Номер действительно вышел в ноябре, и, когда я скачал его pdf-версию, в нем честно присутствовали все шесть страниц с моим текстом – одной из самых длинных статей номера. Надеюсь, нашлись те полумифические персонажи, которые покупают «Плейбой» ради статей. Во всяком случае, украинский «Плейбой» через два года еще раз попросил меня ответить на несколько вопросов, в результате чего в декабрьском номере 2012-го появилась заметка на пару страниц с моими технологическими прогнозами на будущее.
Просматривая свой текст 2010 г. более 10 лет спустя, я вижу, где был прав и где ошибался. Я писал, что глобальное потепление не приведет к сколько-нибудь заметной катастрофе в ближайшее десятилетие. Градус истерии с тех пор существенно возрос, но ни едва заметного повышения уровня океана, ни увеличения числа сильных ураганов не случилось[10]. Берусь предсказать, что этого не стоит ожидать и в следующее десятилетие.
Давать прогнозы о технологическом развитии даже на несколько лет вперед – дело весьма непростое. Я писал в одном из ответов:
Другой важный вопрос – о том, какие научные открытия ведут к большим технологическим прорывам. Это предсказывать еще сложнее. Например, после открытия высокотемпературной сверхпроводимости в конце 1980-х многие ожидали настоящей революции в энергетике. Этого не произошло, хотя коммерческие применения сверхпроводимости уже существуют. В 1996 году была клонирована овечка Долли. Где спустя 15 лет целая индустрия клонирования, выращивания запасных органов и т. д., что ожидали после Долли? Этого нет до сих пор. А, например, гигантское магнетосопротивление, открытое почти одновременно с высокотемпературной сверхпроводимостью, тогда оставалось почти неизвестным широкой публике. Но оно полностью революционизировало хранение цифровой информации, и его экономическое значение сегодня достигает сотен миллиардов долларов.
Еще был такой вопрос: «Есть ли предпосылки для коренного изменения быта и повседневного общения такого размаха, как, к примеру, влияние интернета на общество в 2000–2010 годах?»
Я ответил:
На самом деле по-настоящему революционные изменения произошли раньше, в середине 90-х. В России и на Украине они были замечены несколько позже, во-первых, из-за недостаточной технической продвинутости, во-вторых, потому что наши страны были слишком заняты внутренними проблемами, связанными с крушением СССР.
Но уже к концу 1995 года я мог бродить по сети практически как сегодня. Уже были новостные сайты, поисковики, форумы со «срачами», первые блоги, карты от MapQuest[11], сложные мультимедийные страницы. А всего лишь за два года до того не было ничего подобного, только появился первый браузер Mosaic, практически никому не известный. Интернет, каким мы его знаем сейчас, в своей основе был создан всего за пару лет – примерно с 1994-го по 1996-й. Это была фантастическая технологическая революция, одна из самых ошеломляющих в истории. Дальше шла доработка…
А предыдущая технологическая революция, по значению приближающаяся к интернетной, совершилась за 15 лет до нее, в начале 80-х, с появлением персональных компьютеров. Сегодня, в 2010 году, прошли те же 15 лет после интернет-революции. Но новой гигантской волны, сравнимой с вышеупомянутыми, пока не видно даже на горизонте. Этот и другие факты говорят о том, что скорость технологических изменений серьезно снижается. Но они не останавливаются, просто придется подождать подольше. Возможно, к концу нынешнего десятилетия назреют новые революционные изменения, но сейчас я пока не вижу их признаков.
Но я ошибался. Я явно недооценивал революцию, которую к 2010 г. уже начали айфон и иже с ним.
Когда в январе 2010-го я пришел в компанию «Си-энд-Эс», в первый же день мне вручили корпоративный телефон для рабочих коммуникаций. Это был складной кнопочный аппарат с крошечным экраном. На нем можно было набирать эсэмэски и даже адреса для GPS-навигации. Уже через пару месяцев я перестал использовать его. Это, кажется, был последний год, когда компактные складные телефоны с кнопками можно было увидеть в руках американцев. На рубеже нулевых и десятых мир стремительно переходил на смартфоны – стандартные прямоугольные пластины без кнопок, с экраном во всю длину и ширину.
Они были похожи друг на друга, не отличались эстетским дизайном, но умели делать неизмеримо больше, чем предыдущие поколения телефонов.
В одном устройстве были сосредоточены коммуникатор и интернет-браузер, книгочиталка и коллекция игр, фото- и видеокамера, фонарик и компас. Но настоящим прорывом стали «аппы», позволяющие быстро, в несколько кликов загружать новые функции и возможности, созданные независимыми производителями. Смартфоны стали наполняться аппами на все случаи жизни, из всевозможных источников со всего мира. Телефон стал более вездесущим, чем кошелек в карманах и сумочках миллиардов людей. Помещавшиеся в чехол телефона удостоверение личности и пара кредиток делали бумажник – главный предмет, постоянно носимый городскими жителями в течение нескольких веков, – ненужным. Смартфон изменил и общественные нормы: он не только отменил ритуалы договоренностей о встречах («ровно в полтретьего у фонтана»), но и заполнил все паузы в разговорах и минуты ожидания в очередях – роли, которые прежде играли косметички и зеркальца, бумажные газеты и журналы на столах в вестибюлях. Смена эпох действительно состоялась.
Но в предстоящее десятилетие получили развитие и по-настоящему зловещие явления, которые я тогда не смог предсказать. Через несколько лет почти во всем мире начался откат от свободы слова, расцвела культура отмены и травли за «неправильные» мнения, эпидемия фейков и объявление таковыми всего, что не отвечало повестке высших классов общества. Факты становились не важны: их отбрасывали в пользу не подлежащих сомнению догм. Научное сообщество потеряло всякую независимость и все больше превращалось в проводника идей, навязанных финансовыми и культурными элитами. Глобализация, усиление контактов и понимания между странами и народами стремительно обращались вспять.
Глава пятаяПроект KP
Эта глава станет, по-видимому, важнейшей во всей книге. В ней я расскажу о личном эпизоде «эврики» – о неожиданно придуманном мной алгоритме упаковки разных коробок в палеты и о том, как этот алгоритм был внедрен в рабочий код компании, сыграв ключевую роль в ее развитии. Это будет непростое повествование. Некоторые читатели предпочтут не вдаваться в сложные технические подробности описания алгоритма. Кого-то развитие проекта вокруг него заинтересует больше, чем математические выкладки. Прошу читателей выбирать самим, насколько они хотят погрузиться в эти детали.
В начале декабря 2010 г. был запущен наш первый проект – экспериментальный автоматизированный склад в Ньюбурге, штат Нью-Йорк. Сложные системы, подобные ему, никогда не включаются с места на полную катушку. Первые недели такой склад работает едва-едва, всего лишь на 10 % от запланированной мощности. Этот момент – включения системы в полном цикле, но на минимальных оборотах – в индустрии называют Go Live – «оживление». От него начинается отсчет ramp-up – постепенного увеличения мощности, способного растянуться на много месяцев. В реальности на некоторых наших складах этот процесс длился еще дольше – почти год. Но тогда, в 2010-м, до следующих наших систем было еще далеко.
Я не присутствовал на официальном открытии склада в Ньюбурге, но слышал, как это событие описывал спустя несколько лет один из моих коллег, менеджер команды программистов, на выступлении перед новыми сотрудниками. Как и полагается в таких случаях, были перерезанные ленточки, лозунги на плакатах, начальство в дорогих костюмах и коллективные фотки с зубастыми улыбками. Присутствовало несколько вице-президентов и других топ-менеджеров головной компании, «Си-энд-Эс», и они теснили друг друга для официального снимка у конца цепного конвейера. Это хоть и далеко не гламурное место было очень важным: оттуда должна была выйти первая палета с разносортными коробками, собранная роботом-палетизатором.
Но когда она вышла, позитивный настрой собрания рухнул, как мешок риса с полки продуктового склада. Это была очень маленькая и жалкая палета – дюжина коробок, хаотично наваленных одна на другую. Упомянутый менеджер назвал ее «the most miserable pallet ever» – самой ущербной палетой в истории. Он саркастически хмыкал, рассказывая, как вице-президенты стали неловко оттаптываться в разные стороны, инстинктивно не желая быть ближе всех в кадре к этому уродцу.
Я не видел самую первую палету, но насмотрелся фоток некоторых других, собранных на складе в последующие дни. Ими едва ли можно было похвастаться. Стало ясно, что качество палет – в первую очередь качество их геометрических моделей (планов палет), а не результата их механической сборки роботами – будет одной из острейших проблем для нашего экспериментального производства.
Мы затронули эту тему с Ларри Свитом еще во время моего собеседования. Он сказал, что формирование планов палет будет одной из ключевых задач для ньюбургского проекта и для нашей лаборатории. Софтверным алгоритмом по упаковке палет на тот момент занималась по контракту техасская компания «ТОПС Инжиниринг» с большим опытом решения разных оптимизационных задач в логистике, и мы полагались на их экспертность. Создать реально работающее решение самостоятельно Ларри не надеялся. По его мнению, это потребовало бы нескольких лет труда с крайне сомнительными шансами на успех.
Задача тем не менее привлекала меня с самого начала. Занимаясь видеоизмерением упаковок, я вполглаза следил за тем, как продвигался проект софта по упаковке палет (см. цв. вкл., рис. 5). Взаимодействие с «ТОПС» курировал мой китайский коллега Ке Фу. Когда Ке, почти всегда флегматичный и не склонный к проявлению эмоций, рассказывал о развитии проекта, тревога все явственнее проявлялась на его лице. Он был очевидно озабочен качеством полученных к тому времени результатов.