Такими темпами спустя несколько минут человек 10–15 были в том же состоянии, что и полевые косцы – они начали бегать по мельничному подворью, рычать, переворачивали возы и тюки с хлебом, ломать заборы, рвать рубахи, рубить лавочку, гонять коней, в ужасе драпающих от разбушевавшихся хозяев…
Подоспевшая группа крестьянского актива – члены сельсовета во главе с Иваном Расстегаевым, тоже привезшие хлеб на молотилку – были поражены увиденным. Настало время появления Токмакова. До этого сидевший внутри и наблюдавший за всем со стороны, поручик вышел из мельничного ангара и направился навстречу вновь прибывшим с распростертыми объятиями и с очередной фляжкой в руках.
– Здравствуйте, гости дорогие… – радушно начал незнакомец.
– Здравствуйте, а что здесь происходит?
– Решили, значит, сдачу хлеба отметить. Вот и вас приглашаем – будьте ласка, с нами.
– Мы пить не будем. А вы кто такой?
Токмаков подошел ближе и обнажил револьвер.
– Кто я такой, ты после узнаешь, рожа большевистская. А пока пей, тебе сказано.
Иван отшатнулся, но Токмаков опередил его – выстрел был почти неслышен из-за рыка и нечленораздельного чавканья, издаваемого пьяными селянами. Согнувшись пополам, председатель сельсовета свалился к ногам поручика.
– Ну-с, кто еще не хочет с нами радость разделить?
Крестьяне не поняли коварного замысла царского офицера – и принялись, на страх и на совесть, хлебать из поднесенного им сосуда. Николай подбежал к Токмакову и указал на труп Ивана:
– Что делать с ним, Ваше благородие?
Токмаков посмотрел на ангар молотилки. Кивнул на него головой. Николай понял и схватил труп за ногу. Токмаков взглянул на диск солнца – скоро он сядет, и начнется самое интересное.
Никита с Ингой загулялись – сказалась усталость и свежий лесной воздух, от которого всегда хочется спать. Под убаюкивающий голос Никиты девушка уснула, он подхватил ее и понес в деревню, как вдруг натолкнулся на невесть откуда взявшегося Велимудра.
– Куда ты ее?
– Домой.
– Не надо.
– Почему?
– Ее пока в деревне не видели, и не надо. Неси ко мне. Я в сел пойду до утра, а вы вдвоем у меня отсидитесь. Так лучше будет. Сегодня там начнется что-то…
– Послушай, мы же решили, что все это надо остановить.
– Сейчас не выйдет. Да и не опасно все еще. Я сам тебе скажу, когда время придет. А пока посиди у меня, так лучше будет.
Никита не стал перечить – отнес Ингу в избушку старца, уложил на печку, укрыл потеплее и сел за стол, неотрывно глядя на нее. Да знать и сам утомился стихи-то читать – минуту спустя он уронил голову на сложенные на столе руки и уснул спокойным сном младенца…
…-Что же, товарищи крестьяне, прибыла наша основная группа, – вещал Краузе, стоя перед собравшимися селянами. – Пришла пора вам выполнить данное обещание и сдать хлеб.
Весь день продотрядовцы проспали в амбаре и сейчас, спросонья, поведение селян, как-то чудно смотрящих на них, и издающих рычащие звуки не показалось им странным – ничего не успели понять. Только баба с ужасом заметила, что у некоторых изо рта идет пена, а у некоторых даже кровь. Дед Матвей увидел топорщащиеся пазухи свиток и рубах некоторых крестьян и все понял, но было уже поздно.
– Шиш тебе, а не хлеб! – раздался вдали голос. Все обернулись – восседая верхом на буйном вороном скакуне, облаченный во френч без погон и кожанку, сжимая в руках револьвер вещал во весь голос народный мститель Александр Антонов. И без зелья в такую минуту мало бы нашлось людей, что не ответили бы на призыв мужественного человека, противопоставившего себя всей власти, целой государственной машине. – А ну-ка братцы, покажем этим чужеедам, как наше отымать!
И бросился прямо на продотрядовцев. От ужаса те даже не успели похватать маузеры – как головы Краузе и Машки разлетелись от метких выстрелов бывшего красного комиссара. Это был сигнал для остальных – сминая и топча комитетских, буйные крестьяне ринулись на них. Они давили их руками, выталкивали глаза из орбит, рвали тела как мягкий пластилин на куски и швыряли в разные стороны.
Подоспел Токмаков.
– Оружие к бою! – крикнул сияющий георгиевскими лентами поручик, но Антонов остановил его.
– Оно им не нужно, Петр Михайлович. Смотрите, как волна народного гнева сметает ненавистную красную гидру!
Токмаков смотрел, как крестьяне рвали комиссаров – так, как это делают дикие звери. В их движениях, как правило, нет злобы – они совершаются с целью утолить голод. И потому хищник убивает жертву целенаправленно, осознанно, со знанием дела – он просто не может оставить ее в живых. Мысленно Токмаков возблагодарил своего родителя за чудесное зелье, но в душе ему было немного страшно…
Велимудр вернулся в хижину затемно – Никита с Ингой спали, но при появлении старца проснулись.
– Ох, простите старика, не хотел будить.
– Пустое, – потянулся Никита. В жестах читался ребенок – а кем еще мог быть молодой человек всю жизнь проживший под родительским крылом и только сейчас оказавшийся лицом к лицу с жизнью во всем ее ужасном проявлении? – Что там в деревне?
Велимудр улыбнулся.
– Все хорошо, всех красных перерезали.
– Как? – вскинулась Инга и слетела с печи.
– Да ты не сипити, так и должно быть.
– Как вы можете… вы…
– Успокойтесь, – Никита обнял Ингу за плечи. – В селе восстание крестьян. Нам нужно выбираться, чтобы сообщить в центр.
– Но… но…
– Послушайте, мы не можем вдвоем вступить в схватку с разъяренной деревней! И своей смертью мы ничего не докажем! Нужно идти за помощь, причем в обстановке полной конфиденциальности!
– Вы что, в заговоре?
– Если бы я был в заговоре, я бы убил Вас…
– Почему мы не можем вступить в схватку? Мы обязаны! Честью и памятью наших товарищей…
– Вот что. Пойдемте сейчас в село и сами все увидите… Только, тужурку и платок оставьте здесь – Вас там еще не видели и, поверьте, соблюдение осторожности пойдет нам на руку.
Инга посмотрела на старика. Он согласно кивнул.
– Хорошо, – сказала она. – Но револьвер я возьму с собой.
– Это ваше право…
Держась за руки, юноша и девушка пошли через лес в село. Придя туда, они застали ужасающую картину – то здесь то там валялись пьяные селяне. Они издавали звуки – не слова, а именно звуки, – похожие на рычанье медведя, сдуру напившегося медовухи. Лица и руки людей были измазаны кровью. В центре села, в одном из дворов, полыхал большой костер – на его свет Никита повел Ингу. Вскоре пришли – и, к удивлению Никиты, в дом его деда. Вошли во двор – здесь был накрыт огромный длинный стол, за которым уместилась едва ли не вся деревня. Все пили, веселились, ели мясо…
– О, внучок, заходи, – Николай поспешил навстречу своему потомку. – Барышня с тобой… Красивая…
Сидевшие во главе стола Антонов и Токмаков с недоверием посмотрели на Ингу.
– Кто это? – спросил Антонов у Никиты, когда они уселись за стол рядом с боевыми командирами.
– А… из Каменки… в лесу встретил, лошадь поила…
– Ну ладно.
– А что это? – спросил Никита, когда дед поставил перед ним плошку, доверху наполненную отменным ароматным рагу с мясом.
– Мясо, не видишь, что ли?
– Откуда оно? Сейчас, летом? – Обычно в деревнях скотину резали только зимой, а сейчас… – Зарезали кого, что ли?
– Точно, зарезали. Да так хорошо, много… – дед с ухмылкой взглянул на котел, что кипел на костре – том самом, что был разведен посредине его двора. Никита с Ингой с ужасом увидели оттуда торчащие человеческие лытки. Инга вскрикнула и уткнула лицо в плечо Никиты. Николай, Антонов и Токмаков весело смеялись дедовской шутке. В глазах их отблесками костра трепетал дьявольский огонь.
Глава восьмая – о том, как одна власть сменяет другую
Никите с трудом удалось унять волнение Инги. Он потянулся за бутылкой, стоявшей на столе, но прежде, чем налить ей, поднес сосуд к носу и принюхался.
– Чего ты? Не боись, водка… Лей смело… А кстати, чего сам не пьешь? – Антонов сунул ему под нос кружку с варевом Велимудра. Могла сложиться неловкая ситуация, но Токмаков, вовремя вмешавшись, спас положение.
– Не надо. Отец рассказывал мне о нем. Он нам еще пригодится…
Никита плохо понимал, что имеет в виду поручик, но в душе был благодарен старику. Хотя, в сущности, за что быть благодарным? За то, что забросил невесть куда и требует непонятно чего. Хотя, с другой стороны, подумал Никита, сам виноват – надо было держать язык за зубами. С такими мыслями он налили водки в стакан и поднес его Инге. Она замотала головой. Юноша был настойчив.
– Надо, Инга, выпейте.
– Конечно, пей, – не унимался выпивший Антонов. – Радость у нас, всем отмечать полагается…
Инга посмотрел в глаза юноше – они излучали доверительный свет. Она выпила – скорее от безысходности – и очень быстро опьянела.
– Александр Степаныч? – обратился Никита. – Что же дальше?
– В каком смысле?
– Ну вот, перебили вы всех комиссаров. Но завтра будет новый комбед, новый продотряд.
– И их перебьем!
– Я не об этом. Что будет дальше?
– Соединимся с регулярной царской армией и все вместе каааак жмякнем эту Советскую власть!
Инга предприняла попытку уйти, но Никита властным жестом остановил ее и снова дал ей водки.
– Что ты делаешь? – шепотом спросила она.
– Во-первых, пытаюсь тебя угомонить, а во-вторых осведомляюсь о планах врага. Пей и помалкивай.
Инга мысленно оценила его высокий поры и продолжила возлияния. Правда, ее хватило ненадолго – с непривычки и от ужаса минут через 5 она была уже порядком пьяна. Никита окинул взглядом собравшихся – можно было уходить. Антонов с Токмаковым тоже прилично напились и утратили бдительность. Только вышли за плетень, как ноги девушки подкосились, и она заснула на ходу. Никита, ворча, подхватил ее и понес обратно в лес.
Уже подходя к хижине Велимудра, он внезапно остановился и повернул к ручью – тому самому, где сегодня днем они гуляли с Ингой. Уложил ее на берег и сам присел рядышком – пусть поспит, решил он… Так прошло несколько минут. Никита посмотрел на луну, чтобы попытаться хоть примерно подсчитать,