсь в подобные истории». Он вдруг бросает сигарету: «Врете». Заглядывает в мои глаза. С угрозой. Мурашки по коже. «С чего это вы взяли? И вообще кто вы такой?» — «Тебя ведь Алексой зовут?» Я киваю раньше, чем успеваю понять, «Так вот слушай, Алекса, Если хочешь умереть собственной смертью, лучше оставь Озана в покое. Поняла?» Я откладываю книгу. Зачем-то берусь за ручки сумки. Мужчина неспешно достает из кармана ключи от автомобиля, затем кошелек. Вытаскивает 200 лир…