– Смахивает на то, что твой дядя называет феминизмом.
– Я в этом не разбираюсь. И все же повторю, тетя: еще не родился тот мужчина, который сможет меня купить. Меня купить? Нет уж!!
Тут вошла прислуга со словами, что явился дон Аугусто и хочет видеть сеньору.
– Этот?! Пусть убирается. Передайте ему, что больше мне нечего сказать.
– Подумай немного, девочка, остынь. Ты неправильно поняла намерения дона Аугусто.
Явившись пред ясные очи доньи Эрмелинды, Аугусто рассыпался в извинениях. Он до глубины души удручен тем, что Эухения не так поняла его намерения, самые добрые. Он выкупил закладную на дом, и теперь наследство очищено от долгов и является законной собственностью Эухении. Если она упорно не желает получать ренту, то деньги просто пропадут, точнее, будут начисляться в банк на именной счет девушки. Сам он ими воспользоваться никак не сможет. Более того, он отказывается от притязаний на руку и сердце Эухении, ибо желает одного: чтобы она была счастлива. Он даже согласен подыскать Маурисио какую-нибудь работу, чтобы тот не сидел на шее жены.
– У вас золотое сердце! – воскликнула донья Эрмелинда.
– Теперь, сеньора, вам предстоит только объяснить своей племяннице, каковы мои истинные намерения. Если выкуп закладной оскорбил ее, прошу меня простить. Думаю, сейчас уже ничего обратно не повернуть. Если ваша племянница пожелает, я готов исполнить роль шафера на ее свадьбе. Затем я отправлюсь в долгое и далекое путешествие.
Донья Эрмелинда велела служанке позвать Эухению: дескать, дон Аугусто хочет с нею поговорить. «Сеньорита только что вышла», – был ответ.
XVI
– Ты невозможен, Маурисио, – говорила Эухения жениху в той самой каморке привратницы, – абсолютно невозможен. И, если так пойдет дальше, если ты не очнешься от дремы и не найдешь работу, чтобы мы поженились наконец, то я за себя не отвечаю.
– А что ты сделаешь? Скажи мне, милая… – Он гладил ее по шее, наматывая на палец прядь волос.
– Послушай. Если ты согласен, мы поженимся и так. Я стану работать за двоих.
– И что тогда обо мне станут говорить?
– А мне какое дело?
– Ну нет, для меня это важно.
– А для меня нет. Мне хочется покончить с этим поскорее.
– Неужели у нас все так плохо?
– Хуже не бывает! Если ты так и не решишься, то я…
– Что?
– Приму жертву дона Аугусто.
– И его предложение руки и сердца заодно?
– Нет, ни за что. Я приму в дар мой дом.
– Вот это правильно, милая. Если дело только в доме…
– И ты не против?
– А почему я должен быть против? Этот олух, дон Аугусто, не в своем уме. На него что-то нашло, ну и ладно.
– Следовательно, ты…
– Ну разумеется, милая!
– …мужчина до мозга костей.
– Иди ко мне.
– Перестань, Маурисио, я тебе сто раз говорила: не будь…
– …таким нежным?
– Нет! Такой свиньей! Посиди спокойно. Хочешь, чтобы я тебе доверяла – соберись, ищи работу всерьез, ну и так далее. Вот и узнаем, хватит ли тебе силенок. Помнишь, я как-то раз дала тебе пощечину?
– Мне понравилось. Ударь меня еще, милая! Вот, подставляю тебе вторую щеку.
– Не искушай.
– Ну ударь…
– Обойдешься без этого удовольствия.
– А как насчет другого?
– Говорю тебе, успокойся. И знаешь, если ты не начнешь искать работу, я приму его предложение.
– Ладно, Эухения. Давай я тебе скажу всю правду, как на духу.
– Говори.
– Я безумно тебя люблю, схожу по тебе с ума, но мысль о женитьбе меня пугает. Я действительно разгильдяй, ты совершенно права. Необходимость работать меня удручает, а когда мы поженимся, ты, наверное, захочешь ребенка…
– Только этого не хватало.
– …и я предвижу, что мне придется пахать, потому что жить нынче дорого. А сесть к тебе на шею я не могу. Ни за что! Маурисио Бланко Клара не станет жить за счет женщины. Впрочем, есть такой вариант, когда работать не придется никому. Все уладится само собой.
– Что еще за вариант?
– Обещаешь не злиться?
– Выкладывай!
– Судя по тому, что мне говорили о доне Аугусто, он слегка блаженный.
– Ну?
– Только не сердись!
– Выкладывай, я сказала!
– Он… как бы получше выразиться… просто подарок судьбы. Наверное, тебе следовало бы принять от него не только дом, но и…
– Что?
– …но и предложение.
– Что?! – Эухения вскочила на ноги.
– Ты выйдешь за него, а он такой олух… Вот все само собой и уладится.
– Как именно?
– А очень просто: он за все платит, пока мы…
– Что – мы?
– Ну, мы…
– Довольно!
И Эухения выбежала вон, твердя про себя: «Какая свинья! Какая свинья! Даже не подумала бы! Свиньи все!» Дома она закрылась в спальне и разрыдалась. Начался жар, и она слегла.
Маурисио растерянно потоптался на месте, потом успокоился, закурил сигару и вышел на улицу. Сделал комплимент первой попавшейся девушке.
Тем же вечером Маурисио беседовал с приятелем о доне Хуане Тенорио.
– Неубедителен, – сказал Маурисио, – точно в театре.
– От кого я это слышу! Ведь ты, Маурисио, прослыл вторым Тенорио, донжуаном!
– Донжуаном? Я? Чушь, Рохелио!
– А как же та пианистка?
– Ха! Сказать как есть?
– Конечно!
– На сотню романов разной степени невинности (а этот как раз вполне невинен) более чем в девяноста случаях соблазняет она его, а не наоборот.
– Хочешь сказать, что не ты соблазнял Эухению, а она тебя?
– Именно так.
– Врешь!
– Как тебе будет угодно. Я просто не смог перед ней устоять.
– Ладно, неважно.
– Но сдается мне, мы на грани разрыва. Скоро снова буду свободен. От нее свободен, не от других! Ох, какой я слабак. И чего не родился женщиной?
– А из-за чего расстаетесь?
– Да я запутался в этих отношениях. Я хотел, чтобы все было как раньше. Хотел, чтобы все было всерьез, только без обязательств и последствий… Судя по всему, она меня бросит. Ей хотелось меня целиком слопать.
– Еще слопает.
– Не знаю… я такой слабак! Я рожден, чтобы жить за счет женщин, но это ниже моего достоинства, понимаешь?
– Позволь спросить, что такое достоинство, по-твоему?
– Такие вопросы не задают. Бывают вещи, которые не объяснить словами.
– Ты прав! – согласился Рохелио. – А что ты будешь делать, если пианистка тебя бросит?
– Жить свободно. Может, кто-нибудь еще меня соблазнит. Сколько раз уже так было! Но она, гордая, неуступчивая, помешанная на приличиях… она свела меня с ума. Она бы из меня веревки вить стала под конец. А теперь, если она меня бросит… ужасно жаль. Зато я вновь буду свободен.
– Свободен?
– Да – для кого-нибудь еще.
– Да вы помиритесь еще…
– Бог знает. Зная ее нрав, сомневаюсь. Сегодня я ее по-настоящему оскорбил.
XVII
– Аугусто, ты помнишь, – спросил Виктор, – дона Элоино Родригес де Альбуркерке-и-Альварес де Кастро?
– Это чиновник из министерства финансов, бабник и любитель недорогих женщин?
– Он, родимый. Слушай: он женился!
– И кто же счастливая обладательница этой старой развалины?
– Да не суть. Главное, как он женился. Слушай и мотай на ус. Всем известно, что дон Элоино Родригес де Альбуркерке-и-Альварес де Кастро, несмотря на пышную фамилию, не имеет даже собственной кровати, живет на одно только жалованье и, в придачу ко всему, богатырским здоровьем не отличается.
– Поистаскался…
– У бедолаги больное сердце, его дни сочтены. Он едва оправился от тяжелейшего кризиса, из-за которого чуть не умер… и женился, как ни странно. Суть в том, что бедный старик мотался по пансионам, и отовсюду ему приходилось съезжать, потому что за четыре песеты нельзя требовать птичьего молока, а у него те еще запросы. И аккуратностью он не страдает. Так вот, кочевал он так по номерам, пока не осел в доме некой почтенной матроны, в годах, постарше его самого, а ему сильно за пятьдесят, – к тому же дважды вдовы. Первый раз она была замужем за плотником, но тот бросился с лесов и разбился насмерть; она частенько вспоминает «своего Рохелио». Второй раз в мужья ей достался сержант карабинеров, после смерти которого она унаследовала небольшое состояние, приносящее доход: песета в день. Угодил мой дон Элоино к этой почтенной вдове, и вдруг прихватило его, да так прихватило, что все – дон Элоино умирает. Врачей созвали – сначала дона Хосе, потом дона Валентина. Больной так и лежит при смерти! Причем ему требуется постоянный уход, а это не самое приятное дело. Однако матрона возилась только с ним, другие постояльцы уже грозились съехать. А дону Элоино платить больше нечем. Вдова ему два раза подряд говорит, мол, не могу вас дальше тут держать, пансион терпит убытки. «Сжальтесь ради бога, сеньора, – отвечает он. – Куда мне в таком состоянии, какая гостиница меня примет? Если вы меня выгоните, придется мне умирать в больнице. Бога ради, сжальтесь! Мне жить-то всего ничего осталось!» Он-то свято верил, что вот-вот умрет. Матрона ему резонно отвечает, что тут номера, а не больничные палаты, что этим она зарабатывает себе на жизнь, а от него сплошные убытки. И тут некоему сослуживцу дона Элоино пришла в голову спасительная идея. «Дон Элоино, – говорит он, – вам осталось последнее средство, чтобы переубедить сеньору». – «Какое?» – спрашивает тот. «Сперва, – говорит сослуживец, – скажите, как у вас со здоровьем». Тот отвечает: «Я одной ногой в могиле. Наверное, когда приедут мои братья, они меня в живых уже не застанут». – «Так все плохо?» – «Да, плохо мое дело». – «Значит, остался только один способ сделать так, чтобы хозяйка не выкинула вас за порог и не оставила умирать в больнице». – «Какой способ?» – «Жениться на ней!» – «Жениться? На хозяйке? Мне? Я Родригес де Альбуркерке-и-Альварес де Кастро! Что за дурацкие шутки!» Однако идея запала ему в голову, и вскоре он к ней привык.
– И правильно!
– Приятель пояснил ошарашенному старику, что если он женится на хозяйке, той после его смерти останется тринадцать дуро в месяц. А если нет, то пенсия по вдовству никому не достанется, кроме государства. И такое бывает.