– Значит, дон Аугусто, отныне мы добрые друзья. Хотя эта дружба для меня…
– Что?
– В глазах света…
– Объяснитесь же!
– После недавнего печального опыта мне придется кое от чего отказаться.
– Выражайтесь яснее, сеньорита. И договаривайте, раз начали.
– Дон Аугусто, все предельно ясно. Вам не кажется, что после всего… едва люди узнают, что вы безвозмездно отдали мне выкупленную вами закладную на дом, вряд ли кто-то уже решится… сделать мне предложение определенного рода?
«Вот чертенок!» – подумал Аугусто и опустил глаза долу, не зная, что тут ответить. Спустя миг он поднял голову и увидел, что Эухения отирает слезы.
– Эухения! – воскликнул он дрогнувшим голосом.
– Аугусто! – мягко отозвалась она.
– Что же нам теперь делать?
– Ничего. Это судьба, всемогущая судьба, она играет нами. Как грустно…
Аугусто пересел с кресла на диван, поближе к Эухении.
– Послушай, не играй со мной, ради бога! Ты влечешь меня к себе, я пляшу под твою дудку, ты меня с ума сводишь, заставляешь нарушать самое крепкое слово. Из-за тебя я уже не я…
Он обвил руками ее шею, привлек к себе, прижал к груди. Она, невозмутимая, сняла шляпку.
– Нет, Аугусто, именно судьба нас завела в этот тупик. Мы оба не способны на самообман, мы себе верны. Для тебя недопустимо прослыть человеком, желающим меня купить, как я выразилась, когда на меня нашло затмение. А для меня нестерпимо прослыть женщиной, желающей держать тебя про запас, в качестве второго номера, как ты сказал тете. Ведь я хочу всего лишь отплатить тебе за твое великодушие.
– Не все ли нам равно, Эухения, кем мы прослывем в чьих-то глазах?
– Не в чьих-то – в своих собственных!
– Эухения моя!
Он снова сжал ее в объятиях и принялся осыпать поцелуями ее лоб, глаза. Слышно было только дыхание обоих.
– Отпусти меня, отпусти, – сказала она, поправляя платье и прическу.
– Эухения… ты…
– Нет, это невозможно!
– Ты… не любишь меня?
– Любовь – кто знает, что она такое? Я не знаю, я ничего не знаю…
– А миг назад что было?
– Это… минутная слабость! К тому же, Аугусто, разве мы не договорились, что будем всего лишь добрыми друзьями?
– Да, но… ты жертвуешь собой, так? Из-за того, что ты приняла мой подарок и стала мне «всего лишь добрым другом», никто уже не попросит твоей руки?
– Ох, неважно. Решение принято!
– Вероятно, принято после вашего разрыва?
– Вероятно.
– Эухения! Эухения!
Тут послышался стук в дверь. Аугусто, раскрасневшийся, дрожащий, неприветливо спросил: «Что там?»
– Ваша Росарио пришла! – донесся из-за двери голос Лидувины.
Аугусто переменился в лице.
– Ага! – воскликнула Эухения. – Вот я и стала вам помехой. Вас ждет «ваша Росарио». Вот видите – мы можем быть только друзьями, добрыми друзьями, прекрасными друзьями.
– Эухения…
– Вас ждет Росарио!
– Но если ты отвергла меня, Эухения – а ты меня отвергла, якобы потому, что я пытаюсь тебя купить, а на деле – потому, что у тебя был другой, – что мне было делать? Ведь встреча с тобой научила меня любить. Разве тебе не знакомо отчаяние отвергнутого чувства?
– Бог с вами, Аугусто. Вот вам моя рука. До встречи. Только не забудьте, прошлое прошло.
– Нет! Не прошло оно. Нет и нет!
– Вас ждет Росарио.
– Эухения, пожалуйста!..
– Тут нет большого греха. Меня тоже в свое время ждал мой… Маурисио. До встречи. Будем честны с собой.
Она вернула шляпку на место, подала Аугусто руку, который схватил ее, прижал к губам и осыпал поцелуями, и вышла. Он проводил девушку до дверей и потом смотрел ей вслед – как легко, уверенно и грациозно она спускается по лестнице. На нижней площадке она обернулась и махнула ему рукой в знак прощания.
Аугусто вошел в свой кабинет, где стояла Росарио с бельевой корзинкой, и резко спросил:
– Ну? В чем дело?
– Дон Аугусто, эта женщина вас обманывает, точно вам говорю.
– А тебе не все равно?
– Мне не все равно то, что вас касается.
– Думаешь, я тебя обманываю?
– А вот это мне как раз все равно.
– Неужели я поверю, что ты не ревнуешь, после того, как я подал тебе надежду?
– Знали бы вы, дон Аугусто, в какой семье я выросла, вы бы понимали, что все эти разговоры о ревности меня только смешат, хоть я и девчонка совсем еще. Девушки в моем положении…
– Перестань!
– Как пожелаете. Только я снова скажу: эта женщина вас обманывает. Если бы не это, я бы пожелала вам счастья в браке, раз уж вы ее любите и выбрали.
– Ты говоришь от души?
– От всей души.
– Сколько тебе лет?
– Девятнадцать.
– Иди ко мне! – Схватив девушку за плечи, Аугусто развернул ее к себе, посмотрел прямо в глаза. И залился краской – в отличие от нее. – Господи, мне тебя не понять, девочка.
– Так я и знала.
– Не пойму, это невинность, коварство, издевка или ранняя развращенность…
– Всего лишь любовь.
– Любовь? А за что ты меня любишь?
– Хотите знать? А не обидитесь, если я отвечу? Обещаете не обижаться?
– Обещаю, говори.
– За то, что вы такой несчастный.
– И ты туда же?
– Если вам угодно. Но доверьтесь девчонке, доверьтесь своей… Росарио. Она вам самый преданный друг, преданней, чем Орфей!
– Навсегда?
– Навсегда!
– Что бы ни произошло?
– Что бы ни произошло.
– Ты и вправду…
Он снова обнял ее.
– Нет, не теперь. Потом, когда вы успокоитесь. И когда не…
– Хорошо, я понял.
На этом они простились.
Оставшись в одиночестве, Аугусто подумал: «Женщины меня с ума сведут. Я не я».
– Знаете, хозяин, вам бы в политику податься или найти что-нибудь в этом духе, – сказала ему Лидувина, разливая суп. – Развлечетесь…
– Откуда такая мысль?
– Лучше самому развлекаться, чем служить развлечением для других, сами понимаете.
– Ладно, в таком случае позови после обеда своего супруга и скажи, что я хочу сыграть с ним партию в туте. Развлекусь!
Когда они уселись за игру, Аугусто вдруг отложил колоду со словами:
– Ответь, Доминго, если мужчина влюблен в двух женщин сразу, как ему поступить?
– По обстоятельствам!
– Это как?
– Очень просто! Если человек при деньгах и неробкого десятка, то он может жениться на всех сразу. А если нет, то лучше жить холостяком.
– Дружище, твое первое предложение невыполнимо!
– Деньги решают все.
– А если жены узнают?
– Им это неважно.
– Неважно, если часть любви ее мужа достается другой?
– Она будет рада и своей части, главное – не ужимать ее расходы. Женщин одно злит: когда муж скупится на еду, платья и всякие капризы, а вот если он позволяет ей тратить, сколько хочется, то… Правда, если у них дети…
– А если дети, то что?
– Да ревнуют по-настоящему только из-за детей, хозяин. Мать не потерпит еще одну мать или ту, что может стать матерью. Не позволит отбирать кусок у ее родных детей ради чужих. А вот если ребенка у нее нет, и ее не попрекают тем, как она много потратила на еду, одежду, мелочевку всякую – ха, тогда она и ухом не поведет! Если у мужчины, которому одна женщина стоит бешеных денег, есть другая, которая не стоит ему ничего, дорогая едва ли станет ревновать бесплатную. А если от нее еще и прибыль какая-то есть, если он первой женщине отдает деньги, которые дала другая, то…
– Что тогда?
– …тогда все идет прекрасно. Уж поверьте, хозяин, баб-Отелло не бывает.
– Как и Дездемон-мужчин.
– Наверняка!
– Ох, ну и суждения у тебя.
– А просто я до женитьбы на Лидувине и до того, как пошел к вам в услужение, был слугой у разных холостых господ. Я в этом разбираюсь.
– Ну, а в вашем сословии как оно?
– В нашем? Нам эта роскошь не по карману.
– Какая роскошь?
– Ну, все эти штуки, которые в пьесах показывают и в романах пишут…
– Ну знаешь, разве в твоем сословии люди не совершают преступлений из-за любви или ревности!
– Ха! Меньше надо по театрам ходить и романы читать, если б не они…
– То что было бы?
– Понимаете, всем нравится играть чужие роли, самим собой никто быть не хочет. Все живут по чужой указке.
– Да ты философ!
– Так и мой прежний хозяин говорил. А Лидувина, пожалуй, права – в политику бы вам!
XXI
– Вы совершенно правы, – сказал тем же вечером дон Антонио, с которым Аугусто на пару сидел в укромном уголке казино. – Вы правы. Есть в моей жизни печальная, печальнейшая тайна. Вы верно кое-что подметили. Вы не так чтобы навещали мой бедный очаг – если это можно назвать очагом, – но верно заметили…
– Да, вокруг вашего дома витает какая-то странная грусть. Она и манит…
– Хотя у меня есть дети, бедные мои малютки, вам показалось, что в этом доме живут без детей. Да и супруги, может, там не живут.
– Вот не знаю…
– Мы приехали издалека. Мы бежали. Тем не менее бывают горести, которые преследуют человека, окутывают его таинственным облаком.
– Да, в чертах вашей жены читается жизнь настоящей…
– Страдалицы, называйте вещи своими именами. Так вот, друг мой дон Аугусто, не знаю, почему вы прониклись к ней сочувствием и симпатией, но я поведаю вам о своих несчастьях ради минутной иллюзии избавления. Эта женщина – мать моих детей, однако она не жена мне.
– Я предполагал что-то подобное. Но если она мать ваших детей и живет с вами как жена, то она и есть ваша жена.
– Нет, у меня другая жена… жена перед лицом закона, так сказать. Я женат не на той, которую вы знаете как мою супругу. А она, в свою очередь, тоже замужем, только не за мной.
– Ага. То есть вы оба…
– Нет, это история на четверых. Сейчас поймете. Я женился на женщине, от которой совершенно потерял голову. Она была тихая, молчаливая, говорила редко, но многозначительно. У нее был удивительно нежный и сонный взгляд, который оживал очень редко, зато как! Глаза прямо метали молнии. Она вообще была такая. Душа, сердце, тело ее будто спали, потом вдруг случалось пробуждение, молниеносная вспышка жизни, да какой! И снова сонная тишина. Она словно бы забывала прошлое, и мы каждый раз начинали с чистого листа. Она ответила согласием на мое предложение руки и сердца будто в каком-то припадке, и, вероятно, ее «да» перед алтарем было сказано в такую же минуту. Я никак не мог от нее добиться, любит ли она меня. Сколько ни спрашивал, и до свадьбы, и после, она отвечала неизменно: «Глупый вопрос». Однажды вообще заявила, что слово «люблю» теперь встретишь только в книге или на сцене, и что она сразу же меня прогнала бы вон, если бы я в свое вре