Советская власть хорошо знала все тяжести разверстки для крестьян, неравномерность ее раскладки и все неудобства ее для развития крестьянского хозяйства. Но она стояла твердо за разверстку, хорошо понимая, что трудящееся крестьянство скорее простит Советской власти все тяжести разверстки для победы над врагом, чем отмену разверстки, купленную ценой победы помещиков, потерей земли, разгромом и гибелью Красной армии.
Теперь, когда натиск капиталистов и помещиков на Советскую Россию отбит, когда Россия отстояла в войне свою независимость от власти иностранного капитала и с самыми сильными державами мира говорит, как равная с равными, когда могущественная Англия подписала с нами торговый договор, когда мы имеем возможность вернуть к мирному труду половину Красной Армии, когда путем торговли с заграницей можем получить для крестьянства продукты в обмен на часть излишков его хозяйства – теперь настал момент уменьшить тяготы крестьянства без риска потерять наиболее ценные завоевания рабоче-крестьянской революции. Отныне постановлением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров разверстка отменяется и вместо нее вводится натуральный налог на продукты сельского хозяйства.
Этот налог должен быть меньше, чем хлебная разверстка. Он должен назначаться еще до весеннего посева, чтобы каждый крестьянин мог заранее учесть, какую часть урожая он должен отдать государству и сколько останется в его полном распоряжении. Налог должен взиматься без круговой поруки, т. е. должен падать на отдельного домохозяина, чтобы старательному и трудолюбивому хозяину не пришлось платить за неаккуратного односельчанина.
По выполнении налога, остающиеся у крестьянина излишки поступают в его полное распоряжение. Он имеет право обменять их на продукты и инвентарь, который будет доставляться в деревню государством из-за границы и со своих фабрик и заводов; он может использовать их для обмена на нужные ему продукты через кооперативы на местных рынках и базарах. Вместе с тем Советская власть не снимает с себя обязанности снабжать необходимыми продуктами беднейшее население деревни, которое не будет иметь излишков для обмена.
Отмена хлебной разверстки и введение вместо нее налога является большим облегчением для крестьянского населения и вместе с тем укрепит союз рабочих и крестьян, на котором держатся все завоевания революции. Но крестьянство должно помнить, что эта мера является временной. Лишь страшная нищета и неналаженность торговли с заграницей вынуждают Советскую власть брать часть продуктов крестьянского хозяйства в виде налога, т. е. без возмещения. По мере того, как будет налаживаться наша промышленность, от успеха которой зависит судьба крестьянского хозяйства, и по мере того, как будет расширяться ввоз из-за границы иностранных товаров в обмен на наше сырье, доля падающего на крестьянство натурального налога будет уменьшаться. В дальнейшем в строительстве социалистического хозяйства мы достигнем такого успеха, когда за каждый пуд крестьянского хлеба Советское государство будет давать равноценный и нужный деревне продукт.
Дружно за работу!
Каждый крестьянин должен теперь знать и твердо помнить, что чем больше он земли засеет, тем больше будет тот излишек хлеба, который останется в его полном распоряжении. Но пусть также твердо помнит вся рабоче-крестьянская Россия, что Советская власть имеет теперь возможность облегчить тяготы землепашцев только потому, что геройская Красная Армия разогнала врагов трудящегося народа и доказала всему миру незыблемость рабоче-крестьянского государства. Если бы в стране начались раздоры между рабочими и крестьянами и многочисленными народностями, входящими в наш великий трудовой союз, иностранные хищники всегда предпочтут разорвать свои договоры с нами, прекратить торговлю, начать новую войну, чтобы вернуть к власти помещиков и капиталистов и сделать из ослабевшей России легкую добычу для своего грабежа и угнетения.
Да здравствует наша доблестная Красная Армия!
Да здравствует нерушимый союз рабочих и крестьян!
Да здравствует незыблемость рабоче-крестьянской Советской власти!
Да здравствует мирный труд, свободный от власти помещиков и капиталистов России!
Председатель ВЦИК М. Калинин Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов-Ленин Секретарь ВЦИК А. Енукидзе Члены Президиума ВЦИК: И. Сталин, Л. Каменев, Г. Петровский, М. Томкий, А. Рыков, М. Владимирский, Т. Сапронов, И. Кутузов, П. Смидович, П. Залуцкий. Председатель ВСНХ А. Рыков Народные комиссары: Л. Троцкий, Ф. Дзержинский, И. Сталин, Г. Чичерин, А. Луначарский, А. Цюрупа, Н. Крестинский, Н. Семашко, В. Осинский, А. Емшанов, Д. Курский, В. Шмидт, А. Винокуров, А. Любович, А. Лежава».[9]
Люди выслушали его, но, казалось, без особого энтузиазма.
– Ничего, Михаил Николаевич, вы не переживайте, не сразу дошло, вот и…
Тухачевский посмотрел на него как смотрят на умалишенных.
– Я и не переживаю. У меня тут другая задача.
Они вдвоем шли за деревню и обсуждали постройку лагеря и его функционирование, пока не вышли на берег маленькой речушки – той, что брала начало у ручья, бившего в лесу, и спускалась под гору. Всю дорогу они шли в гору, и только сейчас перед ними нарисовалось небольшое плато, где они и остановились. Тухачевский осмотрелся, поправил тугую портупею и бросил:
– Вот здесь и будем строить.
Никита должен был соответствовать своему образу и никак не мог показать, что ему известно лексическое значение слова «концлагерь».
– Но как это будет выглядеть? – спросил он.
– Очень просто. Я в немецком плену много таких сооружений видывал. Сегодня возьмешь трех-четырех солдат, пусть начинают вырубать лес вон на той опушке. Когда будет кубометров сорок, дам тебе еще человек пять. Надо поставить одну маленькую пятистенку – это будет штаб и длинный барак, метров на сорок в длину. Невысокий – в один ярус. Остальные бревна поставить по периметру и обнести колючей проволокой.
– А внутри? Как все там устраивать?
– Да ничего сложного. Только нужник отделишь, а в остальном разобьешь на секции. Ну животных же видел в зоопарке? Точно так же.
– А спать? Надо же шконки или что-то тому подобное.
– Еще чего! Это концлагерь, голубчик, а не будуар светской дамы. На полу поспят. Соломы вон велишь набросать. Дальше будем смотреть за их поведением. Тут уж ты не зевай, знаний у тебя, благо, хватает… А где, говоришь, постоянно дислоцируется этот… ну отец того поручика?
– В Кирсанове, только туда пока соваться нельзя. Слишком там много антоновцев.
– Ну да погоди, сейчас мы с ними поработаем, а там и в самое сердце заглянем к этим чертям…
Никита посмотрел на будущего маршала – он входил в раж. Юноша робко спросил у него:
– Как думаете, Михаил Николаевич, пройдет затея с продналогом? Может, удастся все-таки остановить этот кошмар?
– Пройти-то она пройдет, – вдумчиво отвечал Тухачевский. – Но не сразу. Народ туповат. Ему надо для пущего понимания немножко крови пустить. Сам ведь знаешь, изучал историю…
– Изучал, но…
– Что?
– Иначе никак?
В голосе Никиты прозвучала чисто юношеская, даже детская наивная надежда – она умилила военачальника. Тот похлопал его по плечу и показал рукой на обратную дорогу.
Глава тринадцатая – о том, что получается как всегда
Через пару дней, когда первое задание Тухачевского было выполнено и на берегу речки Ирки появился первый концлагерь для заложников из числа мирного населения, в Козлов в помощь командарму приехал сотрудник Главного управления РККА Николай Евгеньевич Какурин. Так вышло, что Никита стал свидетелем встречи Михаила Николаевича и Какурина.
В кабинет Тухачевского в здании горсовета, временно переоборудованного под штаб ведения боевых действий, вошел подтянутый, с очевидно бросающейся в глаза армейской выправкой и старорежимными усами человек в форме комдива. Бравый шаг и дежурно приподнятое настроение выдавали в нем отставного офицера царской армии – так и было, Николай Евгеньевич служил чуть ли не в одном полку с Тухачевским, и этим и объяснялась теплая встреча двух боевых товарищей.
– Знакомься, Никита, – улыбаясь, говорил будущий маршал. – Николай Евгеньевич Какурин, крупнейший, я не боюсь этого слова, крупнейший в РСФСР военный теоретик и историк. Старая гвардия, как говорится…
– Очень приятно.
– Вот, Николай Евгеньевич, объясните-ка молодому человеку с научной точки зрения необходимость концлагерей для содержания там заложников из числа мирного населения.
– Охотно, – Какурин вел себя как истый царский офицер. Войдя в кабинет, сразу бросил на стол фуражку, удобно уселся и стал хлебать чай из кружки, периодически воздевая палец к небу и тем самым как бы поучая своего юного подчиненного. – Страшно себе представить, на что это мирное, как Вы тут говорите, население, способно. Молодой человек, по всей видимости, не принимал участия в Гражданской войне и не знает, что вытворяло «мирное население» и со своими противниками с оружием в руках, и с таким же мирным населением. Я даже не буду рассказывать о нечеловеческих пытках, которые применялись в то время. Я скажу лишь вот о чем. Ни у кого из этих людей, отстаивающих ныне, как они утверждают, свой кусок хлеба, его, этого своего куска, никогда и не было. Они всю жизнь были крепостными, батраками, – в общем, кем угодно, только никак не крупными землевладельцами. Пришла новая власть и в качестве средства повышения собственной популярности – я говорю о Временном правительстве – предложила конфискацию помещичьих земель. Иными словами, к ним в руки перешло то, что никогда им не принадлежало – ни по людскому закону, ни по божескому. Ясное дело, что они сразу ухватились за идею новой власти и с нечеловеческой жестокостью стерли в порошок и императорскую армию, и царя, и все, что хоть немного напоминало им о прошлой жизни. И вот – делая это, они всерьез верили, что это навсегда. Что чужое станет твоим по праву силы и не найдется никакой другой силы, способной отнять у тебя даже не захваченную бессовестно землю – а всего лишь плоды этого бессовестного захвата. То, чего у тебя никогда и не было – это, можно сказать, благодать Божья. И вдумайтесь опять же – они негодуют на то, что у них отнимают отнятое ими же у помещиков еще вчера. Потому никакой жалости к ним проявлять не следует. Они всегда подчинялись власти си