Он разворачивается и уходит за церковь, все следуют за ним, иду в самом конце рядом с Рэнли. Его словно подменили, нет никаких шуток и улыбок. Мужчина собран, и кажется, даже его лицо преобразилось из заносчивого сердцееда в холодного воина.
– Захватить зараженного? – спрашиваю я у Рэнли.
– Так точно. Если повезет, то двух.
Дальше не спрашиваю, скорее всего это для доктора Лейзенберга из психбольницы. Он тут отлично обустроился.
За церковью находится парк, за его пределами уже возведена высокая бетонная стена, венец которой – колючая проволока в три ряда. Входим в парк, и один из военных открывает что-то вроде подвала. Спускаюсь вслед за всеми, Рэнли светит фонариком, и я могу рассмотреть широкий коридор, очень широкий, тут три машины проедут и не коснутся друг друга. Идём в полнейшей тишине, которую нарушает топот десятков ног и шумное дыхание Волка.
Упираемся в стену, посреди нее красуется огромная металлическая дверь, я видела подобные только лишь в фильмах про банки, большой круг в центре оказывается ручкой, Закари крутит её трижды, и дверь открывается. До меня доносятся голоса, и я ещё теснее жмусь к Рэнли. Волк чувствует мою нервозность и пыхтит.
– Не бойся, это неофиты, своего рода фанатики, они тут с самого начала тумана, – говорит Рэнли.
Его слова не успокаивают меня, впереди пляшет свет, и я чувствую запах гари.
– Где мы вообще?
– Идем к машинам, которые спрятаны в гараже у последней станции метро.
Интересная информация.
Продолжаем идти вперед и голоса становятся громче. Из-за эха невозможно разобрать слов.
– А эти фанатики, они…
– Фанатики, они и в Африке фанатики. С появлением тумана люди разделились на три группы, зараженные, не зараженные и те, кто верят, что туман – это кара господня.
Неофиты, я такого слова раньше даже не слышала, но не нужно разбираться в словах, чтобы знать – любые фанатичные направления опасны.
– Что они делают?
– В основном молятся и пытаются затащить в свои ряды как можно больше людей. Преимущественно, женщин с детьми.
– У них получается?
– Безусловно. Лучше верить во что-то, чем потерять веру вовсе.
Возможно, Рэнли прав. Как только мы подходим ближе к верующим, тем тише они становятся. Свет у них благодаря кострищу, который уже практически затух, но он дает рассмотреть мне увиденное: много людей в просторном прямоугольном помещении, все одеты в странные одежды, головы их спрятаны в капюшоны, если присмотреться, то можно понять, одеяния сшиты из детских вещей. Это одновременно выглядит нелепо и ужасающе. Прошло не слишком много времени с прихода тумана, они могли и раздобыть себе одеяния, но решили сшить. Это явно что-то да значит. Взгляд цепляется за пожилого мужчину, только у него на голове нет балахона, он стоит у самого костра и греет руки, наблюдаю, как старик кивает Закари, а потом бегло осматривает толпу. Его глаза находят меня, и он хмурит брови, потом смотрит на Волка и снова на меня.
– Он смотрит, – говорю я Рэнли.
– Они ищут женщин.
Проходим дальше, и я спрашиваю:
– Для чего?
– Для того, что нужно всем – для рождения ребенка. Они верят, что только избранное дитя, рожденное в рассвет тумана, сможет усмирить бога, и тот пошлет всем нам прощение.
Полнейшая дичь.
– Из-за этого на них такая странная одежда?
– Кто их знает. Они мало что рассказывают непосвященным. Если хочешь узнать подробности, придется примкнуть к ним.
– Нет уж, обойдусь.
От одного их вида становится жутко.
– Я тоже так думаю.
Проходим ещё какое-то расстояние. Сложно судить, как долго мы идём, ведь тут всё одинаковое, сворачиваем то направо, то налево, поняв, что окончательно сбилась с пути, я прекращаю следить за дорогой. Останавливаемся перед ещё одной дверью с большим замком. И только тут замечаю, что Закари не просто крутит колесо, он ещё и набирает какой-то код на приборной панели без цифр. Дверь открывается, и мы оказываемся в гараже. Нео включает свет, и я тут же морщусь от его яркости. Волк жмется к ногам, и я присаживаюсь возле него.
– Не волнуйся, – говорю ему я. – Всё будет хорошо, – это уже говорю для себя.
Закари раздает команды, и все рассаживаются по машинам, которых тут по меньшей мере около сорока. Вдоль стен с двух сторон расставлены мотоциклы разных марок. Не оборачиваясь ко мне, Закари приказывает:
– Пес назад, ты вперед.
Подхожу к черному внедорожнику, его окна видоизменены, везде, даже на переднем стекле имеются металлические решетки, они приварены прямо изнутри. Открываю заднюю дверь, сажу Волка на пол и закидываю туда рюкзак. Сама размещаюсь спереди, когда Келлер уже сидит за рулем. Больше в нашей машине никого нет.
– Это – волк, – говорю я, поправляя оплошность Закари.
Нечего моего хищного друга называть псом.
Он лишь бросает на меня непонятный взгляд и говорит в наушник:
– Робб, открывай.
Перед нами поднимается стена, и машины выруливают на поверхность, проехав всего пару десятков метров по склону, мы преодолеваем подъем и въезжаем в облако тумана.
– Мне не нужна гарнитура? – пытаюсь завязать разговор с Закари.
Впервые с поездки к президенту мы остались наедине.
– Нет.
Как же я могла позабыть про "популярное" слово.
– Что я буду делать?
– Ничего.
– Как мы доедем до места встречи?
– На машине.
Разговор не задался.
Половину пути мы едем молча. Подмечаю, что дорогу расчистили, но даже не пытаюсь спросить, кто это сделал. Закари отдает четкие приказы и уверенно ведет машину, а я не знаю куда себя деть. Лучше бы я села назад вместе с волчонком.
– Ты так и не ответила на мой вопрос, – говорит Закари.
Медленно поворачиваюсь к нему.
– Ты ничего не спрашивал.
Пару мгновений тишины.
– Почему ты здесь? На моей базе?
О нет. Я, конечно, хочу разговора с ним и его внимания, не столь хочу, сколь это мне необходимо, но только не эта тема.
– Я ведь сказала, что хочу выжить. Ответила ещё тогда.
– Тогда ты солгала, я же жду правды.
Проклятье!
Закари выкручивает руль, и машина выезжает на загородную дорогу. Меня так и подмывает сказать ему правду, но я боюсь ошибиться. До ужаса боюсь его реакции и того, что последует после признания, а поэтому говорю:
– Твоя мать убила мою маму и хочет сделать это со мной. Она хотела…
– Ложь, если бы моя мать хотела убить тебя, ты бы уже была мертва.
Машина съезжает с дороги, останавливается, и Закари поворачивается ко мне.
– Ложь меня не устраивает, – жестко говорит он.
– Почему ты решил, что я лгу?
Голубые глаза прожигают во мне дыры.
– Я знаю полковника, если она что-то хочет, то получает, и поверь мне, никакой малолетке не удастся одурачить её. Ты стояла перед ней, и она могла выстрелить дважды, убив тебя и твою мать в один день. Либо ты сделала что-то такое, что она желает помучить тебя и дает видимость мнимой победы, либо ты врешь.
– Я говорю правду.
Редко, но говорю.
– Допустим. А твоя сестра?
– Что она?
– Ты оставила её там.
Это не разговор. Это – допрос.
– Я не могла забрать её…
– Могла. Зейн помог бы тебе вывести её с базы, но ты этого не сделала. Либо ты хреновая сестра, либо она в заложниках у полковника.
– О семейных узах не тебе говорить.
Кривая улыбка мгновенно преобразует лицо брата Зейна. Закари выходит из машины, и я протяжно выдыхаю. Выбираюсь следом, оставив Волка внутри. Легкий порыв ветра приводит меня в чувство, я должна сказать ему. Закари знает, что я лгу напропалую, и это не может длиться вечно, пока он мне не доверяет, мне не заманить его на базу.
Почему всё так сложно?
И тут мне приходит в голову мысль, от которой я уже не в состоянии отмахиваться. Закари сказал, что Зейн способен вывести мою сестру с базы номер восемь. Почему я об этом даже не подумала? Потому что он не обязан мне помогать. Я попрошу его об этом и расскажу правду о том, что хочет от меня его мать. Расскажу только ему. Больше некому.
Звук мотоцикла приближается с противоположной стороны. Одинокая фигура появляется из тумана и останавливается, только сейчас замечаю, что все люди Закари рассредоточились кругом, они наготове, как и оружие, которое направлено в противоположную сторону от нас. Зейн слезает с мотоцикла и снимает шлем. Смотрю на него и ловлю себя на том, что хочу подойти к нему и обнять. Знаю, что это продиктовано лишь моим одиночеством, но не сдерживаю себя и исполняю своё желание. Обнимаю, и он сжимает меня в ответ. Дыхание перехватывает, и я крепко стискиваю пальцы на его черной куртке.
– Как ты? – спрашивает он меня.
– Нормально, – произношу я ему в грудь, хотя это не так.
Зейн приподнимает моё лицо за подбородок и всматривается в глаза.
– Подожди минуту.
С неохотой расцепляю руки, и он отходит к брату, на лице Закари написана скука, Зейн достает из кармана белый запечатанный пакет и передает его Закари, тот забирает посылку и бросает на меня короткий взгляд.
– У тебя пять минут.
Слышу, как Волк воет, точнее, пытается выть, но у него это слабо получается. Подвожу Зейна ближе к машине, завидев меня через окно, Волк замолкает.
– Это что – волк?
– Да. Как там сестра?
– Все в порядке.
– А Лари?
– Цел.
Протяжно выдыхаю и прикрываю глаза. Они в порядке. Открываю глаза и внимательно смотрю на Зейна.
– Я должна тебе кое-что рассказать, и прошу не говорить об этом никому.
Взгляд Зейна становится подозрительным, а я внутренне сжимаюсь.
– Слушаю, – говорит он, и я чувствую в его голосе льдинки, они обжигают пуще его прежней холодности.
Беру его за руку и шепотом начинаю говорить, пока не передумала:
– Я солгала тебе. В тот день, когда моя мама погибла, именно полковник отправила меня к тебе.
– Зачем?
Осматриваюсь по сторонам. Мы слишком далеко от всех, и никто не услышит. Перевожу взгляд на Зейна.