23 октября 2004 года в Японии произошло сильное землетрясение силой 6,8 балла по шкале Рихтера. После него группа ученых обстоятельно обследовала 16 пациентов, у которых был диагностирован синдром разбитого сердца (или, как говорят японцы, синдром такоцубо; изначально это слово обозначает ловушку для осьминогов, которая по форме напоминает разбитое сердце).
Среди пострадавших было 15 женщин и один мужчина, средний возраст которых составил 71,5 года. Все они непосредственно пережили землетрясение. Ученые вычислили, что стресс, вызванный катастрофой, повысил вероятность возникновения синдрома такоцубо в 24 раза. А вот почему пострадали в основном женщины, пока неясно. Некоторые объясняют это тем, что женщины более эмоциональны, но мне такой вывод представляется поспешным.
При синдроме разбитого сердца (рис. А) мускулатура в верхушке сердца перестает полноценно сжиматься. На рис. Б – здоровое сердце
Еще одна версия основывается на том, что в подобных случаях у многих пациентов значительно повышается уровень гормонов стресса, вырабатываемых корой надпочечников, прежде всего адреналина и норадреналина. А пониженное содержание эстрогена в период менопаузы, предположительно, делает сердце более уязвимым по отношению к ним… Но это объяснение тоже кажется мне несколько натянутым.
Впрочем, и радостные события, например выигрыш в лотерею, могут спровоцировать этот синдром, так что его взаимосвязь с повышенными показателями адреналина и норадреналина представляется вероятной. Ведь при раке надпочечников, феохромоцитоме, также высвобождается большое количество гормонов стресса, и последствия их воздействия очень похожи на то, что происходит при синдроме разбитого сердца.
По мнению ученых из Гессена, значение может иметь и высокая концентрация протеина под названием сарколипин в мышечных клетках левого желудочка. Это тормозит поступление в них кальция, который играет решающую роль в процессах мышечного напряжения. При нехватке кальция соответствующая мышца заметно слабеет.
Интересная теория родилась в Саксонии, точнее в Дрездене. Там ученые обнаружили, что адреналин может действовать противоположным образом. Связываясь с бета-рецепторами на поверхности мышечных клеток, он изначально усиливает их напряжение. А затем специальные протеины при помощи сложной цепочки химических реакций увеличивают силу сокращений мышцы. Исследователи поставили эксперимент, в ходе которого вводили мышам очень большие дозы адреналина, в результате чего бета-рецепторы видоизменились, и в итоге другие протеины начали существенно снижать силу мышечных сокращений.
Почему так происходит? По одной из теорий, организм стремится защитить сердце от вредных воздействий, но иногда перебарщивает, из-за чего и развивается синдром разбитого сердца. Что же касается обратного эффекта адреналина, то он призван в случае сильного эмоционального всплеска предотвращать избыточную стимуляцию мышечных клеток гормонами стресса. Иначе психический стресс может стать опасным для жизни.
В 2004-м у ученых зародилось подозрение, что предрасположенность к синдрому разбитого сердца может быть обусловлена генетически: в том году им заболели две сестры. А в 2006-м была выдвинута гипотеза, что это следствие инфекции, вызываемой вирусом герпеса 5-го типа.
Как видите, теорий существует предостаточно, но ни одна из них не получила надежных подтверждений, поскольку случаев этого заболевания пока описано немного.
Чтобы собрать достоверную информацию, которая позволила бы делать обоснованные выводы о причинах синдрома, в 2011 году был создан международный реестр такоцубо (InterTAK), в составлении которого участвуют 26 учреждений со всего мира, в том числе научные центры кардиологии и ангиологии Высшей школы медицины Ганновера. С тех пор в регистр внесено 1500 записей о заболевших пациентах.
Благодаря таким базам данных мы когда-нибудь, вероятно, узнаем истинные причины заболевания и сможем оптимизировать его лечение. Но сколь бы успешным ни было научное исследование, одного оно точно не сможет – умерить боль разбитого сердца. Когда мы страдаем от несчастной любви, никакой врач не в силах избавить нас от терзаний. Единственное, что многим приносит хотя бы частичное облегчение, – это хорошие друзья: им по крайней мере поплакаться можно. К счастью, время способно залечить любую рану.
Тех, кто бурно переживает неудачу в любви, нередко упрекают в слабости, но этого я понять не могу. На мой взгляд, нет ничего человечнее, чем испытывать глубокие потрясения от любви или от ее потери.
«Тик-Так» – лучший лекарь»
Почему любовные страдания столь мучительны для нас? Одолеваемые отчаянием, мы не можем даже вообразить, что эта боль когда-нибудь пройдет, из-за чего она ощущается еще острее. Медики в подобных ситуациях говорят об эффекте ноцебо (в переводе этот термин означает не что иное, как «я поврежу»).
Иногда феномен ноцебо становится причиной того, что человек, которому сделали прививку и который ожидал от нее серьезных осложнений, даже минимальную реакцию организма принимает за самую тяжелую болезнь в своей жизни. И это он себе не надумывает, напротив – проявления эффекта ноцебо вполне физиологичны и измеримы. Рассказывают же историю о мужчине, верившем в магию вуду, у которого остановилось сердце, потому что его куклу проткнули булавкой. Возможно, это всего лишь застольная байка, но в медицине достаточно других примеров.
Врачи знают: люди, которым подробно рассказали о побочных действиях прописанного лекарства, склонны испытывать их чаще, чем принимавшие те же самые лекарства, но непросвещенные пациенты. И что забавно, не имеет значения, содержались ли в медикаментах какие-либо действующие вещества или это были «пустышки».
Однако известно и противоположное явление.
Важно
Наши мысли способны влиять на физическое самочувствие. В частности, различают эффекты ноцебо и плацебо. В первом случае ожидание болезни или побочного эффекта действительно может вызвать их, а во втором – вера в исцеляющую силу того или иного метода или лекарства и в самом деле помогает избавиться от неприятных симптомов.
Как-то осенью, пару лет назад, я предложил своей сестре Хайке, уезжавшей на три недели, присмотреть за двумя ее дочками – моими племянницами. Точнее, за племянницами и их папой Вернером, который приходится мне свояком. Перед «вступлением в должность» я на всякий случай прокрутил в голове план действий: с утра девочек вытащить из кроватей, препроводить в ванную комнату, потом на кухню для завтрака, затем одну из них отвезти в детский сад, а другая остается со мной. И при всем при этом надо постоянно следить, чтобы квартиру не разнесли и не подожгли. Я еще раз пролистал справочники по детской неотложной медицине и в качестве подготовки пересмотрел «Детсадовского полицейского» со Шварценеггером в главной роли.
Полные надежд, мы с Хайкой попрощались. Но в первый же день я дошел до ручки. Я уронил на кухне банку с огурцами, а пока пытался собрать с пола миллион острых, как бритва, осколков, у меня подгорел обед. Тем временем в детской комнате кого-то рвало, к тому же этот кто-то плакал. Тут еще можно было справиться. Но настал момент, когда надо было поменять памперс, а в этом я не силен. Хотя с памперсом я тоже кое-как совладал, после чего мы вместе с маленькой Катариной забрали ее старшую сестру Софи из детского садика. И, наконец, обед. «Макдоналдс» вместо полезных овощей – спасибо моей «способности» делать много дел одновременно. Вечером мы заехали за Вернером на работу.
Приезжаем домой, Вернер запирает машину, хотя все четыре автомобильные двери еще открыты. «Бум!» – водительская дверь захлопывается. «Бум, бум!» – я закрываю вторую переднюю дверь и одну из задних. «Бум!» – и одновременно с ударом второй задней двери раздается пронзительный вопль. Я обегаю автомобиль: дверью прищемило палец Софи. Я лихорадочно пытаюсь открыть дверь. «Открой двери!» – рычу я на Вернера. К сожалению, в дистанционном пульте для центрального замка не оказалось батарейки, а ключ хранится, обернутый несколькими слоями пластика, в заводской упаковке.
Но вот дверь наконец открыта, при свете кухонной лампы мы все внимательно изучаем поврежденный пальчик. Софи горько плачет. Под ногтем образовался кровавый пузырь, кожа посинела. Мы охлаждаем пальчик и решаем, что я повезу Софи в больницу (без рентгена не понять, не пострадала ли кость), а Вернер побудет дома с Катариной.
Садимся в машину. Софи, уже немного успокоившаяся, все еще периодически всхлипывает.
– Ты была когда-нибудь раньше в больнице? – спрашиваю, запуская двигатель.
– Да, но так плохо мне еще никогда не было! – по ней видно, что она боится. – Я туда не хочу!
Большая слеза скатывается по щеке Софи. Видеть племянницу так горько плачущей – это все равно, что самому засунуть палец в дверной проем.
– Ничего не бойся, ведь я с тобой. Я знаю больницы и все время буду рядом. Честное слово!
Софи неуверенно кивает. Я спрашиваю:
– Что это такое – зеленое, а нажмешь кнопку – становится красным?
Она ненадолго задумывается.
– Не знаю…
– Лягушка в миксере! – Мы оба смеемся.
Вдруг Софи морщится и жалуется на сильную боль. Уж и не знаю, чем ее утешить. Включая аварийку, останавливаюсь у кромки дороги. Лезу в багажник, там в кармане куртки нахожу, что искал. Снова сажусь в машину и даю Софи маленькую белую таблетку.
– Теперь тебе будет полегче.
Спустя минуту спрашиваю, как дела, стало ли лучше. Она кивает.
На дороге собачья какашка, я пользуюсь поводом и запеваю: «Собачка нагадила – хей-лади-лади-ло! Будем тормозить, останутся коричневые полоски – хей-лади-лади-ло!»
Софи заходится от смеха и едва успокаивается, когда мы въезжаем на парковку возле приемного отделения. В рентгеновском кабинете она стойко переносит все процедуры. А когда для бокового снимка нужно развести пальцы веером, даже не морщится.