Прежде чем взглянуть на фотографию, Мики ознакомилась с заголовком, напечатанным крупным жирным шрифтом: «Безжалостно убита». Ее глаза двинулись дальше, к лицу Шэз Боумен, улыбавшемуся из-под козырька форменного кепи лондонской городской полиции.
— Их не может быть две.
Она тяжело опустилась в одно из гостевых кресел напротив ее стола и пробежала глазами слюнявую дребедень, помещенную под фотографией Шэз в качестве некролога. Слова «кошмар», «кровавый», «пропитанный кровью», «агония» и «леденящий душу» рванулись с газетной полосы ей навстречу, словно только того и ждали. Отчего-то ей вдруг стало не по себе.
За всю свою карьеру тележурналистки, чей профессиональный путь прошел через зоны военных действий, кровопролитие и частные трагедии, Мики никогда не сталкивалась с тем, чтобы те ужасы, о которых она сообщала зрителям, коснулись кого-то лично ей знакомого. Связь, пусть даже такая мимолетная, как встреча с Шэз Боумен, потрясла ее тем сильнее, что подобного с ней никогда не случалось прежде.
— Господи, — медленно протянула она. Потом взглянула на Бетси, и та прочла на ее лице сильнейшее потрясение. — Она была у нас утром в субботу. Если то, что здесь пишут, — правда, значит, они считают, что ее убили вечером в субботу или утром в воскресенье. Мы разговаривали с ней. А через несколько часов она уже была мертва. Что мы будем делать, Бетси?
Бетси обошла стол и присела на корточки рядом с Мики, положив ладони ей на колени, снизу вверх заглядывая в лицо.
— Мы не будем ничего делать, — сказала она, — это не мы должны тут что-то делать. Она приходила к Джеко, а не к нам. Она не имеет к нам никакого отношения.
Такой ответ ошарашил Мики.
— Мы не можем не делать ничего, — возразила она. — Тот, кто убил ее, поймал ее на крючок сразу же, как она от нас ушла. Нам по крайней мере нужно сообщить полиции, что утром в субботу она была жива-здорова и по собственной воле приезжала в Лондон. Мы не можем просто проигнорировать это, Бетс.
— Дорогуша, соберись с духом и вдумайся в то, что ты говоришь. Это не просто очередное убийство, каких много. Она была офицером полиции. А это значит, что ее коллег вряд ли удовлетворит страничка наших показаний, где будет сказано, что она пришла к нам в дом, когда мы уходили. Они не успокоятся, пока не разберут нашу жизнь по косточкам, в расчете раскопать нечто, о чем им непременно нужно знать. И ты и я — мы обе понимаем, что такого пристального внимания к себе нам не выдержать. Говорю тебе, давай предоставим Джеко решать. Я ему позвоню и попрошу сказать, что мы уехали до того, как она пришла. Так все будет значительно проще.
Мики отпрянула от нее. Кресло поехало по ковру, и Бетси, лишившись опоры, чуть не упала. Мики вскочила на ноги и в сильном волнении принялась расхаживать по комнате.
— А если они примутся расспрашивать соседей, и выяснится, что какая-нибудь не в меру любопытная старая карга видела и как детектив-констебль Боумен подъехала к дому, и как потом уезжали мы? Так или иначе, я первая разговаривала с ней. Я договаривалась о встрече. Что, если в ее записной книжке есть соответствующие пометки? А если она вообще записывала наш разговор на диктофон? Господи! Просто поверить не могу, что ты хочешь скрыть от полиции все это.
Бетси с усилием поднялась с ковра. Она поджала губы, отчего твердая линия подбородка стала еще упрямее.
— Если ты перестанешь метаться, как на сцене, и разыгрывать тут трагедию, то поймешь сама, что я говорю дело. — В ее приглушенном голосе звучало явное раздражение. Она привыкла давать советы, которым Мики привычно и послушно следовала, и вот теперь, в такую решительную минуту, подруга отказалась от роли.
— Это добром не кончится, — зловеще прибавила Бетси.
Остановившись возле письменного стола, Мики потянулась к телефону.
— Я звоню Джеко, — она посмотрела на часы. — Он еще не вставал. По крайней мере смогу преподнести ему новость более дипломатично, а не так, как бульварные газеты, обухом по голове.
— Хорошая мысль. Может быть, он тебя вразумит, — съязвила Бетси.
— Я не собираюсь спрашивать у него разрешения, Бетси. Я звоню сказать ему, что хочу поставить в известность полицию.
Набирая личный номер мужа, Мики грустно смотрела на свою подругу.
— Господи, даже не верится. Неужели можно так перетрусить, чтобы обманывать саму себя, думая, что можешь избежать того, чтобы сделать единственно правильную вещь?
— Это называется любовь, — горько усмехнулась Бетси и отвернулась, чтобы скрыть слезы досады и унижения, вдруг навернувшиеся на глаза.
— Нет, Бетси. Это называется страх… Джеко? Это я. Послушай, у меня тут для тебя ужасная новость…
Бетси повернулась, наблюдая выразительное лицо Мики в обрамлении светлых шелковистых волос. Сколько лет вид этого лица приносил ей ни с чем не сравнимую радость. Сейчас же единственным чувством, которое она испытывала, был безотчетный, неизъяснимый ужас перед надвигающейся катастрофой.
Джеко откинулся на подушках и обдумывал то, что только что услышал. Он прикидывал, стоит ли ему самому звонить в полицию. С одной стороны, это могло бы стать лишним доводом в пользу его невиновности — ведь, насколько ему было известно, никто, кроме его домашних, не знал, что детектив-констебль Боумен вообще появлялась на его горизонте. С другой стороны, у полицейских могло сложиться впечатление, что он слишком торопится вмешаться в расследование убийства. Каждому, кто хоть раз в жизни читал книгу о маньяках, известно, что убийца часто сам пытается влезть в расследование.
Куда безопаснее казалось предоставить это Мики. Такой ход событий демонстрировал его невиновность как бы из вторых рук. Мики была его преданной женой, а ее реноме как воплощения честности и порядочности должно было послужить гарантией того, что ей поверят. Он знал, что самое безопасное будет представить дело так, будто жена обратилась в полицию сразу же, едва увидела фотографию в газете, задолго до того, как он встал. Тогда никому не придет в голову спрашивать, почему он знал и ничего не сказал. Потому что, сами понимаете, инспектор, он был слишком занят, чтобы смотреть вечерние новости. Да что там новости! Порою не хватает времени посмотреть собственную программу, не говоря уже о программе жены!
Что сейчас нужно было сделать в первую очередь, так это выработать правильную стратегию. О том, чтобы тащиться в Лидс ради разговора со следователями, не могло быть и речи. Полиция сама пожалует сюда, в этом он не сомневался. Если же на поверку все выйдет иначе, еще не время обращаться за помощью. Он будет изображать великодушие, играя роль человека, которому нечего скрывать. Конечно, вы можете попросить автограф для вашей жены, инспектор.
Сейчас важно все распланировать. Заранее вообразить себе все возможные непредвиденные обстоятельства и продумать, как наилучшим образом их избежать. В планировании скрывался секрет его успеха. Некогда этот урок чуть было не обошелся слишком дорого. В первый раз он не учел всех вариантов развития событий. Он действовал, словно одурманенный неожиданно открывшимися перед ним возможностями, и не осознал, насколько важно предусмотреть все мыслимые последствия и продумать, как в каком конкретном случае нужно поступать. Тогда у него еще не было коттеджа в Нортумберленде, и он по глупости сделал ставку на хижину-развалюху, которую помнил еще со времен прогулок по горам в ранней юности.
Он был уверен, что никому не придет в голову отправиться туда посреди зимы, а кроме того, знал, что к хижине сможет проехать на машине по старой дороге, по которой летом гоняли скот. Побоявшись оставить девушку живой, он вынужден был прикончить ее в ту же ночь, как они там очутились. К тому времени, когда она испустила последний вздох, уже скоро должно было начать светать. Потрясенный и измученный усилиями, которые пришлось приложить, удерживая ее на месте, да еще с тяжелыми тисками под мышкой, которым предстояло превратить ее руку в кровавое месиво, а потом еще и приканчивая ее при помощи хитрой петли из гитарных струн (символически напоминавшей, если бы он только удосужился вспомнить об этом, еще об одной утерянной им способности), он был просто не в состоянии довести до конца свой план и похоронить ее. Он решил ничего не трогать, а вернуться на следующую ночь и разобраться с телом.
Когда Джеко вспоминал об этом, у него даже сейчас перехватывало дыхание. Он уже выехал на автостраду и всего каких-нибудь два десятка километров отделяли его от хижины в лесу, когда по местному радио передали срочное сообщение, что час назад группой туристов был обнаружен труп молодой женщины. От неожиданности он чуть было не отправил «лендровер» в кювет.
Кое-как взяв себя в руки, обливаясь липким потом, он продолжил путь до дома. Странным образом ему удалось не оставить на месте серьезных следов, достаточных, чтобы по ним можно было его найти. Его так и не вызвали в полицию по этому делу. Насколько ему было известно, его имя вообще не всплыло ни разу. Его знакомство с жертвой оказалось слишком мимолетным, чтобы к нему отнеслись серьезно.
Из этого опыта он извлек для себя три важнейших урока. Во-первых, нужно было найти способ продлить мучения жертвы с тем, чтобы он мог вполне насладиться сознанием, что она испытывает все то, через что пришлось пройти ему.
Во-вторых, он понял, что убийство как таковое не доставляет ему большого удовольствия. Удовольствие он получил от того, что ему предшествовало: ужас жертвы, ее страдания, а еще власть — ощущение всемогущества, порожденное сознанием, что он лишает жизни живое существо. Сама же расправа с молодой здоровой женщиной не заключала в себе ничего привлекательного. Слишком много грязной работы, решил он. Он не возражает, если они будут умирать от отчаяния и заражения крови. Даже лучше, если ему не придется этого делать самому.
И в-третьих, ему необходимо было найти безопасное убежище в прямом и переносном смысле. Мики, Нортумберленд и добровольная помощь в уходе за безнадежно больными стали тройным решением. Понадобилось около полугода, чтобы свести все три части воедино, а для этого требовалось запастись терпением. Эти полгода дались ему нелегко, но тем слаще стала долгожданная награда.