Ей сразу стала неприятна эта группа. Эрик, вечно цепляющийся за рукав, бесцеремонная Инесса, которая сначала грузила молодого парня, потом подобострастно начала лебезить перед не очень опрятной женщиной в кимоно. Боже мой, как можно так относиться к кимоно? Зачем его носить постоянно без какой-либо причины? А вечно веселый американец, беспрестанно травящий сомнительные анекдоты? Что это за люди? Зачем им Япония? Молодой парень, совершенно бесполезно влюбленный в странную девицу, не достойную его. Дочка, не разговаривающая с папой. Две Маргариты на одну группу. Абсурд! Манерная дама из Канады, каждый день выходящая из гостиничного номера, как из косметического салона. Ни к селу, ни к городу. И главный вопрос. Что она сама здесь делает? Тема ее научной работы «Влияние японского искусства на европейское». Иногда она сбивалась в своих автобусных историях на японскую живопись, ценность в этой связи Утагавы Хиросигэ и Китагавы Утамаро. И видела, как мгновенно засыпают пассажиры. Тут никому ничего не надо. Только импозантный Коновалов ее слушает внимательно и очень сосредоточенно. Он слушает, а жена его суетится. Смотрит не в окно, а на пассажиров. Поездка заканчивается, но она не нашла ее смысл. Как жаль. Но, впрочем, пара приятная. Очень приятная пара.
Да, им интересно про лес. Кому-то из них особенно. Кому? Она не может опередить, но чувствует, что он рядом. Идет волна от кого-то в автобусе. Волна страха и решимости. Если он окажется рядом с лесом, он войдет. А этого допускать нельзя. Она в свое время сюда вошла. И провела здесь три своих самых страшных дня. Она тогда разочаровалась в жизни, в своих идеях. И в себе. Ее нашли с сильнейшим переохлаждением, как итог, двухстороннее воспаление легких, с психоаналитиком она общается до сих пор. Лес ей не помог никак. Помогла японская живопись, японская природа, она помогла себе сама. Но точно не лес.
– А ты бы хотел прогуляться по этому лесу?
Матвей опять удивился самому себе. Услышав какую-нибудь очередную гадость от этой странной девушки, он каждый раз давал себе слово, что больше не будет с ней общаться. По деревне она гордо вышагивала одна, демонстративно фотографируя на айфон, а он смотрел на нее с другого берега реки и думал: гадина. Она ведь просто мерзкая гадина.
За обедом в японском стиле гадина села с Эриком, а не с ним. Ну, понятное дело, превосходный выбор. Он же из Америки. Всю дорогу про какие-то свои яхты рассказывает. Да, они все про что-то рассказывают. Эрик про яхты, Петрович про улицу, где они живут, и про богатых соседей. Странно, что не про себя, но, наверное, там очень важно, кто соседи. Он, например, не знает, кто у них соседи. Ему плевать. И родители его наверняка не знают. Ну, живет там кто-то за стенкой. Хотя разве у них по-другому? Он не знает, кто живет у него за стенкой, потому что это никому не известный дядя Вася. А если бы жил Дима Билан, он бы точно знал. Петрович, похоже, тоже не живет в одном доме со Сталлоне. Что-то он совсем отвлекся. А про что еще думать, не про эту же плесень, которую они едят уже целую неделю? Нет минуты свободной, чтобы заскочить в супермаркет и купить что-нибудь съедобное.
А в автобусе «здрасьте, пожалуйста»:
– Ты позволишь?
Именно таким елейным голоском. И Матвей тут же убрал свою сумку? Правда, не уступил место у окна, не повернул головы и наушники снимать не стал. Но сразу же почувствовал неимоверное облегчение. Она здесь, она рядом. И вот даже за рукав его теребит.
Как же хорошо, когда никто не ругается, когда все друг с другом в мире. Матвей патологически не любил ругаться. Всегда расстраивался, когда мама дулась на него. Очень и очень обидчивая мама. Он видел, отцу тоже доставалось. Но отец подошел, поцеловал, мама тут же вытерла слезы и повисла у отца на шее, а тот часто и мелко начинал целовать ее щеки. А что было делать Матвею? И вот он ходил за ней и канючил:
– Ну ты чего? Да ладно тебе! Ну, подумаешь! Обиделась, да? Вот прям обиделась?
Он тоже хотел ее обнять и поцеловать, как отец, но изо всех сил пытался изображать из себя мужчину. Поэтому и с извинениями тянул. Она ждала, он ныл. Такой матч-реванш, кто кого. Он сдавался:
– Ну прости! Ну прошу тебя.
А дальше шел глубокий вздох, и мама притягивала сына к себе. Он упирался головой в ее грудь, она ерошила его волосы и тоже мелко и часто целовала его макушку, а он обеими руками обхватывал ее за талию. И в жизни наступало счастье. Счастье – это когда на тебя никто не обижается, когда все тебя любят и когда ты понимаешь, что тут вообще происходит.
С Марго было непонятно, что происходит. Кто она такая и что ей от него надо? А ему что от нее надо? На фига все это? И все же она села рядом, дала ему понять, что сейчас они опять вместе. И интересы у них общие, что она готова делиться с ним личным, и он тут же растаял. От Марго исходила непонятная магия. Только если она сама этого хотела. И только. Как бутон цветка. К примеру, тюльпан.
Мама любила тюльпаны, отец часто покупал цветы, но тюльпаны были любимыми. И сначала они стояли гордо в вазе, как яркие солдатики-охранники. Прямые и неприступные. В какой-то момент бутон раскрывался, и цветок сразу становился нежным, стебель кокетливо изгибался, и из солдатика цветок превращался в жеманную красавицу. Так и Марго. Матвей был уверен, никто из группы даже не догадывался, что это за девушка. А вот ему она открылась. И он чувствовал себя избранным.
– А ты бы хотел прогуляться по этому лесу?
– Не знаю. Наверное, нет.
– А я бы хотела. Может быть, я даже ехала, чтобы туда попасть.
– Зачем?
– Может быть, чтобы там остаться.
– С ума сошла?
– Почему? Нет. Пусть знают.
– То есть ты бы это сделала ради того, чтобы что-то кому-то доказать?
– Не имею права?
– Ну ты дура!
– А ты умный.
– Нет, я тоже дурак, тебя тут слушаю.
– Ну, ладно. Тогда ты меня послушай.
Марго некогда было восхищаться Москвой. Новая школа, новый сосед по парте, новые репетиторы. Школа была выбрана с физико-математическим уклоном, три раза в неделю дополнительные занятия, бесконечные лекции по интернету, тонна заданий, которые нужно было выполнять в срок.
Мать не понимала, к чему все это.
– Она умрет.
– Нет, дети живучие. Если для их ума слишком много, они отсекают. Мозг просто перестанет воспринимать, но не вскипит.
Марго видела, что отношения мамы и Феликса изменились. Он уже не носит мать на руках, как раньше, мать его начала раздражать. Она была все такой же красивой, но как-то затормозилась в своем развитии. То, что нервировало Марго, стало нервировать и Феликса, она это чувствовала. И тайно этому радовалась. Как бы там ни было, мать сломала их жизнь, отняла у них отца, круто все изменила по своей прихоти. Девочке нравилась ее новая жизнь, но ее бесило, что кто-то решал за нее. С какой стати?
– Маргаритка, поешь.
– Хватит называть меня этим дебильным именем!
– Ну тебе же раньше нравилось, – растерянно отвечала мать.
– Здесь вам не тут!
– Это ты про что?
– Это так Черномырдин говорил.
– А я не помню.
Мать не обижалась, вечно ходила со счастливой улыбкой. И это тоже злило Марго. Жила себе в своем мирке, отчасти придуманном, отчасти украденном у других людей. А разве не так? В прошлом остался не только отец, но семья отца, бабка с той стороны, бывшие подруги. Отрезала, как их там и не было. Марго злилась и мстила. В том числе и улыбаясь Феликсу, и ведя с ним умные разговоры, в которых мать ничего не понимала. Только мать не раздражалась, она восхищалась.
– Гениально! Маргаритка, какая ты умная, я бы так никогда не смогла. Ну, ладно, ладно, не злись. Просто Ритка! Девочки, какая у вас сестра! Вы слышали, сколько она формул знает? И слова какие мудреные.
– Они еще больше знать будут… – Феликс улыбался мартышкам, но Марго-то знала. Ему интересна она, Маргарита. Он с удовольствием разбирал вместе с ней домашние задания от репетиторов. – Черт, все забыл. Дай мне пятнадцать минут, теорию почитаю.
У Феликса не было возможности пойти в науку. Девяностые перевернули жизнь его поколения. С одной стороны, нужно было зарабатывать деньги, а с другой – открывались грандиозные возможности. Люди с аналитическим складом ума этим воспользовались. Возникали новые банки, как грибы росли строительные компании. Феликс окунулся в новую жизнь, чтобы не остаться на дне старой. Нужно было постоянно что-то придумывать, генерировать, выкручиваться. Помогали бывшие однокашники. Вместе разорялись, вместе выплывали. Поддерживали друг друга и советом, и деньгами. Кто-то отдавал, кто-то – нет. Но это было не так уж и страшно. В какой-то момент Феликс понял, деньги он всегда может заработать. А вот должники… Таких он просто вычеркивал из жизни. Раз и навсегда. Бизнес вещь жесткая. И чтобы подниматься по этой лестнице и не свалиться посередине, нельзя оглядываться назад. Только вперед. Друга тащи с собой, если оступился один раз – дай шанс. Если же друг оказался предателем, а такое тоже случалось, скидывать с лестницы не надо, но руки помощи он не дождется никогда.
Феликс умел убирать людей из жизни и из головы. А вот школьная любовь приковала к себе цепями. Знал, что Нина вышла замуж, знал, что рождались дети. Следил издалека, не понимал, счастлива или нет, и никогда не давал о себе знать.
Она потом спрашивала:
– Почему не приехал, почему не поговорил?
– А разве ты не помнишь? Ты тогда сказала: «Никогда! Не приближайся ко мне никогда».
– Но ты ведь был виноват!
– Господи! Тот дурацкий поцелуй на выпускном…
– Там был больше, чем поцелуй. Я тогда чуть руки на себя не наложила, потом долго еще приходила в себя.
Феликс не был полным заложником той любви. Он определил себя в ковбои. Жил бизнесом, непростой, но красивой жизнью. Для того чтобы зарабатывать деньги, нужно не просто время, нужно все время. И его не остается на семью, на дела сердечные. Все остальное в его жизни тоже случалось с постоянной регулярностью, но про сердце там речь не шла. Это были его ковбойские дела. Ему нравилось появляться в образе Джеймса Бонда. Костюм на размер меньше, коротковатые брюки, обязательно очень дорогие духи и ботинки. Часов он не носил принципиально. Ничего напоказ. Именно таким он и возник перед ней на том вечере выпускников. Да. Он хотел ее убить наповал. А в итоге пропал сам. Он даже не представлял себе, что ничего не умерло.