ели «профессионального класса» – образованные родители молодого и среднего возраста с детьми-дошкольниками или школьниками. Ближайшими нашими соседями была греческая пара, с которой мы прекрасно ладили – как, впрочем, и с большинством соседей. Дом был небольшим по американским меркам, но нам хватало: две спальни, два этажа и пригодный для жилья подвал. С первого этажа к лесу выходила просторная веранда, где мы выращивали цветы и травы-приправы. В жилом комплексе имелись приличный летний бассейн и теннисный корт.
Как-то июльским вечером, возвращаясь с работы, мы обнаружили, что въезд в комплекс перекрыт множеством полицейских машин. Перед глазами мельтешили синие и красные всполохи. Мы попытались узнать хоть что-то у полицейских, но те лишь отправили нас подальше. Несколько полицейских, вооруженных пистолетами и ружьями, прятались за машинами. Что же здесь происходит?
От соседей, тоже ждавших за ограждением, мы узнали, что полиция ищет «действующего стрелка» (active shooter), спрятавшегося в одном из домов. Мы никогда не слышали, чтобы поблизости жили какие-то безумцы, и в это как-то не верилось. Но в Америке такое не было редкостью… Делать нечего, мы поехали ужинать в ресторан неподалеку. Возвратившись на место через час, мы увидели: полиции стало еще больше и, кажется, среди них уже были серьезные спецназовцы (SWAT Team). Начинало темнеть, и уже не только въезд в наш комплекс, но и вся округа мерцала адским синим пламенем десятков мигалок. Домой по-прежнему нельзя было попасть, и мы поехали коротать время к хорошим друзьям. Только около одиннадцати вечера мы получили по СМС отбой тревоги – жителей известили о том, что можно вернуться по домам. Никакого стрелка не нашли. Его и не существовало вовсе. Как выяснилось через день, многочасовая осада нашего комплекса стала следствием чьего-то глупого розыгрыша – звонка в полицию, сообщавшего о якобы происходящей здесь стрельбе.
Тогда полиция явно перестаралась. Для нас это была мелкая неприятность, но немало случаев в недавней американской истории заканчивались вовсе не как дурная комедия. Настоящие «действующие стрелки» методично убивали студентов или школьников, посетителей церквей и торговых центров. Полиция прибывала на место, нередко значительными силами, и долго выжидала, не решаясь сразиться с преступником, как правило, одиночкой. Особенно вопиющий случай произошел в мае 2022 г. в начальной школе в небольшом техасском городке Увалде. Местные полицейские довольно быстро прибыли по вызову о стрельбе в школе и более получаса не решались зайти внутрь, пока преступник – 18-летний сопляк – не торопясь ходил по классам и расстреливал малышню и учителей, в результате чего погибло более двадцати человек.
Случай с несуществующим стрелком в нашем комплексе стимулировал решение обзавестись отдельным жильем в менее людном месте. С возрастом стало больше хотеться птичек и цветущего сада вокруг, нежели вечного галдежа во дворе и споров из-за места на парковке. Мы посмотрели около пятнадцати вариантов, но ни один из них нам так не приглянулся, как пятикомнатный дом на небольшом возвышении в самом конце длинной лесной аллеи. Его окружала пара гектаров болотистого леса с едва различимой тропинкой, ведущей к берегу озера. Между домом и лесом раскинулся запущенный сад со старыми бесплодными яблонями, почти высохшим газоном, зарослями шиповника и форзиции. Владельцы – пенсионеры, как и почти все немногочисленные соседи, – желали переехать в одноэтажное ранчо, где не нужно подниматься по лестницам.
Мы купили дом за $450 000 (оставив таунхаус в Эктоне для сдачи квартирантам) и почти сразу принялись облагораживать дом и сад. Через несколько лет газон выглядел намного более ухоженным, а вместо старых деревьев появились крепкие саженцы груш, яблонь и черешни. Перед фасадным крыльцом росла привезенная нами в первую же неделю серебристая елка почти идеальной конической формы: мы наряжали ее под Новый год и не снимали декорации аж до середины марта. С апреля по октябрь непрерывно что-нибудь цвело: от нарциссов, желтой форзиции и красных, розовых, фиолетовых тюльпанов до роз примерно десяти разных цветов; от белой и голубой сирени, пышных пионов, флоксов, дневных и тигровых лилий до осенних астр. Сад благодаря нашим усилиям начал чем-то походить и на русскую дачу: летом мы каждый день собирали на завтрак малину, черную смородину, ежевику, крыжовник (его, правда, нередко обгладывали бурундуки, еще совсем зеленым и кислым), осенью – виноград.
В болотистом лесу, принадлежащем нашему участку, в течение последующих лет я проложил с полкилометра дорожек из бревен, веток и опилок. По этим тропам можно было комфортно гулять по лесу, как по городскому парку.
Птичек тоже хватало. С веранды второго этажа можно было часто наблюдать ярко-красных кардиналов, противно кричащих синих соек, красноголовых дятлов, вертлявых синиц. Несколько раз на клумбу перед домом приземлялась большая сова, и дуновение от взмаха ее крыльев ощущалось даже на веранде. В жаркие летние дни можно было заметить крошечную колибри, зависшую в воздухе, как хорошо управляемый дрон, и запустившую клюв в какой-нибудь цветок. По земле сновали белки и несравненно более наглые, чем белки, бурундуки.
Более крупных представителей фауны – стаи уток, семейства гусей – можно было практически всегда увидеть на озере. Почти каждый год по нему плавала пара белых лебедей. Серая цапля стояла в камышах у края воды в ожидании мелкой добычи и при приближении лодки или сап-доски недовольно взмахивала огромными крыльями и перелетала на новый сторожевой пост. Весной в зарослях по краям озера плавали бобры, иногда в брачном ритуале бьющие по воде мощными плоскими хвостами.
На прямо противоположной от нас стороне озера был небольшой городской пляж Челмсфорда, где в солнечный летний день теснилась сотня с чем-то загорающих и купающихся. У нас же была собственная береговая полоса, раза в три длиннее этого пляжа, но с илистым дном и заросшим кустарником берегом. Там, где лесная тропинка выходила к озеру, мы поставили небольшой док с каяками и сапами. Вода на мелководье с нашей стороны в июле и августе прогревалась, как в горячей ванне, и чтобы найти место попрохладнее, приходилось заплывать на сотню метров от берега.
Американский журнал «Деньги» («Money») каждый год составляет рейтинг «50 лучших мест для жизни в США». В него не попадают целые мегаполисы, такие как Нью-Йорк или Чикаго: обычно выбираются отдельные пригороды таких мегаполисов или же небольшие городки в стороне от них. В 2020 г. лучшим в Массачусетсе выбрали наш Челмсфорд, оказавшийся на 14-м месте в общенациональном рейтинге. Заметка про него была проиллюстрирована фотографией, сделанной с городского пляжа: там отлично видна наша береговая полоса. Конечно, смысла в этих рейтингах мало, но приятную гордость за наши места мы ощутили.
Другое важное личное событие начала осени 2015 г. – очень печальное. У Джины, невесты нашего сына Саши, совершенно неожиданно диагностировали острую лейкемию. Джина была хрупкой, но здоровой девушкой, и в ее роду не было истории этой болезни. Лейкемия развивалась стремительно. Джина была из китайской семьи медиков, с хорошими связями в фармакологии и медицинской среде. Сама она на тот момент только начала второй курс мединститута (по нашей системе – аспирантуры) Стони-Брук на Лонг-Айленде, на юге штата Нью-Йорк, где она тогда жила с Сашей. Ей пришлось срочно прекратить занятия и вернуться домой. Родители смогли устроить ее на новую, экспериментальную и чрезвычайно дорогую программу лечения (расходы в основном покрывала страховка) – клеточную иммунотерапию, CAR-T, в дополнение к радиации и химии. Первая фаза лечения обнадеживала: болезнь отступила. Джина потеряла волосы и была слаба, но надежда постепенно крепла.
Мы знали Джину еще с выпускного класса школы, когда она начала встречаться с Сашей. Она была частью компании – в основном азиатских школьников, – где Саша чувствовал себя лучше всего. Почти все ребята были целеустремленными и работящими (это, впрочем, компенсировалось обильным употреблением марихуаны), и большинство из них в итоге стали медиками. В семье Жанны и моей врачей почти не было – по большей части одни технари, – так что для Саши выбор профессии определила именно эта компания. Джина была ее центром, ее душой. За ней ухаживали еще несколько ребят, но она сразу выбрала Сашу. Однако она так пылко выражала свою любовь, что Саша по окончании школы испугался и разорвал отношения с ней: «вместе и навсегда» еще не входило в его планы. Но через три года они снова стали парой, теперь уже очень крепкой.
Мы приняли Джину как родную дочь. Вместе выезжали на море, ходили в походы по горам в штатах Мэн и Нью-Гэмпшир. Для нее это было в новинку – в ее семье таких традиций не было, и она с удовольствием ездила с нами в длинные велосипедные путешествия, училась грести на каяке и карабкалась по гранитным холмам в национальном парке Акадия.
Заболев, она переехала домой и часто оставалась у нас. Русская кухня сильно отличается от китайской, но Джина была в восторге от нашего домашнего борща, фаршированных перцев и котлет. Из своей семьи она приносила спринг-роллы, дамплинги (большие пельмени) и многие другие китайские лакомства.
Весной 2016 г. раковые клетки обнаружились опять. Очередной раунд терапии, снова тревоги и надежды. Целых пять лет после постановки диагноза болезнь отступала и возвращалась. Джина держалась стойко, но и ей, и всем близким было очень тяжело. В конце 2019 г. еще один этап клеточной иммунной терапии не сработал. К этому времени у Джины после всех облучений и химий практически не осталось собственного иммунитета. Пересадка донорского костного мозга вызвала реакцию отторжения. С начала пандемии ковида, с марта 2020-го, Джина практически не покидала госпиталь и медленно угасала. Она скончалась в августе 2020 г., вскоре после своего 29-летия. Невероятно горько было видеть, как все силы современной медицины, бесчисленные миллионы долларов, брошенных на борьбу с раком, а также невероятное упорство самой Джины так и не смогли победить болезнь. Здоровье и жизнь в значительной мере зависят от человека – его собственных действий и привычек. Но иногда, даже при неимоверных усилиях, они оказываются жестокой лотереей – и кому-то выпадает самый несчастливый билет.