– Молодой человек?
Она спряталась в сени тополя, но любящее сердце сумело разглядеть свой тополек. Они с Ингой взялись за руки и побрели по Москве, которую давно знали, но которой еще никогда не видели.
Глава двенадцатая – о том, что все хотят как лучше
Поезд на Тамбов отбывал с Ярославского вокзала в 14.30. На перроне собралось такое количество людей, которых раньше Никита видел только на картинках, что у него поневоле начало рябить в глазах. Вот – будущий нарком НКВД, а ныне начальник Особого отдела Генрих Ягода. Низкорослый, усики щеточкой, как у Гитлера, зачесанные на пробор волосы. Со стороны можно было принять его за приличного душеприказчика в графском имении, но никак не за организатора будущих массовых репрессий.
Вот – Склянский. Его глаза по-прежнему бегают, он неестественно бледен, снова ненависть читается в каждом его взгляде, в каждом движении и в каждой мысли, что пробегают за тусклыми стеклами пенсне. Усы его шевелятся от посылаемых им проклятий. «И откуда в столь молодом человеке столько злости?» – думает Никита.
Вот председатель Военной коллегии Верховного Суда РСФСР Ульрих. Невысокий, полный, лысоватый мужчина с виду – ни дать ни взять ученый, интеллигент до мозга костей. Однако нужно совсем не знать одного его таланта к смертным приговорам, чтобы принять на веру такую точку зрения.
Вот – уже знакомый Антонов-Овсеенко. Ставший после смерти Свердлова заместителем председателя, ЦИК, правой рукой руководителя Советского государства, он, всегда бывший на передовой в самые сложные и переломные моменты отечественной истории, решил взять под личный контроль подавление антисоветского мятежа. «Надо же, – думал Никита, – все эти люди думают, что одно их появление на охваченной огнем территории губернии изменит положение…» Никита знает – изменить положение может только один, которого пока здесь нет.
А вот и он. Подъехала его машина, скрипнули тормоза. Газетчики с огромными неуклюжими фотоустановками и с блокнотами в руках поспешили открыть ему дверь. Он ни с кем не разговаривает, не отвечает ни на какие вопросы, а только своими огромными шагами пересекает перрон, встречает глазами Никиту и машет ему головой – мол, сюда.
В вагоне они беседуют.
– Ну как, Михаил Николаевич? Как с отменой продразверстки?
– Что ты, – ворчит Тухачевский. – Такое поднялось, хоть святых из избы выноси… А все-таки, – улыбка озарила до этого серьезное лицо командарма, он извлек из-за пазухи маленький желтый листочек и протянул его Никите. Он гласил:
«ВЦИК
ДЕКРЕТ
О ЗАМЕНЕ ПРОДОВОЛЬСТВЕННОЙ И СЫРЬЕВОЙ РАЗВЕРСТКИ
НАТУРАЛЬНЫМ НАЛОГОМ
1. Для обеспечения правильного и спокойного ведения хозяйства на основе более свободного распоряжения земледельца продуктами своего труда и своими хозяйственными средствами, для укрепления крестьянского хозяйства и поднятия его производительности, а также в целях точного установления падающих на земледельцев государственных обязательств разверстка как способ государственных заготовок продовольствия, сырья и фуража заменяется натуральным налогом.
2. Этот налог должен быть меньше налагавшегося до сих пор путем разверстки обложения. Сумма налога должна быть исчислена так, чтобы покрыть самые необходимые потребности армии, городских рабочих и неземледельческого населения. Общая сумма налога должна быть постоянно уменьшаема по мере того, как восстановление транспорта и промышленности позволит Советской власти получать продукты сельского хозяйства в обмен на фабрично – заводские и кустарные продукты.
3. Налог взимается в виде процентов или долевого отчисления от произведенных в хозяйстве продуктов, исходя из учета урожая, числа едоков в хозяйстве и наличия скота в нем.
4. Налог должен быть прогрессивным; процент отчисления для хозяйств середняков, маломощных хозяев и для хозяйств городских рабочих должен быть пониженным.
Хозяйства беднейших крестьян могут быть освобождаемы от некоторых, а в исключительных случаях и от всех видов натурального налога.
Старательные хозяева – крестьяне, увеличивающие площади засева в своих хозяйствах, а равно увеличивающие производительность хозяйства в целом, получают льготы по выполнению натурального налога.
5. Закон о налоге должен быть составлен таким образом и опубликован в такой срок, чтобы земледельцы еще до начала весенних полевых работ были возможно более точно осведомлены о размерах падающих на них обязательств.
6. Сдача государству причитающихся по налогу продуктов заканчивается в определенные, точно установленные законом сроки.
7. Ответственность за выполнение налога возлагается на каждого отдельного хозяина, и органам Советской власти поручается налагать взыскания на каждого, кто не выполнил налога.
Круговая ответственность отменяется.
Для контроля за применением и выполнением налога образуются организации местных крестьян по группам плательщиков разных размеров налога.
8. Все запасы продовольствия, сырья и фуража, остающиеся у землевладельцев после выполнения ими налога, находятся в полном их распоряжении и могут быть используемы ими для улучшения и укрепления своего хозяйства, для повышения личного потребления и для обмена на продукты фабрично – заводской и кустарной промышленности и сельскохозяйственного производства.
Обмен допускается в пределах местного хозяйственного оборота как через кооперативные организации, так и на рынках и базарах.
9. Тем земледельцам, которые остающиеся у них после выполнения налога излишки пожелают сдать государству, в обмен на эти добровольно сдаваемые излишки должны быть предоставлены предметы широкого потребления и сельскохозяйственного инвентаря. Для этого создается государственный постоянный запас сельскохозяйственного инвентаря и предметов широкого потребления как из продуктов внутреннего производства, так и из продуктов, закупленных за границей. Для последней цели выделяется часть государственного золотого фонда и часть заготовленного сырья.
10. Снабжение беднейшего сельского населения производится в государственном порядке по особым правилам.
11. В развитие настоящего Закона Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет предлагает Совету Народных Комиссаров не позднее месячного срока издать соответствующее подробное положение»[6].
Никита с удовлетворением посмотрел на командира.
– Ну теперь явно легче будет… Тут уж мы с народом работу проведем…
– Да, только не забывай о недавнем постановлении – теперь придется брать заложников, строить для них концлагеря!..
– Что строить?
– Специальные помещения для содержания пленных и заложников… Еще неизвестно, как отнесется к этому тот самый народ, с кем ты работать собираешься…
Раздался гудок, он прервал речь командующего. Поезд тронулся и медленно, шипя, задвигался по рельсам в сторону Тамбовщины, откуда еще недавно Никита с Ингой летели опрометью.
Инга сидела в штабном вагоне и разговаривала с женщинами – комиссарами, которые тоже ехали вместе с личным составом. Позади нескольких вагонов для размещения правительственных лиц было зацеплено несколько товарных – в них ехали первые подразделения РККА, необходимые для зачистки Тамбова и непосредственно прилегающих территорий. В меблированных же вагонах ехала та государственная элита, которую сейчас Никита имел удовольствие лицезреть на перроне. Благо, вагон Тухачевского был отдельный – не пришлось сталкиваться с ними лоб в лоб. Необходимость ехать одному главком мотивировал тем, что в пути он будет решать стратегические задачи наступательного характера, для чего ему нужна тишина. В действительности же Никита знал, что Тухачевский ненавидит всю эту бюрократическую грязь и предпочитает одиночество их обществу.
– А что это вообще за сооружение такое?
– Так во всем мире есть. Я вот в Германии на них нагляделся. Но там нам содержали по высшему разряду – не думаю, чтобы они, – он показал пальцем в сторону прицепных вагонов, – сделали бы что-то подобное.
– А причем тут они?
– А зачем, по-твоему, едет такая ватага чиновников высшего уровня?
– Неужто концлагеря строить?
– А ты думал с винтовкой против врага воевать? Как бы не так! Едут чиновничьи порядки наводить да заложников брать из мирного населения. Что до войны – кишка у них тонка.
– Интересно, как они себе представляют устройство таких вот… кхм… «богоугодных заведений»?
– Вот именно, что только Богу и угодных. Пойди да узнай у них…
– А можно?
– Еще как. Здесь ты при мне, и потому с ними на равных. А на землю сойдем – они тебя и на пушечный выстрел к себе не подпустят.
Никита согласился с Тухачевским и отправился в соседний вагон. Здесь ехали Склянский и Антонов-Овсеенко. Ну разговаривать с первым было бессмысленно – там кроме желчи и яда ловить было нечего, а вот позиция автора идеи о заложниках и лагерях – Антонова-Овсеенко – была любопытна. Никита даже пожалел сейчас, что не дослушал ту злосчастную лекцию о роли этого милого господина в обустройстве первых в мире концлагерей классического типа. Что это значит? А вот что. Тухачевский был прав – история уже знала о концлагерях, в которых жили военнопленные. Но, по его справедливому замечанию, там обращались с ними на должном уровне. С этого же момента в понятие «концлагерь» будет вложен иной, более извращенный смысл…
– Владимир Александрович? – Овсеенко курил, стоя у открытого окна в проходе.
– А, Никита, – он как будто даже обрадовался, увидев старого знакомого – тряхнул мощной гривой и принялся трясти его руку так, словно увидел друга. «Вот она, лживая сущность большевизма, – подумал молодой человек. – Вчера в тюрьму запихивал, а сегодня другом прикидывается». – Как Вы?
– Спасибо.
– Едете с Михаилом Николаевичем?