лы, а вернее, силе власти. И потому если сегодня власть требует отдать хлеб – значит, надо его отдать. Хотя бы в виде исторической компенсации за то зло, которое они уже причинили своей Родине и ее народу. Не согласны?
– Не в этом дело. Вы во многом правы. Меня несколько угнетает сама идея заложничества. Этим мы только взбесим воюющие части.
– Хорошо, тогда посмотрите на проблему иначе. Вам же наверняка известно, что в годы Гражданской войны это было одно из самых действенных средств воздействия на противника.
– Но в годы Гражданской войны это ни к чему, кроме как к озлоблению сторон, не вело!
– Именно. Потому они должны помнить, что, если власть берет заложников, значит, настроена серьезно, и всякое противодействие с их стороны приведет к нашему озлоблению в большей степени. Полагаю, историческая память сыграет свою роль – они помнят, как лилась кровь мирного населения тогда, и не захотят повторения этого. Конечно, многие разозлятся, но кто-то и бросит оружие, уверяю Вас. Потому помимо концлагерей, мы планируем еще и боевую операцию, для участия в которой я и приехал.
Оставшись не удовлетворен разговором, Никита побрел по коридору горсовета, где случайно наткнулся на прогуливавшегося Ягоду.
– Здравствуйте, Генрих Григорьевич. Как освоились на новом месте?
– Ничего, спасибо. Жене вот телеграмму дал. И Алексею Максимовичу[10]. Его, знаете ли, живо интересует все, творящееся здесь…
Никита открыл рот, чтобы оговориться о странном характере поведения повстанцев, но, вспомнив, что не получал на это указания Тухачевского, решил промолчать.
– Скажите, Вы в курсе приезда нового уполномоченного от РККА?
– Какурина? Да.
– И что можете про него сказать?
Ягода пожал плечами.
– А что можно сказать про бывшего царского офицера? Конечно, недоволен властью, конечно, грезит старыми порядками да и старыми методами, но – специалист высшего уровня, а такие нам нужны, потому и держим. Вообще, знаете ли, вся эта старая гвардия держится и за совесть, и за страх. Этот, среди прочего – за страх.
– А Брусилов?
– Тот за совесть. Слишком старый, ему бояться нечего. Уже. А этого регулярно закладывает его же двоюродная сестра, певица Ольга Зайончковская. Если общались с ним, то уже поняли, что язык за зубами у него не держится – несет все, что можно и нельзя, причем даже в компании малознакомых людей. И посему не думайте, что Советская власть будет терпеть все это до бесконечности. Пока он и такие как он нам нужны – мы закрываем глаза. А там…
В словах Ягоды была историческая правда – Никита это знал.
– А как у Вас? Как дела с первым концлагерем?
– Спасибо, все отстроили. Вот ждем первых пленных.
– Ну, за этим дело не станет. – И добавил, наклонившись к уху Никиты: – Я слышал, что Михаил Николаевич планирует сегодня же вечером вылазку на Елатьму… Так что можете обрадовать солдат – сегодня будет поступление!
Никита поскакал в расположение лагеря и сообщил услышанную от Ягоды новость личному составу – в его распоряжении было человек 20 рядовых солдат их охранного взвода РККА. Потом сам обошел помещения… Впечатление они производили просто удручающее. За исключением уборной, находившейся внутри барака, все остальное годилось скорее для зимовки скота, чем для проживания людей – даже пленных, к которым Какурин относился с такой ненавистью.
Барак был разбит на секции площадью около 6–8 квадратных метров, разделенных перегородками и отрезанных от коридора проволокой (слава Богу, не колючей). Внутри вдоль задней стенки барака стояли лавки, наскоро выструганные солдатами в свободное от строительства время, напротив них была набросана солома и стояли миски с питьевой водой.
– Арсений, – сказал Никита одному из солдат, что обходил здание вместе с ним. – Поставьте здесь ведра. В каждой секции.
– Так ведь Никита Валерьевич… Где ж мы напасемся столько ведер?
– Не знаю, поезжайте в Козлов, найдите председателя горисполкома, он поможет.
– Ясно.
Окон в секциях не было – они были вдоль второй стены барака, коридорной, да и то рамы были поперек затянуты колючкой. Для безопасности. И, конечно, неотъемлемый элемент времени – портрет Ленина на свободной стене. «Для того, чтобы они в лицо видели того, кто их сюда упрятал, и сильнее его любили», – с горькой иронией подумал Никита, и отправился к себе в штаб – так называлась стоящая неподалеку изба для командующего состава лагеря. Там он снова созвал всех своих подопечных, велел отдохнуть перед ночным дежурством и заодно проверить оружие. Двоих отправил за ведрами в Козлов, а сам остался наедине со своими мыслями. Он сел за стол и закрыл глаза, стараясь примерно вспомнить дальнейшую историю восстания – чтобы хоть как-то откорректировать действия на будущее время. Но не смог – и очень скоро заснул. Общая усталость сказалась – как-никак, не каждый день приходится принимать участие в подавлении крестьянских восстаний. Что ж, ночь ему и впрямь предстояла трудная…
Предсказание Ягоды сбылось – около трех часов в расположении лагеря появился взвод красноармейцев. Впереди себя, не сводя штыков со спин несчастных, гнали они человек 30 женщин, стариков и детей. На последних от ужаса лица не было. Тухачевский ехал на машине позади взвода. Озаряемая факелами картина людей, которых среди ночи сорвали с мест и погнали в лагерь удручала и наводила ужас – она отдавала Средневековьем. В глазах командарма бушевал дьявольский огонь – таким Никита видел его впервые. Впервые Тухачевский предстал перед ним не в образе кабинетного офицера, а в образе военачальника.
– Командир лагеря!
– Слушаю, товарищ командарм, – Никита вовремя и умело подхватил затеянную Тухачевским игру в армию, чем немало порадовал будущего маршала.
– Разместить пленных по секциям, обеспечить питьем. Питание подвезут утром.
– Есть!
Пока вверенные Никите солдаты распихивали несчастных по клеткам, Никита вновь обратился к Тухачевскому.
– Откуда они?
– Из Елатьмы.
– А они знают об отмене разверстки?
– Да, я зачитал им обращение Ильича.
– И как Вы полагаете?..
– Я полагаю, что тебе здесь нужно подкрепление – очень скоро сюда явятся все те, в чье отсутствие мы забрали членов их семей.
– Так их там не было?! – вскинул брови Никита.
Тухачевский только усмехнулся:
– Если б они там были, мы бы оттуда ног не унесли, это уж точно.
– Верно… А здесь? Думаете, тут ситуация изменится?
– Ну во-первых, они придут сюда не все, тут мы их численностью возьмем – в случае боя, хотя боя не будет. Все не придут, потому что они не знают наших планов, им сейчас нужно оборонять стратегические позиции, потому ни Токмаков, ни Антонов основной боевой состав сюда не отпустят. Значит, придут только родственники, а уж тут мы с ними поговорим…
– Что Вы имеете в виду?
– У тебя сколько мест осталось?
– Минутку… Арсений! Сколько мест осталось у нас?
– Да половина еще, Никита Валерьевич!
– Вот. На оставшуюся половину поместим солдат – иначе пригрозим расстрелом членов семьи…
– Но…
– Молчи! Не хватит мест – освободим народ, не переживай. И будем за ними наблюдать.
– А цель?
– Выработка оружия, дурень! Нам надо знать их симптомы, поведение, повадки, чем питаются, что в крови… военврачей я уже выписал… чтобы знать, какое оружие против них применить в массовом отношении…
– Так вот для чего все это Вам было нужно!
– А ты что думал, я нахожусь под воздействием дурмана коммунистической пропаганды? «Око за око, зуб за зуб?» Да все эти сказки пусть Какурин с Овсеенкой друг другу на ночь читают. Мы с тобой знаем действительное положение вещей – и что имеем дело уже не с людьми… Потому только нам с тобой известен этот ход. Надеюсь, ты сохранишь наш разговор в секрете.
– Слушаюсь, товарищ командарм.
– Ну вот и отлично. Утром жди подкрепления, а пока расквартируйте тут всех как положено… Да вот еще что. Там в штабе девица эта, комиссар… как ее…
– Инга?
– Точно. Сюда к тебе просится. Я запретил. Но могу отпустить, если захочешь.
– Ни в коем случае. Тут сейчас опасно.
– Ну и правильно. До утра.
Всю ночь Никита провел с пленными – бегал туда, сюда, успокаивал детей и женщин, следил за утеплением спальных мест – благо, ночи были еще относительно теплыми, чтобы спать без костров, – снабжал малолетних и грудных одеялами. Когда утром прибыла экспедиция с тремя взводами охраны, вооруженными до зубов, Никита мирно спал у себя на столе, и потому принимал их уже Афанасий.
…Проснулся он от того, что его кто-то теребит за плечо. С трудом продрал глаза, посмотрел за окно – смеркалось.
– Афанасий, который час?
Солдат стоял перед ним ни жив, ни мертв. Он был бледен и весь дрожал. Ему явно было не до часов.
– Что с тобой такое?
– Там… там…
Никита выскочил во дворе и увидел небольшую роту – человек 40 вооруженных людей в форме без погон и с нашивками антоновской армии. То, что привело солдата в такой неописуемый ужас, Никита наблюдал не в первый раз – перед ним стояли не просто бойцы вражеской армии с оружием в руках, а какие-то иссиня-бледные полулюди, издающие рычащие звуки, с налитыми кровью глазами и скрежещущими клыками. Поначалу реакция Никиты мало отличалась от реакции Афанасия, но сейчас он быстро пришел в себя.
– Так… Слушай мою команду! Если хотите родных увидеть живыми – сопротивление прекратить, сдать оружие! Отпустить мы их пока не можем, поскольку ваши командиры дали приказы о неподчинении Советской власти и оказывают нам ожесточенное сопротивление. Но со своей стороны обещаем, что не тронем никого из них. Заложники – это временная мера. Мы понесли слишком большие потери, чтобы вот так вот взять и…
Мятежники не сразу вняли убеждениям. Он прочитал в их жестах агрессию и дал команду – кивнул головой Афанасию. По его команде несколько взводов охранников повыскакивали из наскоро построенных укреплений, показались на опушке ближайшего леса, вышли из лагерного барака.