– Как ты думаешь, для чего полковник внесла меня в список? – спрашиваю я, продолжая забивать особо плавное и нежное изветвление.
– Не знаю, но ты не должна делать того, что она тебе прикажет.
– Как тебе известно, приказы не оспариваются, – говорю я и бросаю взгляд на Келлера. – За такие речи тебя могут наказать.
– Я знаю.
Если бы всё это мне говорил Лари, я бы сразу распознала заботу. Но Келлеру это ни к чему.
– Что такого она может приказать мне?
– Убить котенка, разлучить семью, предать… кого угодно.
Это уже перебор. Я не видела от полковника ничего плохого. Кроме того, благодаря ей моя семья сейчас под защитой, сыта и в тепле, я ещё должна благодарить её за слова, которые она сказала мне тогда, в своём кабинете. Думаю, если бы не она, то я бы окончательно расклеилась, но полковник заставила меня поднять голову и понять, что я не желаю быть добычей.
Не хочу слышать о полковнике что-то плохое, пусть даже это говорит её сын. Их проблемы детей и отцов меня не касаются.
– Не нужно делать из неё монстра.
– Она сама с этим отлично справляется.
Меня злят слова Келлера. Вгоняю иглу ещё немного глубже и провожу быстрыми движениями очередной закуток.
– Она сильная женщина, и думаю, её стоит за это уважать.
Я уважаю. Сразу после страха перед полковником, я стала её уважать и в какой-то степени подражать ей. Быть настолько могущественной женщиной сложно, но возможно.
– Ты не знаешь полковника, – напоминает мне Келлер и тут же морщится, когда моя игла доходит до его ключицы.
– Знаю.
– Ты глупая, – говорит Келлер.
Прекращаю работу и откладываю машинку в сторону.
– Ты невыносимый. Как ты можешь, просить меня о чём-то и тут же оскорблять?! Я не сделала тебе ничего плохого, а ты ведешь себя как му…
– Успокойся.
– Вот уж не надо…
Келлер хватает меня за руку и подтягивает к себе.
– Что ты делаешь?
Он молча и очень внимательно смотрит мне в глаза, поднимает вторую руку и медленно снимает с меня медицинскую маску. С одного уха, потом со второго. Я как уж перед удавом, дыхание спирает, и я не могу сказать ни единого слова. Если он решил заткнуть меня, то у него это получилось.
– У тебя снова волосы растрепались, – шепотом говорит он.
– Да ты издеваешься, – почему-то я тоже перехожу на шепот.
– Нет. Твои волосы мне нравятся.
Чтооо?
Келлер подцепляет двумя пальцами выбившуюся прядь и растирает её между пальцами, а потом нежно пропускает её по своей ладони. Наблюдает за скольжением до самого последнего, пока прядь не спасается притяжением земли.
Сердце колотится где-то в районе горла. Что происходит?
Келлер ещё немного тянет меня за руку, и я оказываюсь между его ног. Он так странно смотрит на меня, что я перестаю что-либо соображать и хочу сделать то, о чём не думала минуту назад.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я, и кажется, мой голос становится ещё тише.
– Собираюсь поцеловать тебя.
Вот так значит…
– Это что ещё за бред?
– Я тоже так думал.
– Полнейшая глупость…
Кажется, что последнее слово я уже сказала ему в губы. Неожиданно, одним резким рывком Келлер подтягивает меня к себе и впивается в губы. Его берда сдавливают меня, глаза сами собой закрываются, и волна жара проносится, между нами. Не остаюсь в долгу и отвечаю на яростный напор.
Какого хрена происходит? Этот вопрос возникает и тут же исчезает из сознания. Ладони Келлера оказываются у меня на заднице, он сжимает её, и я мычу ему в губы. На мгновение Келлер отстраняется, открываю глаза и ловлю искры, что плещутся в его взгляде. Он встаёт с кушетки, и вот уже я сижу на ней.
Очередной поцелуй кажется более нежным, и теперь уже я сдавливаю берда, обнимая Келлера ногами и чувствую, насколько он хочет меня. Очень сильно.
Резинка с моих волос куда-то исчезает, и рука Келлера запутывается в них. Он склоняет меня немного назад, и его поцелуй переходит с губ на шею, он слегка прикусывает кожу. Пальцы на ногах сжимаются, и я тяну его за волосы назад. Теперь я целую его и выгибаю спину, чтобы почувствовать его тело и тут понимаю, что моя одежда мешает. Отстраняюсь и начинаю стягивать вверх футболку и тут открывается дверь.
Келлер моментально реагирует и оборачивается, прикрывая меня своей голой спиной. Вижу, как его плечи быстро поднимаются и опадают. Запыхался малыш. От этой мысли губы изгибаются в улыбке, быстро натягиваю футболку и слышу голос Келлера:
– Синтия, чего тебе?
– Да вы издеваетесь?! И вы туда же?
– Синтия, подожди пару минут за дверью, – произносит Келлер ровным, но стальным голосом.
Слышу, как дверь хлопает, и Келлер оборачивается. Вот чёрт. Теперь я не могу посмотреть ему в глаза. Отталкиваю его от себя и спрыгиваю с кушетки.
– Разговор не удался, – говорю я припухшими губами, рука так и тянется потрогать их.
– Я думаю иначе.
– Слишком много думаешь. Тебе пора.
Чувствую, что он смотрит на меня, но не могу заставить себя посмотреть в ответ. Мне становится невозможно стыдно и мерзко от себя самой. Если бы не Синтия, я бы отдалась Келлеру прямо здесь.
Почему он не уходит?
Проклиная себя, красные щеки и жар внизу живота, всё же поднимаю взгляд.
– Ты мне не нравишься, – говорю я полуправду.
Келлер поднимает свою футболку и, стрельнув в меня безразличием, говорит:
– Ты мне тоже.
Разворачивается, и я вроде как собираюсь выдохнуть, но он, не оборачиваясь, говорит:
– Брукс, убери волосы и переодень футболку.
Опускаю взгляд вниз и замечаю швы, которые должны быть внутри.
Скидываю футболку и переодеваю её ещё до того, как дверь за спиной Келлера закрывается. Но дух перевести мне не суждено, в моё царство врывается Синтия, и она, мягко говоря, негодует.
– Какого хрена?
– Я делала тату…
– И со всеми, кому делаешь тату, ты лобзаешься?
– Нет.
– Тогда ты выбрала не ту кандидатуру.
– Почему это?
Синтия смотрит на меня как на идиотку.
– Ты что не слышала, что я говорила о Хосе и Оливии? Отношения всё усложняют. Всё-всё-всё.
– Я думала, что ты ревнуешь Хосе…
– Что? Боже, Алекс, ты что несешь? Да я быстрее глаз на тебя положу, чем на Хосе, но мы в одной команде, и отношения, повторю ещё раз, всё портят. Из-за быстрого секса в комнатушке мы можем умереть!
– Ты преувеличиваешь.
– Это не так. Что, если у Келлера будет выбор спасти меня или броситься спасать ту, с кем у него был секс?
Синтия вылетает за дверь, но тут же возвращается.
– Твоя мама искала тебя.
Оставшись одна, я прячу лицо в ладонях и не знаю, что мне делать. Смеяться или плакать. За какие-то несколько минут я испытала столько эмоций, что кровь вскипела и не собирается остывать.
Я поцеловалась с Келлером и, да простит меня Синтия, мне это понравилось. В отличие от поцелуя с Рики, я испытала то, чего хотела получить от другого парня и не думала, что холодный Келлер, сможет зажечь ту самую искорку.
Через минуту покидаю каморку и всё равно ловлю себя на том, что улыбаюсь. Синтия права, но если судьба снова подкинет мне Келлера, который мне не нравится, то я повторю случай в кладовке.
Келлер не нравится.
Поцелуй очень даже неплох.
Глава двадцать вторая
Проклятая кровать. Уже четвертое ведро воды не в силах до конца отмыть следы крови, что покрывала собой всё вокруг. Если бы я не знала, что это всё вытекло из Лексы, то подумала бы, что в комнате явно орудовал какой-то маньяк. Крайне неаккуратный маньяк.
– Может, всё же сожжём её? – в надежде спрашиваю я у мамы.
– Я не собираюсь спать на полу, – говорит она, держа на руках маленького Доминика. – Могу заменить тебя, а ты пока подержишь Доми.
Бегло смотрю на комок в руках мамы и тут же отвечаю.
– Ну уж нет, я ему что-нибудь да сломаю.
Выжимаю тряпку и продолжаю натирать пол у подножия кровати. Матрас и постельное уже вынесли и с минуты на минуту доставят новое. Лекса спит, в её вене по-прежнему торчит игла. Доктор Эмет сказал маме, что Лекса потеряла много крови. Как будто мы этого не видели. Несмотря на то, что Лексе нужно будет кормить ребенка грудью, ей вкололи какую-то сильную дичь, и она проспит не меньше десяти часов. Пока юная мать отдыхает, молодая бабушка присматривает за внуком, я драю полы.
– Лари ушёл на задание, – говорит мама.
Сердце тут же сжимается, и я прекращаю натирать пол.
– Он даже не попрощался.
– Это было экстренно, сразу после занятий его команда отправилась наружу, – объясняет мама и тут же быстро, но более тихо спрашивает. – Что там происходит?
Закидываю тряпку в ведро и поднимаю взгляд на маму.
– Я не могу говорить об этом.
Мама присаживается на краешек кровати, где лежит Лекса и смотрит на меня пристальным взглядом.
– Нас держат в неведении.
– Не просто так.
– Мы в праве знать, что там творится.
Я тоже так считала, до того момента пока Келлер не объяснил Киту самую главную причину умалчивания. Люди впадут в панику и начнется хаос, а как известно – хаос ничего хорошего не несет. Кто-то не поверит, другие, наоборот, будут преувеличивать и распускать несуществующие вводные, некоторые решат проверить самостоятельно. Как говорит Келлер, толпа плохо управляема, а напуганная толпа смертоносна в первую очередь для себя же самой.
– Мам, я не могу сказать. Это строго запрещено, всё, что должны знать жители базы номер восемь, решаю не я.
На лице мамы легко читается грусть, но всё же она кивает.
– Хорошо. Но я так переживаю, когда ты уходишь. Места себе не нахожу.
Слабо улыбаюсь и пожимаю плечами.
– Но я возвращаюсь.
Мама снова кивает, и в её глазах появляются слезы.
– Знаешь, с беременностью Лексы в мою голову стали лезть различные мысли. Я тут думала о моей жизни, то, чего я добилась за свои годы, и пришла к печальному заключению. Я ничего не добилась, была отвратительной женой, не самой лучшей матерью, но сейчас у меня появилась возможность что-то изменить, – мама заглядывает в свёрток и улыбается сквозь слезы. – Я могу стать отличной бабушкой, такой, что Доминику будут все завидовать.