– Не забывайте, чей хлеб вы едите, – тихо, но так, что слышала вся детская площадка, шипел зять Олег Михайлович.
– Я еще чай пью.
– Заметьте, настоящий английский.
– Как я от вас устала, – вздыхала Анна. – Скорее бы в Москву.
Был еще один сценарий.
– Скорее бы вырос это чертенок. – И в этом семья была, к удивлению, единодушна.
Чертенок Левушка тоже периодически вставлял:
– По-моему, вы про меня забыли. Ну хоть кто-нибудь будет за мной следить?
При этом как раз за Левой все и все время следили. Это друг на друга они не смотрели, а вот на Леву постоянно. Но, видимо, Леве хотелось чего-то большего. Или чтобы с душой. Вот ведь маленький, а все понимал.
Все это ужасно забавляло Вадика. Это же бывают такие семьи, что все и все время друг от друга уставшие. У них в семье было совсем не так. Мать вечно на работе, вечно в своих лабораторных испытаниях, домой приходила всегда чуть живая, но всегда с горящими глазами. За ужином она обязательно подробно рассказывала сыну о результатах своих исследований. Собственно, она его химией и заразила. Он видел, как это интересно. Отца своего он помнил плохо и рано понял, что спрашивать – ранить мать. А ранить ее никак не хотелось. Он ее берег. Любил, восхищался, знал, что она друг. И даже тот самый пубертат в их семье прошел весело и без скандалов. Ну, напился пару раз так, что ребята волоком домой принесли, ну, застукала его мать курящим у соседнего подъезда… И что? Дело-то житейское. Вместо взбучки мать вспоминала свою разгульную юность:
– Не кисни! У всех бывает! И я как-то в институте на картошке напилась. С тех пор водку и не пью. А попробовать все равно нужно.
Курить? Тоже никогда не запрещала.
– Если думаешь, что тебе это надо, то кури, что ж поделать. Но только все из своих «обедов». Выкручивайся.
И Вадим долго выкручивался, а потом бросил. У него была мировая мать. Непохожая ни на чью из матерей его друзей. Вечная вечерняя картина. Мать сидит на табуретке в коридоре, ноги вытянуты, голова прислонилась к стене, глаза слегка прикрыты.
– Вадька, умираю с голоду! Что имеем?
– Да вроде ничего.
– Это жаль. Я тогда быстро вниз за сосисками, ты пока воду кипяти. Обойдемся без гарнира? Но завтра с меня царский ужин! Вот увидишь. Приготовлю тебе котлеты по-киевски!
– Да уж, заливай! Сам за сосисками сбегаю, гони кошелек. Но вот уж воду ты вскипяти!
С годами мать поменялась, стала более степенной и домовитой. Но иногда они, как раньше, могли просто обойтись сосисками на ужин. Сняв пленку и макая растрескавшуюся сосиску в злую горчицу, Вадя с упоением слушал про новые испытания и новые возможности. Химия – это будущее. На ней все держится, она у истоков. Потому что это объективно.
Анна нашла его в беседке. Он решил еще поработать после ужина. Освещение прекрасное, сезон комаров закончился. Она прибежала, запыхавшись:
– Слушай, пацанчик, можешь помочь?
Вадька тогда страшно оскорбился за пацанчика.
– Чего вам, тетенька?
– Да не обижайся ты! У Левушки температура поднялась. Можешь съездить в аптеку? У тебя же велосипед. А я, как назло, одна. У мужа работа, а мать, видите ли, обиделась и умотала в Москву. Вот деньги. Врач только утром придет, а я боюсь в ночь без лекарств оставаться. Только ты уж побыстрее, чтобы до закрытия успеть… – сказав, она немного отдышалась. – Меня Анна зовут. Тебе можно Нюра.
– А я для всех просто Вадим.
– Ну давай, Вадим. Я тут все написала. Я побегу к Леве. А то он проснется и испугается. Ты как лекарство купишь, в наш домик занеси. Мы вон там живем. – Нюра махнула рукой.
Вадя не стал уточнять, что прекрасно знает, где тот самый домик. Они с матерью жили в общем корпусе, но были в доме отдыха еще и отдельные коттеджи. Так сказать, для избранных. Ему было очень любопытно, как там все обставлено. Но вот, стало быть, будет возможность посетить.
Парень сунул записку и деньги в нагрудный карман куртки, перекинул ногу через раму и понесся в поселковую аптеку. Книги так и остались в беседке. Да кому они нужны?
Вернулся минут через сорок. Тихо постучал в дверь коттеджа. Анна открыла мгновенно.
– А я тебя в окошко видела. Быстрый ты, – говорила она шепотом. – Левушка так и не просыпался. Но чувствую, горит. Так что проснется, я ему сразу жаропонижающее. Да ты заходи. Хочешь чаю? Проходи, проходи. – И Нюра прошла вперед.
Вадим скинул кеды у порога и пошел за ней.
– Разулся? Правильно. Мы тут без обуви ходим. Полы деревянные, приятно. Все натуральное. Я, конечно, устала тут как собака, взаперти сидеть, но ясно, что все для пользы здоровья. Ага. – Она открыла полку на кухне. – Есть варенье, есть печенье. Вот, сижу отъедаюсь, уже на морскую свинку похожа. Сама себя ненавижу. А что делать? Скажешь, сила воли плюс характер? А у меня нету. Ни силы воли, ни характера.
Нюра все говорила и говорила, быстро и плавно передвигаясь по большому пространству объединенной кухни-столовой. Она и впрямь не была Дюймовочкой. Но толстой Вадим бы ее тоже не назвал. Крепкая, ладно сбитая, ширококостная и белокожая. Покатые плечи, полные руки с пухлыми пальчиками, полные же ноги с нависшими коленками, которые видны были из-под достаточно коротких платьев. Возможно, вес ее и не украшал, но и не портил. Была в Анне какая-то здоровая молодая сила. Вот завтра похудеет она… И что? Что от нее останется? Хотя останутся красивые золотисто-рыжие волосы, убранные в простой пучок, белая кожа, ярко-красный румянец на лице, как у всех рыжих, выразительным пятном по середине щеки, зеленые глаза. Да, много что останется. Но похудеть не мешало бы. И как же ей идет имя Нюра. Просто барышня-крестьянка. Нюра как будто прочитала его мысли.
– Думаешь, похудеть бы мне не мешало? Да сама знаю. Но сначала Леву кормила, потом стресс на стрессе. То у мужа неприятности на работе, то они с мамой собачатся.
– А он тебя старше?
– Заметно?
– Ну вообще-то да.
– На пятнадцать лет. Мне двадцать девять, ему сорок четыре. Это из-за того, что он лысый. А так он хорошо выглядит… На мой взгляд.
Из соседней комнаты раздался плач ребенка.
– Подожди. Садись. Ты не торопишься? Не уходи, пожалуйста.
И Нюра понеслась к Леве. Слышно было, как она взяла ребенка на руки, уговаривала его: «Да, ты мой хороший. Да, разболелся. Но мама рядом».
– Вадим, помоги, пожалуйста.
Вадим тут же показался в дверях.
– Я его сейчас положу, поговори с ним. Ну, о чем хочешь. – Она заметила недоуменный взгляд юноши. – Я только лекарства ему намешаю. Это две минуты. Левушка, не скули, сейчас мама все сделает.
Вадим сел рядом с малышом и начал нести что-то из разряда: когда ты болеешь… И тебе себя жалко.
– Ну что, брат, заболел? Но ты не кисни. Все болеют.
– И ты?
– Ну, сейчас уже нет. Я спортом занимаюсь. А маленький, да, болел.
– А каким спортом?
– Плаваю.
– Я тоже буду плавать.
Как он похож на мать. Такой же рыжий, правда, весь в веснушках. У Нюры кожа была фарфоровая. Если бы не полнота, она была бы идеальной гейшей. Все равно они все в париках, так что цвет волос не имеет никакого значения. Но вот цвет кожи! Вадим много читал про Японию. Много знал про гейш. Они уже с утра покрывали лицо специальными белилами. Белое лицо и красные губы. А были еще майко. Ученицы гейш. Те губы не красили, и все сразу понимали, это только майко. Но когда-нибудь она станет настоящей гейшей.
Тогда он просидел у Нюры до полуночи. Вместе давали лекарство, потом Лева попросил Вадима еще что-нибудь рассказать. И он говорил, пока мальчик не уснул.
– Уф, вроде сбили температуру. Спасибо тебе. Ты уж не обижайся на меня.
– За что?
– Ну, за пацанчика. Слушай, а давай дружить! Не знаю, как тебе, а мне с тобой интересно.
Дурь какая, дружить Вадиму девочка последний раз предлагала в классе втором. Но он, сам себя не узнавая, тут же ответил:
– Давай. Я вам завтра завтрак принесу. Хотите?
– Хотим.
Вот так и завязалась та странная и томительная для обоих дружба.
Вокзал Токио
Удивительные все же японцы люди. Более медлительных и суетливых Лиза в жизни своей не встречала. Экскурсовод Светлана, видимо, об этом догадывалась, поэтому сто раз повторила, что из гостиницы нужно выписываться заранее. И на завтрак идти минут за пятнадцать до назначенного времени.
– Все заранее! Поезд ждать не будет.
Ну да, и поезд, и автобус. Чего это она про автобус забыла рассказать?
Как выяснилось, не зря Светлана про автобус не рассказала. Потому что его не было. Сама Светлана не пришла, в холле отеля их ждала совсем молоденькая девушка.
– Я ваш сопровождающий. Валентина. Все на месте? Пойдемте?
– Куда?
– Так на вокзал. Вы же в Осаку едете? Я ничего с отелем не напутала?
– Мы-то едем, а вот вы явно, девушка, напутали. Мы ждем наш автобус.
– Зачем?
– Ехать на вокзал.
– В Осаку?
– В Осаку!
– А кто вам сказал, что вы поедете на автобусе?
И правда. А никто не сказал. Про вокзал говорили, про сопровождающую тоже.
– Позвольте, но у нас же чемоданы.
– Догадываюсь, что все они на колесиках.
– У нас в группе инвалид!
– Я не инвалид! – подал голос Эрик.
– Вот видите. Времени у нас достаточно, идти здесь ровно восемьсот метров. Пойдем медленно. Вы поймите, вы в Японии. А здесь просто так ничего не случается. Вы когда увидите вокзал, все вам станет ясно. Невозможно гонять автобус кругами, где пешком можно дойти. Японцы ценят бензин.
– А людей, стало быть, не ценят?
– Очень даже ценят. Они про водителей же подумали.
– А про туристов?
– И про туристов. Вам сидеть потом. Прогуляетесь заодно. Если все на месте, то двинули.
– Вот-вот, двинули. Матвей! Хватай сумку. – Инесса уже держала свой баул на вытянутых руках. Хорошо хоть огромный рюкзак с плеч не сняла.
Матвей о чем-то разговаривал с Марго. Та смотрела на него исподлобья. Ни разу за два дня еще не улыбнулась, подумала Лиза. Баул резко стал преградой между молодыми людьми. Матвей со вздохом взял сумку.