– И вы здесь?
– Да, я здесь. Жизнь многому учит, смерть – еще большему. Ни одна наука с ними не сравнится.
– А как ваш кандидат в гении?
Дон Авито Карраскаль поведал ему горестную историю своего сына и в заключение сказал:
– Теперь ты понимаешь, Аугусто, как я дошел до этого…
Аугусто молча опустил глаза. Они двинулись по проспекту.
– Да, Аугусто, да, – продолжал дон Авито, – жизни может научить только сама жизнь, вот и вся педагогика. Мы учимся жизни, когда живем, и каждый человек берется изучать эту премудрость с нуля…
– А как же труд поколений, дон Авито, наследие веков?
– Наследие бывает двух видов: иллюзии и разочарования. И то, и другое можно найти там, где мы с тобой только что повстречались: в храме. Бьюсь об заклад, тебя привела туда либо великая иллюзия, либо великое разочарование.
– Все сразу.
– Да-да, все сразу… Потому что иллюзия с надеждой порождают разочарование, воспоминания, а те, в свой черед, иллюзию и надежду. Наука – это реальность, это настоящее, дорогой Аугусто, а я уже не могу жить настоящим. С тех пор, как мой бедный Аполодоро, моя жертва, – на этих словах в его голосе прорезались слезы, – умер, то есть наложил на себя руки, для меня настоящего нет. Ни наука, ни реальность не имеют для меня более никакой ценности, живу только памятью и надеждой. Вот я и явился сюда, в очаг всех иллюзий и разочарований – в храм!
– Значит, вы уверовали?
– Да как знать!
– То есть не верите?
– Не знаю, верю я или нет. Знаю, что молюсь. А о чем, и сам толком не пойму. Нас тут несколько человек, по вечерам собираемся помолиться вместе. Они меня не знают, я их не знаю, но мы чувствуем внутреннее родство, солидарность. Теперь я думаю, что человечество спокойно обойдется без гениев.
– А как ваша жена, дон Авито?
– О, моя жена! – воскликнул Карраскаль, и заплаканные глаза словно озарились изнутри. – Пока меня не настигло ужасное несчастье, я и не подозревал, что она за сокровище. Лишь тогда я смог ее разгадать, когда страшными ночами после самоубийства Aпoлодоро плакал в ее материнских объятиях, склонив голову ей на колени. А она ласково гладила меня по волосам и повторяла: «Бедный мой сыночек! Бедный мой!» Никогда прежде не была она настолько матерью, как в те дни. Когда я сделал ее матерью – и зачем? Неужели только затем, чтобы она родила мне будущего гения? Вот уж не думал, что настанет день, и я буду нуждаться в ней именно как в матери. Ведь родной матери я не знал, Аугусто, совсем не знал. Не было у меня матери, и я не знал, что это такое, пока мы с женой не потеряли сына и она не ощутила себя моей матерью. Но ты знал свою мать, Аугусто, ты знал драгоценную донью Соледад. В противном случае я посоветовал бы тебе жениться.
– Да, я знал свою мать, дон Авито. Однако потерял ее. А вспомнил там, в церкви.
– Если хочешь заново обрести мать, то женись, Аугусто!
– Другую мать мне не найти.
– Верно, но ты все равно женись!
– Как именно? – сказал с невеселой улыбкой Аугусто, припомнив одну из теорий дона Авито. – Методом дедукции или индукции?
– Не время для острот. Господи, Аугусто, не напоминай о моей трагедии! Однако, если развернуть твою шутку, то женись методом интуиции!
– А если та, которую я люблю, меня не любит?
– Женись на той, которая тебя любит, даже если сам не любишь ее. Лучше жениться так, чтобы твою любовь завоевывали, чем наоборот. Найди женщину, которая тебя полюбит.
В голове Аугусто промелькнул образ девушки из прачечной. Ему ведь показалось тогда, что бедняжка в него влюблена.
Распрощавшись наконец с доном Авито, Аугусто пошел в казино. Он хотел рассеять туман в голове и в сердце, сыграв с Виктором партию в шахматы.
XIV
Аугусто заметил, что его приятель, Виктор, сегодня сам не свой: ходил все время неудачно, был мрачен и молчалив.
– Виктор, у тебя что-то случилось?
– Да, друг, случилось. Мне бы развеяться. Давай пройдемся, ночь хороша. Заодно я тебе все расскажу.
Виктор был старше Аугусто на пять-шесть лет и уже около двенадцати лет был женат, так как женился очень молодым – говорят, из чувства долга.
На улице Виктор заговорил:
– Ты ведь знаешь, Аугусто, мне пришлось жениться совсем молодым.
– Пришлось?
– Не притворяйся, будто не знал. Сплетни до всех доходят. Нас с моей Еленой поженили родители, когда мы были сущими детьми. Брак нам казался игрой. Мы играли в мужа и жену. Но тревога оказалась ложной.
– Что ты называешь ложной тревогой?
– Да то, из-за чего нас поженили. Родители наши были слишком уж щепетильны! Однажды они прознали об одной нашей шалости, был скандальчик, и нас поженили, не дожидаясь, будут ли последствия.
– Ну и правильно.
– Не сказал бы. Дело в том, что последствий не было. Ни после той, первой шалости, ни потом, когда мы… шалили, уже будучи мужем и женой.
– Шалостей…
– Ну а как это еще назвать. Шалости. Я уже сказал, мы играли в мужа и жену.
– Поясни?
– Нет, не подумай обо мне плохо! Игры у нас по молодости были вполне невинные, да и сейчас такими остались. О супружеской жизни мы не помышляли. Двое юнцов жили в так называемом супружестве. Миновал год, а последствий все не было. Мы начали косо глядеть друг на друга. Молчаливые упреки, взгляды… Я никак не мог смириться с тем, что я все еще не отец. Мне стукнуло двадцать один, взрослый мужчина. Честно, я не мог проглотить тот факт, что любой дурак через девять месяцев после свадьбы, а то и раньше, получает своего первенца… а я, выходит, хуже всех.
– Чья же в том вина?
– Я молчал, конечно, но про себя обвинял ее. «Эта женщина бесплодна, из-за нее надо мной все потешаются». Она, со своей стороны, винила меня. Даже предположила, что я…
– Что ты?
– Ничего! Просто если год спустя после свадьбы супруги не стали родителями, жена начинает думать, что во всем виноват муж, что брак идет под откос из-за какой-то его болезни… В нашем доме поселился демон. И он своего добился: пошли взаимные упреки вроде «толку от тебя никакого» и «на себя посмотри».
– Поэтому ты два или три года спустя после женитьбы ходил такой мрачный, расстроенный, а потом поехал один в санаторий?
– Нет, там дело хуже.
Повисло молчание. Виктор отвел глаза.
– Ладно, не говори, я не хочу знать твоих секретов.
– Так и быть, расскажу тебе! Я устал от семейных склок и вообразил, что дело в том, насколько часто мы… ну ты понял.
– Вроде понял.
– Как последний дикарь, я стал есть все, что считал укрепляющим, да со всякими приправами, особенно теми, которые якобы возбуждают желание. Супружеский долг исполнял как можно чаще. Ну и довел себя.
– Заболел?
– Конечно! Я и к праотцам отправился бы, наверное, если бы мы вовремя не догадались, в чем дело, и не обратились к врачу. Вылечили меня, причем во всех отношениях: я вернулся к жене, мы перестали ссориться и смирились. Постепенно в доме воцарилось почти что счастье, пусть и неполное. Поначалу, лет через пять после женитьбы, мы жаловались иногда на одиночество, но вскоре утешились и даже привыкли к такой жизни. В итоге мы начали сочувствовать тем, у кого дети есть. Мы сроднились, стали необходимы друг другу. Тебе не понять.
– Да, я тебя тут не очень понимаю.
– В общем, мы с женой вошли друг у друга в привычку. Жизнь пошла размеренная, включая наши трапезы. Суп подают в полдень, ни минутой раньше или позже. Каждый день мы едим одно и то же в одном и том же порядке и количестве. Я терпеть не могу перемены, Елена тоже. Живем по часам.
– Это мне напоминает слова нашего друга Луиса о супругах Ромера: «холостые муж и жена».
– В точку. Потому что самый закоренелый одинокий холостяк – это женатый бездетный человек. Родительские инстинкты в нас все-таки были живы, и мы подобрали собаку – считай, усыновили. А она поперхнулась костью и умерла у нас на глазах. Это был такой ужас – умоляющий о спасении собачий взгляд, – и так нам потом грустно было, что мы решили больше никаких питомцев не заводить. Довольно и кукол из папье-маше – ты их видел у нас, – Елена покупает им разные наряды.
– Куклы-то у вас не умрут.
– Верно. И все шло как нельзя лучше, мы были довольны. Меня по ночам не будит детский плач, не нужно гадать, мальчик родится или девочка, и кем их потом вырастить… К тому же и жена всегда под боком – ни беременности, ни кормления. Сплошное удовольствие, а не жизнь!
– Ты знаешь, это практически не отличается от…
– От чего? От незаконной связи? Согласен. Бездетный брак превращается в своего рода узаконенное сожительство, упорядоченное, безопасное, даже относительно целомудренное. Как в той фразе «холостые муж и жена» – холостяки, живущие вместе. Мы так жили почти двенадцать лет. И вдруг сейчас… угадай, что случилось?
– Откуда мне знать?
– Ну подумай!
– Неужели жена забеременела?
– Да! Именно! Вот несчастье-то!
– Несчастье? Вы ведь об этом мечтали?
– Первые три-четыре года брака – да. Но теперь… В наш дом вернулся демон, снова пошли ссоры со взаимными обвинениями, как раньше. Мы стали называть нашего будущего… Нет, лучше промолчу.
– Конечно, если не хочешь, то не говори.
– Мы стали звать его «наглец»! Мне даже сон приснился, что он умер, поперхнувшись костью.
– Кошмар какой.
– Кошмар, конечно. С комфортом, порядком и привычками можно попрощаться. Вот, например, вчера Елену тошнило, это обычное дело в том положении, которое называют «интересным». Интересное положение! Интересное! Ничего себе интерес… Рвота! Ты видел что-нибудь противней?
– Зато она познает счастье материнства.
– Она-то? Как бы не так! Судьба, ну или природа, зло подшутила над нами. Ирония! Если бы сын или дочка – да какая разница! – если бы наш ребенок появился, когда мы его ждали, не столько из родительской любви, сколько из тщеславия; если бы он появился, когда мы чувствовали себя без детей вторым сортом, если бы он появился тогда, все было бы хорошо! А что теперь?! Говорю тебе, это ирония. Если бы не жена…